Страница 40 из 92
— Несколько лет тому назад я тоже переживал такую же неуверенность,— сказал Коробин, немного рисуясь.— Партийные руководители не рождаются готовыми. Я учился у старших товарищей, и вы, может быть, кое-что возьмете от меня, но вам пора уже действовать самостоятельно, без поводыря. Если будут затруднения — звоните, всегда буду рад помочь вам.
Ксения не боялась не справиться с тем, что поручал ей секретарь, скорее она даже гордилась: ей доверяют такое, и общем, нелегкое дело, но хотелось поделиться сомнениями, которые тревожили со, утвердиться в чем-то, чтобы охать и колхоз со спокойной душой. Она не знала, как ей нужно нести себя с Дымшаковым, и не потому, что ее связывали с этим человеком родственные отношения — ради принципов она могла поссориться с кем угодно, даже со всей своей семьей,— а потому, что в недовольстве Дым-шакова и его страстных и бесшабашных обличениях была известная доля здравого смысла, и от всего этого нельзя было просто отмахнуться. Но, боясь, что ее сомнения будут истолкованы Коровиным как некое проявление малодушия и беспомощности, Ксения промолчала.
— А как быть, Сергей Яковлевич, с объединением? — почти с испугом вспомнила она.— Ведь на собрании могут и об этом поднять вопрос.
Коробин на минуту задумался, захваченный немного врасплох, переставил с места на место пресс-папье, переложил с одного конца на другой папку.
— Я полагаю, что мы не должны вмешиваться в это дело и навязывать им свою точку зрения. Продумают как следует все и выскажут пожелание объединиться — пожалуйста, возражать не будем. А пока собирайте коммунистов, обговаривайте кандидатуры в члены правления, обстановка покажет... Желаю успеха!
Коробин пожал ей руку, и, когда Ксения была уже у двери, он снова окликнул ее:
— Простите, товарищ Яранцева! Совсем вылетело из головы — забыл вас поздравить!
— С чем?
В руках секретаря зашелестела газета, и Ксения почувствовала, как уши и щеки ее стали наливаться предательским теплом.
— Почему вы это держали в секрете?
— Я тут совершенно ни при чем, Сергей Яковлевич! Честное слово!
— Не скромничайте. Вы делаете большое дело, и мы приветствуем вашу инициативу.— Коровин вышел из-за стола и, стоя перед Ксенией, чуть покачивался с пятки на носок, поскрипывая ярко начищенными сапогами.— Передайте всей вашей семье, что райком партии поддерживает славный патриотический почин и окажет вашей семье всяческую помощь.
Ксения понимала, что разубеждать сейчас Коровина бессмысленно и бесполезно.
— Ваша семья — это только первая ласточка! — все более воодушевляясь, говорил Коровин.— Вот на днях мы получили письмо из Москвы — довольно ответственный товарищ из министерства просится на работу в наш район. А за ним и другие добровольцы хлынут — так что дела у нас теперь пойдут в темпе.
Ксения сама не знала, что ее заставило поинтересоваться новостью.
— А чем привлек его наш район? — спросила она.
— Он как будто здешний уроженец,— охотно пояснил Коробин.— Работал в сибирском главке, а теперь ему захотелось на практическую деятельность.
— Местный? — переспросила Ксения, чувствуя сосущую пустоту в груди.— А вы случайно не помните кто?
— А мы сейчас узнаем его фамилию.— Коробин порылся в стопке бумаг и отыскал голубенький конверт.— Вот, пожалуйста, Мажаров...
Ксения пошатнулась от неожиданности, жар, ожегший ее, сменился холодным ознобом. Заметив ее растерянность, секретарь спросил:
— Вы что... знаете этого человека?
— Да... то есть нет! — Ксения улыбнулась натянуто, как бы через силу, как улыбаются люди, проведшие много времени на морозе.— Может быть, это и не тот, о ком я думаю. Как его инициалы?
Ей бы больше ни о чем не спрашивать и поскорее уходить отсюда, но она точно стояла на краю пропасти, и темная неодолимая сила тянула ее вниз.
— Его зовут Константином Андреевичем..
Она будто задержалась на самом краю головокружительной крутизны, взяла наконец себя в руки и подняла на Коровина мятущиеся, полные нестерпимого блеска глаза.
— Хочу предупредить вас, Сергей Яковлевич,— дрожащим голосом произнесла Ксения.— Работать вместе в одном районе с таким человеком, как Мажаров, я не буду! Ни за что! Так и знайте!
И, не слушая, о чем говорит, пытаясь остановить ее, Коробин, она опрометью выскочила из кабинета.
Скорее! Скорее! Надо сейчас же, сию минуту па что-то решиться, а то будет уже поздно!
«А что поздно?»— спросила себя Ксении и тут же забыла об этом, увле-ченная потоком бессвязных мыслей.
Почти беспамятно Ксения бежала по длинному коридору, пронизанному пыльными столбами света. Она кинулась вниз по лестнице, скользя рукой по отшлифованным до лоска перилам, увидела перед собой каких-то людей, толпившихся перед приемной Синева, повернула назад и снова начала быстро подниматься по лестнице, перешагивая сразу через две ступеньки.
«Что я наделала! Что я наделала! — лихорадочно стучало ей в виски.— Зачем я сказала так Коровину? Что он теперь подумает?»
Она никак не ожидала, что весть о приезде человека, о котором еще вчера вспоминалось с тихой и светлой грустью, вызовет такое смятение в ее душе. Ну зачем он едет сюда? Зачем?
Было что-то нелепое, чудовищное и даже оскорбительное в том, что Мажаровг пренебрегая совестью и честью, вызвался поехать добровольно именно в тот район, где жила и работала она.
На площадке между этажами Ксения остановилась. В высокое решетчатое окно, как сквозь соты, светило обманное осеннее солнце, плавилось, слепило глаза. Где-то чуть слышно журчало радио, строчила, не переставая, машинистка, шаркали сапоги, хлопали двери.
И вдруг Ксения обмерла: по лестнице, держа под мышкой желтую кожаную папку, спускался Иннокентий.
— Ты? — удивился он, и глаза его вспыхнули изнутри мягким, обволакивающим светом.— Ты почему здесь стоишь? Ждешь кого-нибудь?
— Нет, просто так...
— Да что с тобой? На тебе лица нет! — В голосе Иннокентия послышалась неподдельная тревога.— Случилось что-нибудь?
Ксения не хотела бы говорить ему неправду, но и сказать правду тоже казалось невозможным.
— Я попала тут в одну неприятную и склочную историю...— удрученно ответила она.
Он взял ее вздрагивающую руку, ласково заглянул в глаза, улыбнулся.
— Да перестань ты меня пугать! В чем дело?
Анохину передавалось ее волнение, а Ксения становилась все спокойнее и ровнее. Она уже могла говорить, открыто глядя ему в глаза.
— Я только сейчас от Сергея Яковлевича... Понимаешь, вчера в колхозе произошла скандальная сцена...
— Постой!—остановил ее Анохин.— Так я ничего не пойму. Давай зайдем куда-нибудь, и ты расскажешь обо всем по порядку.
Он взбежал наверх и стремительно пошел по коридору, заглядывая то в одну, то в другую комнату.
«Я веду себя как девчонка! — подумала Ксения, следя за лишенными всякой суетливости движениями Иннокентия, радуясь его энергичности, собранности.—И чего я ударилась в панику? Рядом со мной такой умный, хороший человек, а я мучаюсь тем, что сюда приедет какой-то тип, способный на жестокость и подлость! Какое мне до него дело? Хочет работать здесь — пускай работает, мне совершенно это безразлично. Если уж на то пошло, пусть лучше он тревожится, что может встретить меня тут!»
Дойдя до конца коридора, Анохин помахал ей рукой, и Ксения рванулась к нему. Никогда еще она не испытывала такой нежной признательности и благодарности к этому человеку, готовому ради нее бросить все дела и прийти на помощь.
В комнате никого не было, и, как только дверь захлопнулась за ними, Иннокентий обнял и привлек Ксению к себе.
— Ты с ума сошел, Кеша!.. Сюда же могут войти!.. Погоди!
Она отстраняла лицо, но он крепко держал ее и целовал — в шею, в щеку, в ухо. После молчаливого сопротивления Ксения покорилась, хотя ей стало как-то не по себе от этих жадных воровских поцелуев в неприютной прокуренной комнате, тесно заставленной голыми канцелярскими столами. Ей никогда не приходилось видеть Иннокентия таким возбужденным и одновременно жалким, лицо его налилось кровью, глаза смотрели на нее с просящей нежностью, и, ощущая тепло его торопливых губ, она не испытывала никакого волнения, словно целовали не ее, а кого-то другого, а она только равнодушно наблюдала со