Истребитель 2Z

— Молодой человек исчез после переговоров со мной. Следы его были потеряны. Но я не отчаивался, ваше превосходительство. Ведь одновременно с ним исчез из города и Чардони. Должна была быть какая-то связь между этими двумя исчезновениями. Я не предполагал простого совпадения…

— И оказались правы? Милый Хох, вы достойны похвалы. Дальше?

— Чардони сейчас работает в Сицилии над проектом полного заграждения Средиземного моря между тунисским мысом Аддар и пунктом Менфи на острове Сицилия. Примерное расстояние — меньше двухсот километров.

— Официально об этом ничего не известно, — поморщился Пумпель. — Продолжайте.

— Система минных полей, световые реле, автоматизм для взрывания мин под судами, не снабженными специальными телепредохранителями…

— Это не имеет прямого отношения к интересующему нас предмету. Но, во всяком случае, раздобудьте чертежи предохранителей и продолжайте следить за Чардони… Вернемся же к молодому человеку.

Хох почтительно улыбнулся:

— Это имеет самое прямое отношение к интересующему нас предмету. У меня самые веские основания предполагать, что Чардони не меньше нас заинтересован вопросом, о котором идет речь в папке номер сорок первый.

— Чардони? — изумился Пумпель.

— Да, и этот интерес, повидимому, каким-то образом связан с предполагаемыми работами нашего молодого человека. Вы знаете, что он большой индивидуалист и с наклонностью к некоторым необузданным поступкам с налетом авантюризма. Поэтому нет ничего удивительного, что молодой человек за собственный страх и риск предпринимает путешествие в СССР.

— Продолжайте, генерал, — пошевелил бровями Пумпель.

— Но случилось так, — Хох довольно сморщился, — случилось так, что он отправился на Восток не один. Мне удалось подсунуть ему гида, — старый Эдвар незаменим для подобных поручений. И таким образом мы, предпринимая некоторые самостоятельные исследования в направлении дела номер сорок первый, все время будем в курсе розысков, производимых с другого конца европейской оси — персонально Чардони и нашим молодым человеком.

— Хорошо, генерал, я очень доволен. Представьте мне официальный рапорт не позднее завтрашнего полудня. Теперь, есть ли какие-либо сведения, где может скрываться неофициальная, секретная лаборатория молодого человека?

— Полагаю, что ее следует искать в Западном полушарии.

Пумпель молчал, глядя прищуренными глазами на блеск мелькавшего шоссе. Хох замер в почтительном ожидании.

Наконец Пумпель вымолвил:

— Что сообщает Любитель?

— Он попрежнему работает на Востоке. Обзавелся, хотя и с необычайными трудностями, небольшим знакомством. Иногда попадается мелкая рыбешка. Немного разгильдяйства, чуть болтовни, капельку хвастовства — смотришь, можно работать.

— Ваша агентура овладела новым кодом?

— Вполне.

Пумпель умерил бег авто, нахмурил брови, сказал, не глядя на Хоха:

— Если вы хотите заслужить нечто большее, чем моя похвала, то слушайте внимательно: мне не нравится интерес молодого человека к вопросу, интересующему нас. Поэтому командируйте доверенного агента в Западное полушарие для поисков лаборатории молодого человека. Его идеи, повидимому, серьезнее, чем мы думали. Пусть другие тратят деньги. Но если изобретение молодого человека имеет связь с папкой номер сорок первый, то оно должно попасть в наши руки. С другой стороны, всячески форсируйте работу Любителя на Востоке. Ведь вы знаете, по чьей инициативе начато это дело!

Минуту выдерживал Пумпель официальное выражение на лице. Затем довольно улыбнулся:

— А теперь, мой милый Хох, что вы скажете насчет небольшого завтрака с бутылочкой горохового шампанского?

На своем морщинистом лице Хох выразил почтительный восторг.

ЦПКО

Веселые лучи солнца подняли в этот день Лебедева раньше обычного. Он открыл балкон и подумал: «Хорошо пройтись после чаю пешком по парку, пока еще роса блестит на травинках парковских пышных газонов. А еще лучше провести на воздухе весь день».

В свежих газетах за чаем прочитал крупное объявление:

ГРАНДИОЗНОЕ ГУЛЯНЬЕ! ВСЕ В ЦЕНТРАЛЬНЫЙ ПАРК КУЛЬТУРЫ И ОТДЫХА! ДЕСЯТЬ ОРКЕСТРОВ! ПОДЪЕМ НА АЭРОСТАТАХ! ПРОГУЛКИ НА ГИДРОСАМОЛЕТАХ! ФЕЙЕРВЕРК!

«Заманчиво и кстати», подумал Лебедев и твердо решил обязательно посетить Центральный парк.

Спешные дела не позволили ему попасть в парк раньше вечера. Уставший Лебедев с удовольствием ходил по дорожкам тихой походкой человека, наслаждающегося июньским теплом, светом ласкающего солнца, зеленью травы, мягкой тенью густых сосен. Ветви бросали на песок дорожки причудливые тенистые узоры. Над парком слышалось гуденье самолетов. Лебедев вышел на прогалину, посмотрел, определил знакомые очертания машин: «Из восьмой эскадрильи… К маневрам готовятся…»

Кто-то сзади окликнул Лебедева:

— Антон Григорьевич!

Лебедев оглянулся. Приближался Груздев. Вместе с ним — три спутницы. Лебедев поздоровался:

— Вот встреча, Владимир Федорович!

А инженер знакомил его:

— Валя, это товарищ Лебедев. Жена моя — Валентина Михайловна.

Лебедев сейчас же отметил добродушное выражение лица жены Груздева и веселые лица двух других спутниц инженера.

— Моя фамилия Шэн, — просто сказала вторая спутница. У нее были большие черные глаза, длинные ресницы и крутые, властно очерченные брови.

Груздев пояснил:

— Татьяна Иосифовна — талантливейшая девушка. Ассистент Николая Петровича. А это — Лика… дочка моя.

У Лики было округлое личико тринадцатилетнего подростка, рыжеватые кудряшки, выбивающиеся из-под темного берета, выпуклый лоб, крупные светлые глаза. Упрямым широким подбородком она напоминала отца. В глазах светилось выражение добродушия, которое отметил Лебедев у Валентины Михайловны.

— Присоединяйтесь к нам, — предложил Груздей. — Хотели мы встретиться здесь с Николаем Петровичем, но у него какие-то срочные дела. Заперся дома.

Лебедев покачал головой:

— А я вот поеду и вытащу его. Разве можно в такую погоду сидеть дома!

Шэн взволновалась:

— Не беспокойте его! Умоляю… У него очень важная работа.

Она сказала это таким тоном, что Лебедев понял: у профессора могли быть серьезные причины для уединения. Лебедев обратил свои слова в шутку:

— Тогда будем веселиться без него. А вы, Татьяна Иосифовна, завтра расскажите Николаю Петровичу, как мы провели праздник. Пусть позавидует.

Прогулка по парку превратилась в целое путешествие. Инженер рассказывал, как он в первый раз поднимался на аэростате.

— Он обожает воздушные путешествия, — заметила Валентина Михайловна, кивая на мужа. — А я не могу привыкнуть. Когда он в командировках, то от него постоянно телеграммы: «Вылетаю», «вылетел», «прилетел»… Прямо не человек, а крылатый орел.

— Мамочка, разве тебе не нравится? — отозвалась Лика. — Папа у нас смелый. Он и должен бы быть пилотом. Да только после школы по ошибке не в тот вуз поступил.

Смеющаяся Лика увлекла всех к тиру, вызвалась показать свое уменье в стрельбе. Груздев смотрел, как его дочь уверенно приложила приклад мелкокалиберной винтовки к плечу, вздохнул:

— А вот к этому таланта у меня нет!

Лика спустила курок, врезала пулю в девятку, сказала:

— Выучишься, папа.

После тира долго сидели на веранде кафе, смотрели, как внизу по реке скользили сотни разукрашенных лодок. Прошел золотистый величественный теплоход. Лодки красиво качались на высоких волнах. Откуда-то доносилось пение. Многоголосый молодой хор подхватывал красивый припев, и ему вторило буйное эхо, отраженное от лесистой горы.

Наплывал мягкий вечер. Над городом повис прохладный тонкий серпик молодого месяца.

— Пойдемте на гору, — предложил Лебедев, когда вышли из кафе. — Оттуда лучше всего увидим фейерверк. Видите, уже баржу двинули к тому берегу… Фейерверк пустят с баржи.

На верхней площадке никого не было, когда все впятером взобрались туда. Город раскинулся за рекой, будто пышное палевое покрывало, затканное силуэтным рисунком зданий и расцвеченное золотыми блестками огней. В небе сгущалась синева. Звезды лениво и слабо вспыхивали.