Страница 59 из 181
— Талима. Ты не очень устал, летописец?
— Рядом с вами никто не чувствует усталости.
— А потом падают замертво.
Рашид содрогнулся. Хасан неторопливо начал:
— Скажи мне, нуждается ли человек в учителе, для того, чтобы познать Бога? Либо нуждается, либо нет. Ведь так?
— Бесспорно.
— Предположим, человек считает, что учитель ему не нужен. Тогда он не должен считать, что его суждения лучше других суждений.
— Почему? Мудрый прав, а глупый ошибается.
— Но ведь если ты считаешь, что учитель не нужен, значит, и сам ты не должен учить. А если ты отрицаешь чужие суждения, значит ты учишь. Как же можно отрицать роль авторитета и тут же утверждать эту роль в собственном лице?
— Значит, учитель нужен? — робко предположил Рашид.
— Да. Нужен авторитетный учитель. Учение суннитов совершенно несуразное. Они полагают, что община Мухаммада никогда не может впасть в ошибку — умма не ошибается. Сунниты вынуждены передавать истину через множество людей. Но любой из этих людей может быть отъявленным еретиком или попросту глупцом. А, собравшись все вместе, еретики и глупцы превращаются во вселенский разум?
— Да, да, я понимаю, — затараторил Рашид. — Множественность указывает на ложность. Должен существовать единственный и неповторимый авторитет — источник истины. Это имам.
— Верно. Либо учитель должен быть авторитетным, либо сойдёт любой учитель. Но если любой, тогда почему не я сам? А если я сам могу быть собственным учителем, значит учитель не нужен. Это понимают все шииты. Но шииты-днунадесятники думают, что они уже ответили на вопрос, а между тем, они всего лишь его поставили. Как доказать авторитетность учителя? Мы не можем этого сделать, если наше доказательство не опирается ещё на какой-нибудь авторитет, но его авторитетность опять же придётся доказывать. Значит, мы так и не обретём учителя. В итоге шииты оказываются в таком же затруднении, как и сунниты.
— Дальше мой разум не может идти, — Рашид беспомощно хлопал глазами.
— А дальше ничей разум идти не в состоянии. Дальше должна идти воля. Имам сам является своим доказательством. Сама природа его притязаний является доказательством. Мой имам, единственный, кто осмелился заявить, что является собственным доказательством, поэтому его должны признать все мусульмане.
— Но Мустали тоже заявляет.
— Что он заявляет? Его улемы заявляют. А они погрязли в спорах. У них нет единства. Между тем, лишь единство является доказательством истины, которая опирается на уникальный и непосредственный авторитет имама. Я создал единство. Я, Хасан ас-Саббах, только я имею право говорить от лица имама.
— Значит, в познании имама разум бессилен?
— Не так. Как же ты познаешь подлинность моих слов, если не будешь использовать разум? Главную роль во взаимоотношениях имама и разума играет диалектика. Без разума имам не постижим. Без имама выводы разума бесполезны. Без разума имам остаётся недоказанным, без имама разум оказывается бессильным. Но вот разум, а вот имам. Вместе он неуязвимы.
В своём поиске окончательного решения всех религиозных вопросов Хасан предпринял ужасающий, отчаянный прыжок. Он знал, что его бескомпромиссный скептицизм, выискивающий ошибки в собственных абстрактных построениях, может привести человека к безумному отрицанию всего на свете. Но он презирал полумеры, его не интересовали полуистины. Он не собирался делать «ещё один шаг вперёд». Ему нужен был только последний шаг — решительный и бесповоротный. Это было всепоглощающее сосредоточение только на окончательных истинах. Всю свою душу он вложил в абсолютное, универсальное обоснование авторитета имама. Он шёл к обоснованию, которое выходило бы за пределы любых соображений опыта и истории.
Его обвиняли в беспредельном стремлении к самоутверждению. Они никогда не понимали, что это и есть стремление к самоотрицанию, самоуничтожению. А он понимал и был готов. Хасан — это всё. Значит, Хасан — ничто. Он понимал и не боялся.
Пророк Мухаммад. Какой смысл говорить о пророке, если не имеешь ни малейшего представления о Боге, пророком которого он является? А наши понятия о Боге — набор бессмысленных слов, пока он не является через пророка. Но как признать пророка, если он давно умер, и у нас нет с ним прямых контактов? Только живой (!) имам может восполнить эту логическую необходимость. Вот только имам молчит. Да, молчит. Хасан презирал любой самообман. Молчание есть молчание и ничего больше. Где он, этот имам? И тогда приходит ненависть к сокрытому и молчащему. А потом страх, потому что очень уж на многое посягнул.
Словно откуда-то от подножия высочайшей горы донёсся голос Рашида:
— Весь мир полон легендами о вашей библиотеке, но никто её не видел.
— Библиотека. — Хасан словно проснулся. — Ты увидишь её.
В доме Хасана было несколько комнат. Библиотеку он расположил там, где когда-то была женская половина. Книги сверху до низу закрывали собой большую стену.
— То, что собрал за 30 лет, — равнодушно сказал Хасан.
Рашид обомлел. Никогда в своей жизни он не видел столько книг. Даже в домах далеко не самых бедный мудрецов было лишь по несколько фалиантов, а здесь их сотни. Жизни не хватит, чтобы прочитать все. Или надо заниматься только этим.
— Повелитель, вы прочитали все эти книги? — восторженно спросил Рашид.
— Да, конечно, — недовольно побурчал Хасан. — Иные — по несколько раз.
Ему было больно вспоминать про свою страсть к наукам. Что дали ему книги? Что в них толку, если главный вопрос так и не решён? Он может считать себя одним из самых образованных людей в мире, но это ничего не значит и ничего не стоит. Хасан стал перечислять книги, словно предавших его друзей:
— Вот Аль Хорезми. Ему принадлежит описание всей обитаемой части мира, основанное на географии Птолемея. Но это ерунда. Зачем нам знать про мир, который ещё не завоёван? Всё равно что считать персики в саду у соседа. Интереснее его работы по математике.
— Говорят, Аль Хорезми изобрёл арабские цифры?
— Нет, это индийские цифры. Аль Хорезми их только заимствовал. А вот квадратные уравнения никто до него решать не умел. Это ценно. В астрономии он мало что открыл, однако, сделал нечто весьма полезное — составил для халифа аль-Мамуна свод нескольких индийских астрономических таблиц, известный под названием Синд Хинд. Вот она, эта книга. А вот «Звёздный канон» Абу Рейхана Беруни.
Рашид продолжал расплываться в блаженной улыбке:
— Я слышал про эту книгу, мечтал её найти, да где уж. Говорят, Абу Рейхан намекает на то, что земля вращается вокруг солнца.
— То же мне открытие. Индусы за несколько столетий до Беруни знали, что земля вращается вокруг своей оси и вокруг солнца. Но это пустое знание. Оно ничего не даёт.
— А книги индусов у вас есть?
— Нет. Зачем? Арабы выжали из индусов всё, что нужно. Но у индусов нет ни слова о том, что Аллах желает от нас.
— Говорят, погрузившийся в море знания, не жаждет берега.
— Так говорят глупцы. Мы все должны стремиться к берегу, ибо наш берег — Аллах. А имам — путь к Аллаху. Познать имама — единственное к чему надо стремиться.
— Но разве математика поможет нам в этом? Здесь у вас есть замечательные книги знаменитых математиков — ибн ас-Салиха и ибн ас-Саффара. Человек не может считать себя мудрым, если не знает их книг, но разве они пишут об имаме?
— А ты читал эти книги?
— Пытался. Понял, конечно, не много.
— В этом всё и дело. Знаешь ли ты что есть алгебра?
— По-своему представляю, но затрудняюсь выразить.
Хасан усмехнулся и взял с полки небольшую книгу. Рашид прочёл на обложке: «Омар Хайям. Трактат о доказательствах». Хасан с неожиданной для него назидательностью школьного учителя заговорил:
— Вот, что пишет Хайям: «Искусство алгебры есть научное искусство, предмет которого составляет абсолютное число и неизмеримые величины, являющиеся неизвестными, но отнесённые к какой-нибудь известной вещи, по которой их можно определить. Эта вещь есть количество или отношение». Ты понял, что это значит?