Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 135 из 181

— Мы очень рады, что наши прекрасные гостьи получили возможность по достоинству оценить наше угощение. Оно ведь понравилось вам, не правда ли? — тамада подмигнул по очереди каждой из девушек, встречая благодарные улыбки. — Так вот, милые дамы, пришло, наконец, время объяснить, почему вам было так вкусно. Наше блюдо приготовлено из мяса некрещёных и необрезанных младенцев. Ни одному из этих невероятно вкусных созданий не было и месяца от роду. Но главное, что они — некрещеные и необрезанные — вот почему они такие вкусные. Поблагодарим же отца нашего Иблиса, которого ещё называют Сатаной. И поаплодируем нашим славным кулинарам! — тамада картинно и бурно зааплодировал.

В этот момент хозяева праздника оторвались от своих опустевших тарелок и впились глазами в девушек, казалось, слизывая с их лиц эмоции. Но никаких особенных эмоций им слизнуть не удалось, на лицах девушек застыли глупые растерянные улыбки. Наконец, одна из них с трудом выдавила из себя:

— Что это за могильный юмор, господин тамада?

— Юмор? — тамада скроил обиженную гримасу. — неужели вы решили оскорбить наших хозяев недоверием? Мы, конечно, будем шутить, и, я вас уверяю, будет очень смешно, но пока я вполне серьёзен. И у меня есть замечательный способ развеять ваше недоверие. Наш десерт снимет все вопросы! — тамада провозгласил это, как обычно объявляют появление на сцене знаменитого артиста.

Слуга в чёрном кителе поставил внутри буквы «п» маленький столик и установил на нём большую серебряную чашу. Второй слуга внёс голого визжащего младенца. Первый взмахнул кривым ятаганом, и кровь младенца хлынула в чашу. Одна из девушек пронзительно завизжала, две потеряли сознание, ещё две, казалось, окаменели, впрочем, у одной из них в глазах заметались дьявольские огоньки. Хозяева смотрели на них непрерывно, их лица начали расплываться в неком подобии омерзительных улыбок. Тамада подошёл к хозяину праздника, тот сказал ему несколько слов, и тамада продолжил свою игру:

— К сожалению, милые дамы, нам удалось порадовать не всех из вас. А ведь мы очень старались. Но некоторые оказались такими неблагодарными. — говорил он под непрекращающийся визг одной из девушек. — Итак, наш предводитель уже выбрал королеву праздника, который ещё только набирает обороты.

Тамада взял чашу с кровью младенца и поднёс девушке с дьявольскими огоньками в глазах. Та неловко встала, угловатыми движениями робота поправила платье и, приняв чашу, осушила её до половины. «Принцы» оживлённо зааплодировали. Дьяволица с окровавленным ртом дико сверкала глазами, казалось, никого вокруг себя не замечая.

— Да здравствует королева! — торжественно провозгласил тамада по-русски и по-арабски.

— А вот что нам делать с этой неблагодарной девицей? — он грубо ткнул пальцем в особу, продолжавшую непрерывно визжать. — Понял! Это же наш десерт! А то ведь крови младенца на всех не хватит. Это, конечно, нашему уважаемому предводителю, — он поднёс остаток крови в чаше главному, который начал смаковать её маленькими глотками, как дорогой коньяк. Тем временем двое слуг грубо вытащили из-за стола визжащую особу и сорвали с неё всю одежду. С потолка, туда где стоял столик, спустилась ржавая цепь. Слуги защёлкнули на ноге девушки стальной зажим и так — за одну ногу подняли её к потолку. Голова её теперь болталась прямо над столиком, на который теперь водрузили чашу побольше — литра на три.

— Итак, ваше величество, помогите нам организовать десерт, — тамада протянул «королеве» кривой кинжал, жестом объяснив, что она должна перерезать горло своей подвешенной подруге, что и было исполнено. Из большой серебряной чаши слуги ловко разлили кровь по хрустальным бокалам хозяев.

— А теперь любезная королева должна совершить ритуальное осквернение двух нехороших книжек.





На столик вместо чаши положили Библию и Коран.

Праздник продолжался ещё несколько часов. К его исходу ещё одна девушка была посажена на кол, другая изрублена на куски, третья вся изрезана затейливыми узорами. По залитому кровью полу как сонные мухи бродили уже почти невменяемые хозяева и «королева» — голая и с ног до головы покрытая кровью.

Примерно через пару месяцев из России в Египет вновь летел самолёт с пятью русскими девушками. Они так же всю дорогу щебетали, радовались и делились сомнениями, которые дружно признали совершенно напрасными. В аэропорту их так же должен был встретить представитель «Ордена Иблиса» под видом российского дипломата. Но вместо сатаниста их встретил тамплиер, который повёз девушек в Российское посольство. Остановив машину у дверей посольства, тамплиер предложил им выйти и сказал:

— Вы попали в очень неприятную историю. Вас пригласили в Египет люди, имевшие по отношению к вам намерения крайне недружелюбные. Сейчас я уйду, а вы спросите секретаря посольства. Он уже предупрежден. Сам я не дипломат, и я вам больше не нужен. На прощанье могу сказать только одно: «Дуры вы, девчонки».

В мрачном зале уже собирались «принцы». Пол был тщательно вымыт, но тяжелый, застоявшийся запах крови едва способны были заглушить сильные ароматы. Хозяева, как всегда, были угрюмы и меж собой почти не разговаривали. С минуты на минуту должны были привезти девушек. И вдруг один из «принцев» упал. Остальные, не сильно встревожившись, перевернули его на спину и увидели торчащую из груди рукоятку кинжала. Их взгляды затравленно заметались, и они, наконец, увидели, что во всех трех дверях стоят незнакомцы в старинных белых плащах, с мечами в руках. На левом плече плащей пламенели красные кресты. Впрочем, один из незнакомцев был в плаще без креста и в каждой руке держал по сабле. Они стояли молча, с суровыми лицами, напоминая ангелов мщения. Служители Иблиса сгрудились растерянной кучей, так и не проронив ни слова. Всё было до боли понятно — надо платить по счетам — о чём тут говорить?

Ходжа первый устал разыгрывать немую сцену. Спокойно и не торопясь он начал надвигаться на дьяволопоклонников. Сабли в его руках стали почти невидимы, мелькая, как два пропеллера. С двух других сторон взмахнули мечами Князев и Сиверцев. Хозяева тоже оказались вооружены, хотя и были при полном параде. Выхватив непонятно откуда довольно длинные кинжалы, они пытались оказать сопротивление — дрались с отчаянной храбростью обреченных. На их лицах не читались ни гнев, ни ненависть — только страх, один только всепоглощающий ужас. Тамплиеры и Ходжа кромсали клинками эту мразь, почти не получая ранений. Сатанистов было в несколько раз больше, но вооружены они были хуже и дрались довольно бестолково, ужас — плохой помощник в бою. Они падали один за другим.

Неожиданно в тыл Сиверцеву ударил предводитель сатанистов, перед этим куда-то на минуту исчезнувший. Андрей почувствовал за спиной взмах огромного двуручника и мгновенно рванул из-под удара. Это спасло ему жизнь, такой удар раскроил бы человека без доспехов надвое. Но меч врага все-таки достал Андрея, он упал на пол с рассеченным плечом. Противник — огромный бородатый мужчина лет сорока быстро занёс меч для второго удара теперь уже неизбежно смертельного, но тут произошло невозможное. Ходжа, которого отделяли от этого поединка несколько противников, смёл их вихрем в доли секунды, обрушив на предводителя свои смертельные сабли.

Бой закончился. За всё время боя ни воины Всевышнего, ни служители Иблиса так и не сказали ни слова. Звучали только лязг железа, стоны раненных и хрипы умирающих. Пол жуткого зала опять был залит кровью… Почему всегда только кровь и ничего больше?

Тамплиеры исчезли из Египта на следующий день. За собой не убирали, демонстративно оставив гору трупов в подвальном помещении дворца, принадлежащего весьма высокопоставленному лицу. На месте казни Ходжа оставил надпись на арабском языке: «Дело в неверии во Всевышнего и обожествлении дьявола».

Ночью в маленьком православном храме на окраине Иерусалима горели лишь несколько лампад перед иконами, почти не рассеивая мрак, но сообщая ему мистический колорит. Двери храма как и всегда по ночам, были заперты, но на сей раз — изнутри. Перед большой иконой Спасителя стоял мужчина лет тридцати. Во мраке едва угадывалось сосредоточенное выражение его лица. Мужчина с болью в голосе непрерывно шептал: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного». Иногда он добавлял: «Грешного и кровавого».