Страница 81 из 156
На меня посыпались жалобы аббату. Аббат не мог оставить без последствий жалобы отпрысков знатнейших семей Франции, но ему было не в чем меня упрекнуть. Он вполне осознавал, что я всего лишь перестраиваю монастырскую жизнь в соответствии с евангельским духом. Аббат нашёл соломоново решение. Он сказал мне, что братию моего монастыря уже не переделать, а постоянные конфликты никому духовной пользы не принесут. Он предложил мне основать новую обитель, где основой духовного возрастания станет физический труд и куда братья будут приниматься с этим непременным условием, так что в дальнейшем у них не будет причины роптать.
— Куда же вы направляетесь теперь?
— К сеньору де Фонтен. Он обещал подарить участок земли под новую обитель.
— Я с вами, отец Роберт, если позволите.
— Да я-то позволю. Но понимаешь ли ты прекрасный юноша, о чём просишь?
— Станьте моим отцом, отец Роберт, а я буду вашим сыном. Потом у меня появятся братья. Мы будем вместе трудиться. У нас будет настоящая евангельская семья.
— Да, кажется, ты понимаешь. Господь послал мне сына.
—. А мне — отца. Прошу вас, святой отец, совершите мой монашеский постриг тотчас, здесь же, не откладывая.
— Да будет тебе по глаголу твоему, прекрасный юноша. Вижу, что твоё желание принести святые обеты — вполне осознанное и достаточно зрелое. Ты выстрадал это право, ты заслужил его. Скажи мне, какого рода? Как тебя зовут?
— Не стоит оглядываться назад и вспоминать ту семью, которой у меня больше нет. Имени у меня тоже нет. И не будет, пока вы не наречёте меня.
— Какое имя ты хотел бы получить в монашестве?
— Роланд. Брат Роланд.
Сеньор де Фонтен подарил им участок земли, снабдил инструментами, дал еды на первое время. Он хотел дать так же в помощь работников, чтобы они помогли расчистить участок и поставить пока хотя бы временные жилища, но Роберт и Роланд отказались — в их новой обители всё должно быть создано руками монахов. Впрочем, с ними ушли два человека де Фонтена — крепкие крестьянские парни, давно уже мечтавшие о монастыре. Теперь их было уже пятеро. Роберт, постригший Роланда в монашество через 2 часа после знакомства, с новыми людьми не торопился, сказав, что им придётся проходить в послушниках не меньше года, а может и полжизни. Жак тоже стал послушником. Он не дерзнул бы просить о постриге, коего сразу же удостоили его господина, потому что не считал себя достойным равной с господином чести. Жак никак не мог взять в толк, что Роланд больше не господин ему, а брат. Потом Жак понял это, но всё равно не мог привыкнуть обращаться к нему не «мессир», а «брат Роланд». Когда они валили лес и таскали брёвна, Жак постоянно норовил делать за бывшего господина всю тяжёлую работу. Роланд останавливался и вздыхал:
— Брат Жак, уже который раз смиренно прошу тебя: не пытайся работать вместо меня. Учи меня, как надо делать правильно, ты же понимаешь, что в этих работах я несведущ, но у меня достаточно силы и я быстро всему научусь.
Тогда для Жака приходила очередь вздыхать:
— Да, мессир, простите. прости, брат Роланд.
Братья жили в землянках, монастыря как такового ещё не было. Каждое утро они начинали с мессы — на свежем воздухе, под сенью огромных елей. Отец Роберт, расстелив на большом пне антиминс, священнодействовал. Потом они причащались. Это было изумительно! Роланд ощущал, что всё Божие творение — храм. Душа сливалась с природой, и казалось, что природа вместе с ними молится и причащается. Потом они шли на работу, а вечером — опять на богослужение. Совместный труд и общая молитва постепенно сделали их настоящими братьями. Отец Роберт трудился вместе с ними и так же постепенно стал для них отцом не только по названию.
Тяжёлый физический труд нисколько не угнетал Роланда, ему даже понравилось рубить, таскать, копать. Освободившись от атмосферы всеобщего высокомерия, вражды и подозрительности, он впервые в жизни почувствовал себя свободным. И всё-таки что-то было в его душе как будто не так. Роланд и сам не понимал, что именно.
Однажды к ним в обитель приехал рыцарь — вассал сеньора де Фонтена с дарами от своего господина. Роланд проходил мимо, его взгляд случайно упал на рукоятку двуручного меча, которая виднелась из-за спины у рыцаря. Дальнейшее Роланд совершенно не понял, да и помнил плохо. Сначала он впился глазами в эту рукоятку и замер, как заворожённый. Смущённый рыцарь неуверенно вымолвил:
— Святой отец обратил внимание на мой замечательный меч?
— Нет, я не «отец». всего лишь «брат». брат Роланд.
— О, человек, который носит имя древнего героя, конечно, должен был оценить этот меч. Толедская сталь. Я привёз его из паломничества, которое совершил к святыне Сант-Яго-де-Компостела. Можно сказать — священное оружие, — рыцарь извлёк клинок из-за спины и смотрел на него с восхищением, кажется, совершенно забыв про Роланда.
И это восхищение, и сам клинок, который был его вполне достоин, полностью завладели душой Роланда. Не понимая, что и зачем он делает, Роланд медленно протянул руку к мечу. Рыцарь с почтительным поклоном подал ему оружие. Едва меч оказался в руке у Роланда, он тотчас бессознательно и рефлекторно сделал несколько коротких изящных взмахов, потом ещё и ещё, словно рубил воображаемого противника. Все вокруг в недоумении расступились. Неожиданно Роланд остановился, замер, выронил меч. Потом упал на колени и зарыдал.
— Святой отец, из меня не получился монах. У меня душа убийцы. Но у меня нет дома, кроме нашей обители, нет отца, кроме вас и семьи, кроме наших братьев. Я не знаю, что мне делать.
— Ты хороший монах, сын мой, иначе не чувствовал бы себя в нашей обители, как дома. У тебя душа монаха. Но ты — прирождённый воин.
— Как же мне быть, отче?
— Не знаю, чадо, не знаю. Ты у меня необычный. Будем молиться, чтобы Господь указал тебе путь.
— Отче, давайте запретим вход в нашу обитель с оружием.
— Это благая мысль, чадо. Мы так и сделаем.
Роланд оправился от потрясения. Он снова был почти счастлив. Только в душе его поселился маленький червячок, причинявший несильную, но постоянную боль. Они прожили в лесу почти год, когда осенью 1095 года до них дошло известие о Клермонском соборе, на котором папа Урбан II объявил о неслыханном дотоле предприятии — крестовом походе. Едва зажившая в душе Роланда рана вновь открылась, и червячок, робко глодавший его душу мгновенно обрёл силу огромного и кровожадного зверя, грозившего пожрать всю его душу без остатка. Роланд честно признался самому себе: если бы крестовый поход был объявлен год назад, его и мысль о монастыре не посетила бы. Препоясавшись мечом, он устремился бы вместе с крестоносцами на освобождение Гроба Господня. Но он уже принёс монашеские обеты. Он должен навсегда остаться в обители. Он победил в себе зверя, звавшего его на войну. Роланд действительно стал очень хорошим монахом, хотя сам себя таковым не считал.
В 1098 году было официально объявлено об учреждении их монастыря — Сито. Их стали называть цистерианцами. А в 1099 крестоносцы взяли Иерусалим.
Прошло ещё четыре года. Монастырь в Сито процветал. Братия росла. Им удалось создать ту семью, о которой они мечтали. В Сито все неустанно трудились. Зависимых крестьян монастырь не имел. Конечно, сыновей знатных сеньоров это обстоятельство отпугивало, к ним приходили в основном крестьяне. Но однажды в монастырь пришли два знатных юноши, заявившие о своём желании стать монахами. Они, так же как и некогда Роланд, не сказали, к каким родам принадлежат, не называли своих имён, но весь их облик дышал благородством, они явно принадлежали к высшей аристократии франков.
— Приветствую, благородные юноши, ваше желание посвятить жизнь Господу нашему Иисусу Христу, — осторожно начал отец Роберт, — но не уверен, что вам надо поступать именно в наш монастырь. Знаете ли вы, что ожидает вас в Сито?