Расстаемся ненадолго

Когда стол президиума был наконец подготовлен, к нему подошла дежурная, тетя Фрося, и поставила сначала большой графин с водой, а потом школьный звонок. Ставя звонок, тетя Фрося громко дзинькнула им, наверное, нарочно, однако тотчас же приняла суровый вид.

– Теперь уже все готово, – шепнула Варя Ладутька своей соседке, – можно начинать.

– Какой большой графин! – удивилась подружка. – Ведро целое!

– Выпьют, – рассмеялась Варя.

В класс входили новые и новые люди: старшеклассники, свои учителя и из окрестных начальных школ. Две молоденькие девушки, как видно, тоже учительницы, долго стояли возле двери, высматривая, где бы удобней устроиться. Глаза их как будто и безразлично блуждали по лицам людей, однако не трудно было догадаться, что обе кого-то искали. Девушки были в ярких цветастых платьях, с пышными прическами. На руке у одной – маленькие, с пуговицу, часики. Они у девушки, наверное, совсем недавно: очень уж часто она посматривала на циферблат.

В дверях показались Вера и Андрей. Девушки смерили их испытующими взглядами и пошли между партами к середине класса. Вера сделала за ними несколько шагов, потом свернула в проход между рядами парт и заняла два первых свободных места. Осторожно, стараясь не хромать, к жене подошел Андрей.

В классе было шумно, как перед началом урока. Больше всех шумели, конечно, школьники, но изредка переговаривались и взрослые. К столу важно подошел Жарский. Вид у него был официальный, торжественно-суровый, точно сам он придавал невероятно большое значение своему появлению. Но шум продолжался. Директор взял звонок, и постепенно установилась тишина.

Жарский задумчиво потер рукою лоб и начал вступительное слово. Едва он заговорил, как в классе опять возник легкий шумок. Юрий Павлович позвонил еще и еще раз потер лоб. Шумок утих, – кто с интересом, а кто просто сочувствуя смотрели в лицо директору. Две молодые учительницы, сидевшие неподалеку от выпускников, тоже с минуту не отрывали глаз от гладкого, слегка красноватого лба директора, а потом наклонили друг к дружке головы с пышными прическами и зашептались.

Андрей старался внимательно слушать Жарского, мысленно прощая ему некоторую шероховатость речи, только это частое потирание лба вызывало ненужное сочувствие. Удивляла та странная перемена, которая произошла теперь с директором. Несколько часов назад, при их первой встрече, Жарский говорил естественным, своим голосом, со своими жестами и широкой улыбкой. А сейчас и голос у него стал другим, напыщенным, и жесты совсем иными, и на лице окаменело-официальное выражение. Все это казалось очень несвойственным веселому, немного суетливому Юрию Павловичу, а потому и смотреть на него, и слушать его было не совсем приятно.

Андрей отвел взгляд, стал медленно осматривать класс. На стенах – лозунги, в углу – школьный флаг. Щедро уставлен цветами стол президиума. Все как нужно, и все же бросается в глаза одна маленькая примечательная деталь, от которой школа сразу предстает в ином свете: на столе президиума в разной посуде много свежих букетов, а на крайнем от левого угла окне ютится небольшой вазон с молоденькой пальмочкой. Очень выносливое это растение, много всяких невзгод может перенести, но, наверное, те испытания, которые выпали на его долю в классе, оказались не под силу. Пальмочка не росла, а хирела, против свежих цветов на столе президиума выглядела такой осиротелой, что на нее больно было смотреть. Хотелось встать и, нарушая торжественность, взять со стола большой графин с водой и полить полуувядший цветок.

Директор закончил вступительную речь и пригласил членов президиума занять свои места. Стало веселее: именно теперь начнется то, ради чего все собрались. Выпускники, чувствуя, что вот-вот наступит самый волнующий для них момент, заметно притихли. Даже Варя Ладутька перестала шептаться с подружками.

Первыми сели за стол президиума инспектор районо, молодой остроносый человек в зеленом пиджаке нараспашку, и представитель показательной школы в районном центре Илья Ильич Переход. За ними пошли председатель Красноозерского сельсовета Кондрат Ладутька, учителя, представители от родительского комитета и от выпускников. Самым последним направился к столу президиума председатель колхоза Никита Минович Трутиков. Он шел медленно, слегка помахивая чуть отставленной в сторону левой рукой. В этот торжественный день он был одет в новый темно-синий костюм, свежевыглаженную белую рубашку, воротник которой почти целиком закрывала широкая черная борода.

Вместе с Никитой Миновичем в президиум были приглашены его жена, завуч Анна Степановна, и двое их сыновей: старший Николай, летчик (он гостил в это время дома), и один из младших, Ваня, сегодняшний именинник. У Трутиковых много сыновей: один учился еще в девятом классе, двое в техникумах. Если бы всех избрали в президиум, они бы заняли половину мест. Но и так было приятно, что большая часть семьи приглашена, и притом с полным правом, по выбору присутствующих. Поэтому и аплодировали Трутиковым дольше, чем другим.

Как только Анна Степановна подошла к столу, директор предоставил ей слово для зачтения приказа о выпуске десятиклассников. Бережно держа в руках гладкий лист бумаги, завуч подошла к самому краю стола и начала читать. Голос у нее был ровный, слегка торжественный, как на уроке ботаники, когда она рассказывала о чем-то новом и очень важном в природе и когда тема урока захватывала и волновала ее самую. Высокая, белолицая, с седыми прядями волос, она казалась одной из тех учительниц, которой больше, чем кому бы то ни было, обязаны и сегодняшние выпускники, и участники вечера.

Директор тоже подошел к краю стола, в руках он держал папку с разложенными в определенном порядке аттестатами зрелости. По всем правилам первым нужно было назвать Анне Степановне своего сына: у него и оценки лучшие, и первым он шел по приказу. Но неудобно начинать со своей фамилии, – все равно, как с самой себя. И Анна Степановна начала с Миши Глинского. Миша тоже был отличником (сейчас он сидел в президиуме). Услышав свою фамилию, Миша нерешительно встал, подошел к директору и густо-густо покраснел. Директор протянул было ему первый, лежавший сверху, аттестат, но тут же, опомнившись, сунул обратно в папку и начал поспешно перебирать другие, отыскивая нужные. Миша увидел это и покраснел еще больше.

Анна Степановна терпеливо наблюдала за этой заминкой, потом не выдержала, наклонилась к директору и глазами указала нужный аттестат. Жарский неловко, чуть ли не двумя руками протянул его Мише Глинскому. Раздались аплодисменты. Выпускник взял аттестат, смущенно и растерянно посмотрел на него, опустил вниз сначала в правой руке, потом перехватил в левую, помахал упругим листом, словно высушивая на нем чернила, и дальше уже не знал, что делать с только что полученной драгоценностью, куда ее девать. Целый день он готовил выступление в ответ на вручение аттестата зрелости. С утра написал прямо-таки целый доклад, долго зубрил его, выучил почти наизусть. Думалось – выступление всем понравится, некоторых даже удивит своей искренностью. А пришло время выступить – все мысли вдруг улетучились и слова показались совсем неинтересными: наверное, уже раньше его кто-то сказал обо всем этом, и тот первый был, конечно, умнее и сказал лучше, обстоятельнее. В памяти промелькнула подготовленная речь, но почему-то язык не поворачивался произнести ее. Не вызывали сомнения только самые последние слова, в которых высказывалась благодарность учителям и всему коллективу школы. Об этом Миша и сказал, а усевшись на место в президиуме, старался вспомнить – и не смог: все ли он сказал так, как нужно?

Анна Степановна назвала фамилию своего сына и на мгновение почувствовала себя неловко, подумала, что лучше было вызвать и на этот раз кого-нибудь другого. Обвела глазами класс, – все внимательно слушают, ни у кого на лице нет ни тени удивления или осуждения. Посмотрела на директора – тот уже нашел в папке нужный аттестат и держал его в левой руке. И только после этого Анна Степановна перевела взгляд на сына. Он поднялся из-за стола и, казалось, слишком смело и независимо подходил к директору. «Что значит – мать рядом», – подумала Анна Степановна. Однако, когда Ваня подошел ближе, она заметила, что сын волнуется не меньше Миши Глинского: вон как заметно дрожит аттестат в его руках. Анна Степановна знала, что и Ваня готовил выступление, но теперь подумала – лучше бы он не говорил. Начнет, а потом собьется, стушуется, – стыда не оберешься.