Страница 28 из 156
Белые плащи на горизонте вовсе не были очередным миражём. Это были его тамплиеры — бесконечно родные и бесконечно далёкие. Старший представился магистру:
— Командор крепости Тортоза с братьями. Тортоза держится, мессир.
— Тортоза выстоит, командор. Мы выстоим, — теперь уже совершенно спокойно ответил магистр.
Победоносный Саладин брал город за городом. Один за другим пали Тивериада, Акра, Торон, Сидон, Бейрут. Аскалон сдался по приказу королевы Сибиллы, пока король Ги де Лузиньян был в плену. Тамплиерская крепость Газа, находившаяся невдалеке от Аскалона, тоже сдалась — не было ни капли смысла её оборонять. Пал Иерусалим. Казалось крестоносному королевству пришёл конец. Но держался в Тире маркграф Конрад Монферратский. И неприступной скалой стояла тамплиерская Тортоза.
Оборону крепости лично возглавил великий магистр Ордена нищих рыцарей Христа и Храма Жерар де Ридфор. Жерар отдал себя обороне Тортозы с энергией буквально нечеловеческой. Он сражался на стенах, контролировал распределение скудных съестных припасов, постоянно осматривал укрепления, распоряжаясь, что и где надо усилить. По поводу Хаттина и своего необъяснимого спасения много не говорил. Подробно рассказал рыцарям лишь о мученической смерти их братьев, а о том, почему его пощадил Саладин, коротко сказал, что и сам не знает. Он прекрасно понимал, как будет трудно его рыцарям поверить в то, что их магистр не совершал предательства. Жерар старался не думать о том, в чём его подозревают, но однажды не выдержал и решил поговорить об этом со своим духовником, отцом Ансельмом, единственным человеком в Ордене, с которым он находился в отношениях более или менее доверительных:
— Ансельм, давай поговорим без чинов, просто как друзья. И прошу тебя, будь откровенен, не надо меня щадить. В чём братья обвиняют меня?
— Во многом, Жерар, во многом. И братья, и все крестоносцы, от которых доходят известия, обвиняют тебя во всех смертных грехах.
— Не тяни. Говори прямо.
— В тебе видят главную причину падения Иерусалима. Будто бы ты из хорошо укреплённого города увёл всех рыцарей в безводную пустыню, и Саладину даже воевать с вами не пришлось — его слуги просто вязали обессилевших от жажды крестоносцев.
— О-о-о!.. Так ведь без воды мы остались просто по дурости Лузиньяна и Раймунда. Но даже без воды наши рыцари сражались 7 часов к ряду. Раймунд остался жив. Неужели он не опровергает эту бессмыслицу?
— Нет, не опровергает. В ответ на все порочащие тебя сплетни он лишь загадочно улыбается.
— Ну, с ним всё ясно. А какие ещё сплетни?
— Будто бы тамплиеры сдали Газу в обмен на твою свободу.
— Так ведь все же у нас знают: магистр Храма не мог отдать приказ обменять себя на крепость. Газа — не мой личный фьеф, а собственность Ордена. Да если бы я и отдал такой приказ, наши тамплиеры его просто не выполнили бы. Этого не понимают?
— Ничего не хотят понимать.
— Ещё болтают что-нибудь?
— Ещё многое. Будто бы ты отрёкся от Христа и принял ислам.
— Интересно, что тогда я здесь делаю? Почему теперь вместе с христианами сражаюсь против ислама?
— Так, говорят, что ты и ислам теперь предал. Мол предатель, есть предатель. Прости, Жерар.
— Но тогда Саладину выгоднее всего было бы оставить меня рядом с собой, чтобы все видели, как магистр тамплиеров теперь делает джихад и славит Мухаммада.
— Несомненно, так. Но сплетникам не нужен здравый смысл.
— Неужели ещё что-нибудь болтают?
— Конечно. То что ты поклялся Саладину никогда не поднимать против него меча. И получается, что даже твоя сегодняшняя храбрость — клятвопреступление. А Саладин — благородный воин.
— Лузиньян дал такую клятву. Это слышал я и ещё многие. А разве кто-нибудь слышал мою подобную клятву? Ты подумай: зачем Саладину моя клятва, принесённая без свидетелей?
— Уже думал. Но кому что докажешь?
— Много же я в плену всего наделал. И ислам принял, и Газу подарил, и не воевать поклялся. Не многовато ли за мою жизнь? Я хоть денег Саладину не платил из орденской казны?
— Говорят, платил. Большие суммы называют.
— Ансельм, а ты как думаешь, почему Саладин отпустил меня?
— Думаю, что Саладин отпустил тебя по неизвестной причине.
— Спасибо, Ансельм. Я назову тебе эту неизвестную причину. Мёртвым, я бы был одним из мучеников, прославивших наш Орден. А султану, кажется, надоело прославлять тамплиеров. На поле боя он ничего не может с нами сделать. Так вот Саладин решил опозорить Орден Храма. Отпустив меня без всяких клятв и выкупов, он прекрасно знал, какие сплетни ползут, какое пятно ляжет на Орден. Пойми и доложи капитулу: всякий, распространяющий эти сплетни — невольный пособник Саладина. Я постараюсь выдержать этот позор. Я знаю, что это Бог наказал меня. Мне никогда не иметь чести в людских глазах. Но пусть капитул озаботится честью Ордена.
— Всё сделаю. Помоги тебе Господь, Жерар.
Тортоза выстояла. Огромная башня — донжон, возвышавшаяся на берегу моря, отражала атаку за атакой. Магистр сумел воодушевить тамплиеров. Саладин никак не мог привыкнуть к безумной тамплиерской храбрости. В каждом новом сражении боевая доблесть храмовников потрясала самые глубины души султана, хотя он перевидал на своём веку немало отчаянных храбрецов. Саладин чувствовал себя поспокойнее, когда эти сумасшедшие рыцари в белых плащах составляли лишь часть войска. Но Тортозу обороняли только тамплиеры, а это всё равно как вместо кушанья, куда добавлена обжигающая приправа из перца, хлебать одну эту приправу ложками. Случилось то, что сами тамплиеры склонны были считать чудом: Саладин, завоевавший уже почти всю Святую Землю, снял осаду с Тортозы.
Тем временем король Ги де Лузиньян, едва пришел в себя после хаттинского позора, начал собирать остатки войска. Жерар искренне удивлялся этому человеку. Безвольный и беспечный Лузиньян очень легко согласился стать так же и бесчестным. Ги никогда не отрицал, что дал Саладину клятву не воевать против него. Он просто посмеялся над собственной клятвой, нисколько не сомневаясь, что и всем остальным должно быть очень смешно.
Итак, наспех собранное войско, вдохновляемое весёлым клятвопреступником, двинулось на освобождение Акры. Ещё несколько месяцев назад Жерар, безусловно, побрезговал бы участием в предприятии столь сомнительном, но после плена он на многое смотрел уже другими глазами. Как христианин, он понял наконец, что означает слово смирение и не погнушался компанией Лузиньяна, а как полководец, он прекрасно понимал, что Иерусалимское королевство можно спасти, только отвоевав Акру — крепость, имеющую ключевое стратегическое значение. В начале октября 1189 года лузиньяновы рыцари вместе с тамплиерами двинулись на Акру.
Когда сшиблись с сарацинами, вначале всё шло хорошо. Пожалуй, даже слишком хорошо. Саладин спасаясь бегством, бросил даже свой лагерь. Рыцари Лузиньяна вместе с ним самим, едва представив себе, какие сокровища могли остаться в лагере султана, тут же потеряли рассудок, разом превратившись из доблестных крестоносцев в заурядных мародёров. Тем временем многомудрый султан сумел остановить бегство своего войска, которое никто не преследовал, перегруппировал его боевые порядки и ударил по тамплиерам. Рыцари Храма были единственными, кто не бросился грабить саладинов лагерь, а потому остались в полном одиночестве. Какого ещё подарка было ждать султану?
Тамплиеры, отбиваясь каждый от нескольких десятков сарацин, падали один за другим. Храмовникам противостояло не какое-нибудь наспех собранное ополчение из крестьян-феллахов, а личная султанская гвардия — прекрасно вышколенные головорезы, имеющие немалый боевой опыт. Это было солдатское войско — не ровня рыцарскому, а уж тем более тамплиерскому, и всё-таки это было хорошее войско, к тому же численностью превосходящее тамплиеров в несколько десятков раз. Белые плащи постепенно краснели, а потом исчезали.
Жерар дрался, как десять львов, своим огромным мечём прорубая настоящие просеки в сарацинском «лесу», который тут же снова вырастал. Оттуда, где буйствовал магистр летели отрубленные руки и головы, разбитые сарацинские щиты и шлемы, непрерывно били фонтаны крови. Бесконечно вести такой бой невозможно. Либо сарацины должны были наконец закончиться, либо должен был закончиться магистр.