Страница 58 из 156
После многозначительной паузы магистр продолжил:
— Клянёшься ли ты Господу и Божьей Матери, что отныне и во все дни твоей жизни ты будешь послушным магистру Храма и командору своему?
— Да, мессир, если это угодно Богу.
— Клянёшься ли ты Господу и Божьей Матери, что все оставшиеся дни своей жизни ты будешь жить без собственности?
— Да, мессир, если это угодно Богу.
— Клянёшься ли ты Господу и Божьей Матери, что будешь хранить добрые традиции и обычаи Ордена нищих рыцарей Христа и Храма?
— Да, мессир, если это угодно Богу.
— Клянёшься ли ты Господу и Божьей Матери, что никогда не оставишь Орден в силе и слабости, в радости и в горе?
— Да, мессир, если это угодно Богу.
Обеты были принесены. Кажется, не только Зигфрид, но и все братья Храма вздохнули с радостным облегчением. Магистр, как любящий отец, голосом, заметно потеплевшим, торжественно произнёс:
— Именем Господа и Пресвятой Богородицы вводим тебя во все блага Ордена, что были от начала и будут сотворяться до конца. И ты так же вводишь нас во все блага, которые совершил и совершишь. Добрый брат, Господь наш привёл тебя к тому, чего ты жаждал и поместил тебя в такое прекрасное общество, как Орден рыцарей Храма. Тебе придётся приложить много усилий, чтобы никогда не совершить ничего, что может опорочить Орден. А мы обещаем тебе хлеб, воду, бедную одежду Ордена, а так же много боли и страданий, — последние слова магистр произнёс с непередаваемой интонацией, в которой смешались и радость, и строгость, и скорбь, как будто отец посылал сына на великий и славный, но страшный и мучительный подвиг.
Два белых рыцаря, которые по-прежнему стояли по обе руки от Зигфрида, взяли чёрный сержантский плащ вдвоём с двух сторон и бережно возложили его на плечи новообращённого брата. После этого священник громко и отчётливо прочитал на латыни несколько псалмов, затем «Патер ностер» и ему вторили все братья «имевшие единые уста и единое сердце». Зигфрид молился, стоя на коленях в своём новеньком чёрном плаще. По завершении молитв два белых рыцаря взяли его под мышки и помогли подняться на ноги. Магистр подошёл к Зигфриду и, обняв, троекратно коснулся своей щекой его щеки. Магистр отступил, в этот момент распахнулись царские врата, открывши вход в алтарь. Зигфрид подошёл к вратам и, не переступая порога, лёг на пол лицом вниз, головой к престолу. Был отчётливо слышен его шёпот:
— Прими меня, Господи, по слову Твоему и дай мне жизнь.
Магистр торжественно возгласил:
— То слуга Твой, Господи, бежит от бурь мира сего и западней дьявола, дабы быть принятым Тобою и получить защиту в этом мире и награду в мире грядущем.
Священник вновь прочитал несколько псалмов. Магистр и два белых рыцаря, встав позади Зигфрида, по-прежнему распростёртого на полу, втроём возгласили:
— Ты, Господи, через святых отцов установивший власть Ордена, к Тебе обращаемся: взгляни милостиво на твоего слугу, что отрёкся от мира. Направь сердце его от мирского тщеславия к вечному призванию. Излей на него милость Твою, чтобы с твоей помощью мог он исполнить всё, в чём принёс обеты. Помоги ему, Господи, заслужить всё то, что ты обещал верующим в Тебя.
Распростёртый Зигфрид вновь отчётливо прошептал:
— Господь есть свет мой. Господь есть защитник жизни моей.
И тогда священник произнёс заключительные слова церемонии посвящения в тамплиеры:
— Господи, смилуйся над нами! Господи, смилуйся над нами! Господи, смилуйся над нами!
Белые рыцари подняли Зигфрида с пола. Новообращённый тамплиер, повернувшись лицом к братьям, смотрел на них, радостно улыбаясь. Согласно церемонии, он, видимо, должен был сейчас сказать несколько слов, но он молчал и только старался встретиться глазами с каждым из братьев. Ему отвечали сдержанными доброжелательными улыбками. Молчание никому не казалось тягостным. Наконец, магистр обратился к собравшимся:
— Сегодня, добрые братья, наш Зигфрид превзошёл сам себя в мудром немногословии, которое столь ему свойственно. Он без единого слова выразил переполняющие его чувства и мы, без сомнения, хорошо его поняли. Пусть каждый из вас келейно помолится о том, чтобы Господь укрепил душу новообращённого тамплиера.
Когда они вернулись в свою комнату, Андрей спросил Милоша:
— Ты говорил, что Зигфрид станет рыцарем, но его облачили в чёрный сержантский плащ.
— Сегодня его приняли в Орден, а посвящать в рыцари будут завтра.
— Удивительно, что его посвятят в рыцари без боевой подготовки.
— Ты не знаешь. Зигфрид — великий воин.
— Ну, кто из нас не великий воин? Вот ты, например.
— Я черногорец. Этим всё сказано, — Милош произнёс эти патетические слова совершенно без напыщенности, но было очевидно, что по поводу чьей бы то ни было боевой доблести иронизировать он не склонен. Впрочем, черногорец явно почувствовал неловкость оттого, что так жестоко подрезал Андрея и перевёл разговор на другую тему:
— Я очень внимательно изучал средневековый ритуал принятия в Орден, а «в живую» увидел его впервые. Они воспроизвели средневековый ритуал почти без изменений, лишь немного скорректировав его. Как это прекрасно и возвышенно!
Андрей тоже был до глубины души потрясён орденским ритуалом, который произвёл на него впечатление настоящего священнодействия, близкого к церковному таинству. Здесь отразилась искренность и сила христианской веры этих людей, их неодолимое совместное стремление ко Христу. В своих самых личных, самых сокровенных религиозных чувствах тамплиеры были удивительно друг перед другом открыты, и это позволяло их душам сливаться в едином молитвенном порыве к Богу. Когда тамплиеры называют друг друга братьями — это куда больше, чем просто форма обращения. Даже единокровные братья редко бывают так близки в единстве духовных порывов. Какое счастье, когда эти возвышенные порывы ни от кого из братьев не надо скрывать.
В Ордене можно было никого не стесняясь, при всех выражать свои чувства к Богу, потому что это были общие чувства всех храмовников. Поэтому они с такой непринуждённой лёгкостью произносили слова, выражающие восторг и восхищение. «Прекрасный», «чудесный», «изумительный», «великолепный» — обыденная тамплиерская лексика. В миру, и особенно в закрытых мужских коллективах, принято щеголять скептицизмом. Тот, кто решит открыто говорить о своих высоких чувствах, встретит лишь презрительную усмешку, если не изощрённую издёвку. Взаимное недоверие считается проявлением опытности. Открыто и охотно говорят лишь о проявлении чисто животных инстинктов, странным образом усматривая в их наличии некую доблесть. В офицерской среде небезопасно говорить даже о своей любви к Родине, и даже самого отчаянного храбреца там никогда не назовут «великим героем». А для тамплиера вполне естественны выражения «мой прекрасный брат», «твой восхитительный поступок», «твои возвышенные слова». Они переносят свою любовь к Богу друг на друга. Ведь иначе в земных условиях любовь к Богу не может себя проявлять.
Об этом Андрей думал во время ритуала посвящения в Орден. Об этом он вспомнил, глядя в чистые, исполненные восхищением глаза Милоша. Но чувствовать по-тамплиерски он был ещё не в состоянии, а потому и говорил не по-орденски, а по-армейски, автоматически пряча свои чувства:
— Милош, откуда ты столько знаешь обо всем, что тут происходит и даже только намечается?
— Я очень любопытный. Всех мне интересно порасспрашивать, обо всем поразузнать. Ты, Андрей, я уже заметил, мудро довольствуешься той информацией, которая необходима тебе на настоящий момент и не пытаешься узнать больше. Это подлинная мудрость, которой у меня нет.
Андрей пропустил мимо ушей совершенно незаслуженный комплимент и спросил:
— Почему тебя не хотят принимать в Орден?
— Здесь не принято спрашивать о том, что хотят, а что не хотят иерархи. И я, при всём моём любопытстве, конечно, не спрашивал о том, почему меня не принимают в Орден. Если нет пока Божьей воли на то, чтобы мне стать тамплиером — сам великий магистр ничего не сможет поделать.