Страница 20 из 127
И это – не было исключительным эксцессом, неизбежным на войне! Случаи столь жестокого обращения с женщинами и детьми буров были очень часты, часты были также случаи, что англичане хватали беременных женщин, которые и разрешались от бремени или в открытом поле, или в вагонах, в которых вывозили их, как скот.
Дома и усадьбы многих бедных вдов, а также и тех женщин, мужья которых были взяты в плен, разрушались до основания, все хозяйство разорялось, домашний скот или угонялся, или был убиваем.
Женщины с детьми оставались жить у развалин своих усадеб, в открытом поле. Здесь они много терпели от нападений и грабежа кафров, поощряемых англичанами, отнимавших у них деньги, ценные вещи и последний кусок хлеба.
Военнопленные при Гривпойнте (Кейптаун) посылали жалобу главному английскому комиссару сэру Альфреду Миллеру, прося его принять под свою защиту вдов и детей, не позволять разорению усадеб, но комиссар никакого внимания на жалобу не обратил.
Больше того! Все усадьбы в районе боевых действий, а также и в окружностях сорока миль от железной дороги и телеграфных линий были англичанами разорены и сожжены.
Англичанам принадлежит одно из самых мерзких изобретений двадцатого века – концентрационный лагерь!
Познакомился с таким лагерем и Штейн…
Попался он в плен, находясь в арьергарде, прикрывавшем отступление главных сил Питера Девета.
У Вилли, как и у большинства буров, было две лошади: одна – верховая, другая – вьючная, нагруженная кое-какой посудой, сухарями, кофе…
При защите одной возвышенности лошадей держали в укромном уголке кафры. Англичане окружили пеших буров. Кафры с лошадьми, разумеется, бежали. Спастись не было возможности. Вилли выстрелил в последний раз на расстоянии около 50 ярдов, вынул замок из ружья, бросил его далеко в сторону, в расщелину скалы и поднял правую руку. Пленных осыпали ругательствами и даже собирались расстрелять Штейна за то, что он еще стрелял на расстоянии 50 ярдов. Однако ограничились тем, что зверски избили…
Бурские раненые, как пленные, оставлены были трое суток без всякой помощи и без всякого лечения под открытым небом день и ночь, без еды и практически без капли воды. В таком тяжелом состоянии Вилли намеревался было бежать, но был пойман тот час же, вновь избит, и на ноги ему были надеты деревянные колодки, в которых и отправили его под конвоем в город, отстоящий на версту от места пребывания.
Всех пленных связали веревками рука об руку и форсированным маршем погнали по самой жаре. Очень многих тяжело раненых буров, кто не мог идти, англичане убили, а фельдкорнет Coleman из Блумфонтейна был заколот штыком – причём штык ему всадили в живот, и оставили медленно умирать на дороге…
Отсталых подгоняли ударами револьверов по плечам, а Вилли получил в левую ногу копьем, которым солдат англичанин подгонял усталого бура.
Начались мытарства при перевозке по железной дороге – где полусырое мясо бросали большими кусками прямо на пол битком набитого вагона.
Вилли пришлось перебывать в шести местах заключения с середины мая, когда он был взят в плен.
Раз он, желая позлить бесчеловечного надсмотрщика, стал наигрывать на случайно подвернувшейся губной гармонике трансваальский национальный гимн. Надсмотрщик рассвирепел и посадил Вилли в клетку. С этой поры и пошло ему прозвище «Лев».
Наконец пригнали в концлагерь Грив-Поинт.
Чистое поле, обнесённое колючей проволокой… потом выдали палатки.
Больные и здоровые размещались в одних и тех же палатках, в которых они и умирали. Палатки были тесны и малы (четыре ярда на три), а помещали в каждой по дюжине человек.
Бывали случаи, что больные умирали прямо в отхожих местах. Только после шести месяцев такого содержания было приспособлено железное здание под госпиталь. В него перевели всех больных и назначили доктора, который заходил в госпиталь и щупал у больных пульсы, причем говорил всегда одну и ту же фразу: «Немного лучше». Однажды доктор произнес эту фразу остановившись у постели умершего больного… Такова была заботливость англичан о больных пленных бурах. Остаётся добавить, что доброго английского доктора звали… ну, Вы уже догадались? Правильно, Артур Конан-Дойль…
Пленные из концлагеря Грив-Поинт были назначены вместе с другими несчастными к отправке на Андаманские острова, на вечную каторгу.
Для них назначен был пароход «Каталония» – (4696 тонн водоизмещения) принадлежавшее компании «Британская Индия».
Пароход принял 612 человек и стал на якорь в пяти милях от берега. Положение и размещение пленных буров на пароходе было ужасное. Прижатые в тесноте один к другому, они напоминали рабов, заключенных в трюм парохода. Вентиляции не было совершенно: влажная духота походила на турецкую баню. Поэтому пароход прямо с рейда стала сопровождать стая акул – и каждый день акулы получали обильную пищу…
В отличие от буров. Пища пленных состояла утром в кружке желудёвого кофе с куском серого, плохо выпеченного хлеба, к обеду – похлебка с тухлым, жилистым воловьим мясом и иногда – мучное кушанье, нечто вроде клецок, вечером – пустой чай.
Спали на нарах, на полу, одну треть пути некоторым пленным, внушавшим начальству меньше опасения из-за ран и слабости, предоставлялось спать на палубе – и на этом обстоятельстве и был построен план бегства пятерых друзей.
Прибыв в Дурбан и простояв семнадцать суток на якоре, «Каталония» отплыла к Коломбо, куда прибыла девятого января нового, 1904 года, после 23 суток пути. На рейде Коломбо друзья заметили несколько иностранных судов, при виде которых затаенная с давних пор мысль о бегстве с новой силой овладела несчастными пленными, и, сговорившись с другими товарищами, спавшими на верхней палубе, – они решили бежать. «Каталония» стояла у берега между английским угольным пароходом и японским судном, за «Каталонией» стоял французский корабль между двумя английскими судами, в третьей же линии от берега стоял немецкий корабль между пароходом Добровольного флота «Херсон» и американским судном. Мешкать было нельзя, каждый час был дорог. Э. Гауснер и оба брата Стейтлер решили бежать ночью, 14-го января нового стиля и вплавь добраться до русского судна. Остальные пленные с Вилли Штейном и Питером Ботой предполагали скорее достигнуть французского корабля.
Стояла темная ночь, все непосвященные в план бегства пленные спали, лишь одни часовые едва заметными силуэтами выделялись из мрака.
В 11 часов Э.Гауснер, крадучись, ползком, достиг борта и, крепко ухватившись за висевшую за бортом снасть, соскользнули по ней в воду. К счастью, вода была теплая, и беглец поплыл от «Каталонии», бесшумно рассекая её руками. До «Херсона» было по прямой линии около двух английских миль, а потому Гауснер направился правее, к английскому угольному судну, где, держась за якорную цепь, передохнул немного и поплыл затем ко второму английскому угольному судну, у которого также отдохнул. Затем, осторожно обогнув его, беглец прямо направился к «Херсону».
По рейду сновали дежурные пароходики, освещавшие водную поверхность электрическими рефлекторами; попадая в полосу света, беглец нырял и, вынырнув, продолжал свой путь.
«Херсон», готовый к отплытию из Коломбо, принимал в это время последний запас угля и матросы, занятые погрузкой, услышали оклик Гауснера и подняли его на трап. Два с половиной часа пробыл беглец в воде, руки его от сильного трения при соскальзывании по снасти на воду, вспухли и были в крови. Один за другим достигли «Херсона» и другие четыре беглеца, причем Вилли и Питер, вместо французского судна также попали на «Херсон».
Чудные дела Твои, Господи! Кто-то собирается с «Херсона» бежать, кто-то на «Херсон» – бежит… )
…«Что же с ними, господин капитан, делать-то?»
«Как что? Согласно морским законам, что надо делать с потерпевшими крушение, поднятыми из воды? Немедленно оказать медицинскую помощь, переодеть в сухое, напоить и накормить, после чего спать уложить…»
«А потом передать каторжников англичанам?»