Страница 124 из 156
— А мне казалось, что молитва — лучший антидепрессант.
— Тебе не казалось. Это так. Но ведь ты же не стал святым, едва попав в Орден. И тысячи средневековых тамплиеров тоже не были все как один святыми. Понятно, что Орден состоял из людей с разным уровнем духовного развития. Одни предпочитали лишний часок помолится, а другие — опрокинуть лишний стаканчик. Это естественный зазор между идеалом и реальностью. Мне вполне симпатична способность русских и французов приходить в восхищение при встрече с идеалом. Надо уметь восхищаться. Англичанам, реалистам и прагматикам, порою недостаёт этой способности, но мы зато и не погружаемся в бездну разочарования, едва увидев, что наш «идеал» идёт по улице пьяный, как сапожник. А если французам удавалось хотя бы изредка увидеть пьяного тамплиера, так сапожник в качестве сравнительного образа тот час получал отставку и они говорили: «Пьяный, как тамплиер». Ну давай опрокинем ещё по стаканчику за здоровье будущего великого магистра Андрея Сиверцева. Да что же вы залпом-то пьёте, господин офицер? Это же такое вино. Как можно его — залпом?
— А я — мужик. Манерам не обучен.
— Перед вами британец. Пользуйтесь случаем, и учитесь манерам у того, кто является живым воплощением хорошего тона.
Они расхохотались жизнерадостно и дружно.
«А всё-таки классный мужик этот Лоуренс, — подумал Сиверцев слегка захмелев. — Наверное, каждый человек Ордена — немного англичанин, немного француз, немного русский и немного… киприот. Эта «Коммандория» тоже классная штука».
— Только не подумайте, мистер Сиверцев, что вас теперь будут поить этим чудесным напитком регулярно и до полного насыщения. У нас с этим строго. У нас — пьянству бой, — Лоуренс, кажется, начинал дурачиться.
— За что выпьем? — нагло спросил Андрей.
— За это и выпьем. Пьянству — бой. Таков мой тост, — они едва пригубили полные стаканы. Лоуренс взял шутливо-менторский тон:
— Серьёзно вам говорю, господин офицер. В традициях Ордена — весьма сурово карать за пьянство. Возьмите каталонский устав Ордена Храма и вы убедитесь в этом. Если некий тамплиер любил выпивку больше, чем она того заслуживает, ему говорили: «Прекрасный брат, вы — пьяница и не желаете избавиться от своего порока. Внимательно послушайте нас и изберите из двух вещей то, что вам больше по нраву: либо вы покинете эти стены и отправитесь искать спасения в другом монастыре, либо вы навсегда бросите пить».
— Понял, — отчеканил Сиверцев, — позвольте, сэр Эдвард, считать ваши слова официальным предупреждением.
— Только так и никак иначе.
— Однако замечу: если в каталонским уставе появился этот пункт, значит, хотя бы изредка возникала необходимость в его применении.
— Я об этом и говорил: наши братья естественным образом пребывали на разных уровнях духовного развития. Вы сейчас получаете общее представления о том, что есть идеал тамплиеров. Не забывайте о том, что отнюдь не каждый храмовник был в полной мере носителем этого идеала. У каждого из них были свои грехи, свои слабости, но все они стремились к общему идеалу, а кто не стремился, тех выгоняли.
— Буду помнить об этом. А мне ещё очень понравилась фраза: «Прекрасный брат, вы — пьяница». Даже алкаша, который балансировал на грани изгнания из Ордена, тамплиеры называли «прекрасным братом».
— Речевая манера храмовников по-своему уникальна, ими она была сформирована и в своё время принадлежала только им, а позднее легла в основу общеевропейских преставлений о хороших манерах. Это очень важно. Это неотъемлемая часть тамплиерской заботы о душе братьев. Делая грубую и жестокую работу тамплиеры всеми силами стремились не огрубеть и не ожесточиться, на речевом уровне закрепляя как нечто обязательное для братьев взаимную вежливость, обходительность, деликатность и даже изысканность. Тамплиеры всегда подавали светским рыцарям пример красивой и любезной речи. Всякая брань, грубость в разговоре, любые ругательства осуждались уставом и влекли за собой наказание. В наше время кажется даже удивительным, что такие вещи считают нужным фиксировать в уставе, а там было сформулировано очень чёткое требование: «Говорить просто, без смеха и смиренно немногие, но разумные слова». Сейчас казарменная грубость и солдафонское хамство считаются неизбежными издержками профессии, но на самом деле в хамстве нет ничего изначально свойственного военным. Так стало только тогда, когда уничтожили военную элиту.
— Но, может быть, не столько важно, как человек говорит, важнее, каков он есть.
— Это взаимосвязано. Речевая манера — формальное проявление внутреннего содержания человека. А ведь известно, что форма имеет свойство влиять на содержание. Будешь говорить «просто и смиренно» — постепенно станешь проще и смиреннее. А смех и крик — внешние признаки утраты внутреннего равновесия. Не привыкай слишком бурно и часто смеяться, отвыкни орать и постепенно приобретёшь навыки самообладания, которые столь важны и для монаха, и для военного. Орден Храма сформировал новый тип всесторонне развитого человека. Этот новый человек был выражением принципиально новой христианской цивилизации, созданной Орденом. Естественно, носители нового цивилизационного типа и внешне во всём отличались от окружающих. И в речевой манере, и в одежде. Есть немало согласующихся свидетельств о безупречном внешнем виде тамплиеров, как в мирное, так и в военное время. При всё своём пренебрежении к мирскому, они никогда не носили латанной или пропыленной одежды, их всегда отличала подчёркнутая опрятность.
Андрей горько усмехнулся, вспомнилось былое:
— Когда завершалась моя служба в Советской Армии, я стал очень редко бриться, ходил в грязной одежде, это можно было оправдать боевыми условиями, но дело было в другом: внешняя неопрятность выражала внутренний душевный хаос.
— Вот именно. А если бы ты тогда начал тщательно бриться и следить за одеждой, может и не дошёл бы до той грани безумия, на которой мы тебя застали. Форма влияет на содержание.
Раскрасневшийся Лоуренс перевёл дух и замолчал. Его глаза наполнились пронзительной тоской. «Наверное, какие-нибудь личные воспоминания», — подумал Андрей. Сэр Эдвард быстро вернулся в себя и посмотрел на две початых бутылки:
— Я-то думал, русский офицер — лучший в мире собутыльник. Решил, воспользовавшись твоей компанией, выпить покруче. А ты второго стакана осилить не смог. Если бы знал — не стал бы сразу обе бутылки открывать.
Сиверцев, заинтересовавшись экономической стороной деятельности Ордена Храма, полагал, что речь в основном пойдёт о финансовых операциях и немного о сельском хозяйстве. Но теперь он уже понимал, это экономика Ордена была органичной и необъемлемой частью удивительно цельной, прекрасно сбалансированной и гармоничной цивилизации тамплиеров, очень разноплановой, затрагивающей все сферы жизни, где одно неотделимо от другого. Экономику Ордена нельзя было рассматривать в отрыве от религиозных идеалов храмовников, и одновременно речь шла о такой специфической модели экономики, которую могли создать только профессиональные военные, и не просто военные, а рыцари с ярко выраженной «волей к смерти».
Тамплиерская модель была естественным порождением эпохи, непревзойдённого XII столетия европейской истории. Но Орден с невероятной стремительностью оторвался от своей эпохи и даже не просто обогнал своё время, а вообще вырвался из плена времени и стал воплощённым проявлением вечности, не будучи связан ни с какой эпохой вообще. Да, каждый отдельный храмовник мог быть весьма далёк от святости, но Орден в целом был именно свят в самом точном значении этого слова. Свят, то есть «отделен», экстерриториален — посольство вечности посреди времени. Именно поэтому Орден бессмертен. Орден воплотил в себе нечто не принадлежащее ни одной эпохе и одновременно — принадлежащее любой из них.
В первую очередь именно эта неотмирность позволила Ордену занять столь прочные позиции посреди бушующей эпохи и сделала любую конкуренцию с Орденом весьма затруднительной. Эпохе трудно конкурировать с вечностью, и конкуренция с Орденом была возможна лишь в той степени, в какой он был обременён грузом преходящего, «временного», без чего, конечно, не обходились. А в силу своего «вечного» элемента Орден был просто обречён захватывать вокруг себя все возможные позиции, проникая во все без исключения сферы жизни. Никто не знал места Ордена в мире, у него в земном мире просто не было места. Всепроникающее разрастаясь, Орден невольно стремился подменить собой мир, что в конечном итоге и стало причиной его гибели, потому что отменить мир вообще всё же было не в силах Ордена.