Страница 64 из 181
Вера, за которую с радостью умирают, не может быть совершенно плохой. Об этом вынуждены были задуматься и христиане, и мусульмане. И крестоносцы, и воины джихада своей кровью доказали друг другу, что вера каждой из сторон достойна уважения. Никакие аргументы иного порядка не могли положить начало межконфессиональному диалогу.
Сиверцев отложил книги и подумал о том, что зря он сегодня не пошёл на богослужение в Каабу Христа. Устал, конечно, от экзотики, но литургия это литургия, нельзя пренебрегать таким великим Божьим даром. С некоторым чувством неловкости решил выйти на улицу, пройтись по деревне, которая сейчас должна быть совершенно пуста — все в храме.
Андрей давно уже закрепил привычку на границе нового пространства осматриваться и никогда не вваливаться в неизвестность желанным гостем. Сейчас, как всегда, он на секунду замер на пороге своего дома, беглым взглядом окинув улицу. Как оказалось — не напрасно. Вдоль стен бесшумно крались несколько мужчин. Судя по всему, это были чужаки. Сиверцев провалился обратно в свой дом и через несколько секунд вновь появился на пороге с «Зиг-Зауэром».
— Кто вы такие? Что вам надо? — спросил он на фарси, прекрасно понимая, что даёт незнакомцам возможность сделать первый ход, но не мог же он сразу открыть огонь по людям, чьи враждебные намерения не обозначились в полной мере.
Ответом ему была золотистая молния брошенного кинжала — противник среагировал мгновенно, но и Сиверцев был готов к такому сюжетному повороту, а потому столь же мгновенно отклонился и сразу же открыл огонь на поражение. Человека, метнувшего кинжал, он, кажется, положил, во всяком случае, тот упал, остальные исчезли из поля зрения.
Сиверцев занял позицию у окна. Пару раз он выстрелил туда, где скорее почувствовал, чем увидел движение. О результате трудно было судить — ни криков, ни звуков подающих тел. Но едва лишь он чуть-чуть отклонил голову в сторону линии окна, как в сантиметре от его виска вновь просвистел кинжал.
Андрей попытался оценить ситуацию. Нападающие не стреляют, потому что не хотят шуметь раньше времени. Храм на другом конце деревни, они явно хотят появиться там неожиданно. У дверей храма — два стражника, все остальные — под землёй, на богослужении. Стражники выполняют функцию скорее ритуальную, нападения они не ждут, их можно снять бесшумно. И тогда. наступивший ногой на люк, ведущий в подземный храм, наступает на горло всей деревне. Значит. наступающие не станут сейчас продвигаться вперёд, они не могут оставить у себя за спиной вооружённого человека. Сиверцев сковал их. Но их не двое и не трое, они всё равно его положат. Надо привлечь внимание стражников. Но они же не могли не слышать выстрелы, какой же им ещё-то шум устроить?
Ход мысли Андрея прервала тень, появившаяся в дверях, через доли секунды выросший на пороге человек сразу же получил пулю в грудь, не успев метнуть кинжал. «Учили тебя, мужик, да не доучили, — подумал Андрей. — Кто же посылает впереди себя тень, чтобы предупредить о своём появлении?». Так. Стоп. Почему стражники не реагируют на его выстрелы? И вдруг его осенило — он же каждый день упражняется в стрельбе на окраине деревни. Стражники думают, что гость опять открыл учебную пальбу.
В горах очень тихо. Нет звукового фона. Каждый звук разносится на километры. Крик Сиверцева мог испугать даже орлов на дальних вершинах:
— Опасность! — дико заорал он на фарси. — Опасность! Опасность!
Всё изменилось в то же мгновение. Сначала Сиверцев услышал удаляющийся топот ног, это явно убегали противники, замысел которых без эффекта неожиданности терял смысл. Андрей на всякий случай всё же не покидал своего убежища. Вскоре он услышал приближающуюся поступь. Господи, до чего же здесь тихо, каждый звук — втрое громче. Видимо, стражники, услышав его крики, подняли всех воинов из храма. Это было вполне очевидно, но Андрей привык не доверять никакой очевидности до тех пор, пока она не встанет в полный рост. Расслабишься на секунду раньше времени и эта секунда может стать последней в твоей жизни. Он не покидал убежища и по-прежнему держал «Зиг-Зауер» наизготовку. Наконец он услышал родной голос Шаха:
— Андрей, это я. Всё спокойно.
Он опустил пистолет и вышел на улицу, перешагнув через труп на пороге. Здесь собрались уже все мужчины деревни с винтовками, саблями и кинжалами. Впереди стоял Шах с пистолетом в руке. «Кажется, наш «Макаров»? Из Афгана привёз сувенир?» — подумал Андрей. Лицо Шаха словно почернело, он явно пережил страшный шок. Впрочем, это не помешало персу-священнику подойти к Андрею и по-отцовски его обнять.
— Ты ранен?
— Нет, ни разу не задело.
— Посмотри на своё плечо.
Только сейчас Андрей увидел, что всё его плечо в крови. От первого брошенного в него кинжала он уклонился, как выяснилось, не очень качественно. Шах достал из-за пояса кинжал, разрезал рубаху на плече Андрея и, бегло глянув на рану, с облегчением сказал:
— Рана чистая, хорошая. Спасибо ассассинам, затачивать кинжалы они умеют.
— Ассассины?
— Да, это они, — Шах вообще отрезал рукав рубахи Андрея и быстро ловко перевязал им рану. — Потом нормально перевяжут. Да, это ассассины. — Шах бросил через плечо своим: — Осмотрите тела. Все ли мертвы?
Перевернув тело, лежащее на пороге, без экспертизы констатировали смерть — пулевое ранение в сердце. На улице лежали двое, один из них так же был мёртв — тот самый, который ранил Андрея и пал от первого выстрела. Второй получил рану лишь в бедро. Он лежал на земле лицом вниз и не подавал признаков жизни. Когда его перевернули, бледное лицо исказила гримаса боли, но он не проронил ни звука.
— Ты?! — тяжело выдохнул изумлённый Шах.
Раненный молчал, не поднимая глаз. Лицо Шаха, и так уже искажённое скорбью, сейчас, кажется, вообще перестало быть лицом. Наконец, Шах заговорил, голос его звучал тихо, глухо, страшно:
— Этого человека я крестил неделю назад. Он сказал, что горец. Я поверил в его искренность, думал, что Господь послал мне ещё одного сына. Я просто старый дурак. Бойся, Андрей, ассасинов, желающих принять крещение.
Шах обратился, наконец, к раненому:
— Саид… не хочу называть тебя новым христианским именем… тебя прислали тогда на разведку? Ты принял крещение только для того, чтобы изучить в нашей деревне все входы и выходы?
— Да.
— Что вы хотели сделать с нами?
— Вы все до единого должны были сгореть в вашем храме.
— Зачем вам это?
— Вы предали веру предков, вы не имеете права жить.
— Саид. посмотри мне в глаза и скажи честно: ты. лично ты действительно считаешь нас предателями, оскверняющими родную землю своим зловонным дыханием? Ты полностью в этом уверен?
Саид с трудом поднял глаза, ему, кажется, тяжело было смотреть в лицо Шаха. С большим трудом он выдавил из себя:
— Я… не… — и больше не звука.
Было непонятно, что он имел в виду. «Не считаю так»? «Не знаю»? «Ненавижу»? Никто не попросил его уточнить.
Шах, с большим трудом вернувший себе самообладание, тихо прошипел:
— Горе тебе, Саид. Я говорю тебе: горе.
Ни к кому не обращаясь, Шах обронил:
— Окажите медицинскую помощь. Дайте кров. Кода сможет ходить, отпустите на все четыре стороны.
Андрей очень хотел обсудить всё происшедшее с Шахом, но он понимал, что персу сейчас не до этого. Шах явно не может себя простить за это нападение, считая себя единственным виновником того, что жизнь всех членов общины некоторое время висели на волоске. Сиверцев решил не тревожить Шаха хотя бы сутки, дать ему возможность прийти в себя.
Сам он после этого скоротечного боя чувствовал себя на удивление хорошо и даже лучше, чем до этого. Боевой стресс помог стряхнуть с души сонную одурь, которая последнее время совсем его одолела. Рана, уже перевязанная по-настоящему, почти не болела. Он подобрал у себя в доме два брошенных в него ассассинских кинжала, решил сохранить на память. Подумал о том, что неплохо бы поупражняться в метании кинжалов.