Страница 37 из 92
— После завтрака, перед работой, я зашел в магазин,— одобренный поддержкой Пробатова, более уверенно продолжал Анохин.— Надо было кое-что купить из продуктов.
«Не станет же он, надеюсь, рассказывать о том, что ест за обедом и ужином?» — подумал Вершинин.
— Интересно, а сколько вы тратите на питание? Хватает вам зарплаты? — настойчиво и мягко спрашивал Пробатов.
—Как вам сказать.—Анохин, видимо, снова почувствовал себя неловко, неуверенный в том, насколько он может быть откровенным с секретарем обкома.— В общем, конечно, да...
— А вы не стесняйтесь! — Пробатов не сдержал улыбки.— Я не собираюсь вам ни урезывать, ни прибавлять зарплату, мне хочется просто знать...
— Пока я холостой и у меня на руках только одна больная сестра, я концы с концами свожу, хватает и на витание и на одежду, но хотелось бы, например, завести личную библиотечку, а на книги денег уже не остается... Да и, по правде, они очень дорогие у нас!
— Да, это верно, еще дорогие,— согласился Пробатов и помолчал немного.— Ну й что же вы купили в своем магазине?
— Консервы рыбные, макароны, чай... Ну, спички... Вроде все! Сахар у нас бывает редко, раз в месяц, его моментально расхватывают, масло не помню, когда последний раз доставал, правда, его можно купить на рынке. Но там оно дорогое.
— Простите, Иннокентий Павлович! — неожиданно вмешался в разговор Коробин.— Вы нарисовали такую картину, что у Ивана Фомича может создаться впечатление, что мы тут чуть ли не голодаем!
— А я с вами не согласен! — Вершинин порывисто поднялся, покраснел, зачем-то одернул гимнастерку и снова сел на стул и, уже не глядя ни на кого, водя пальцем по зеленому сукну, досказал: — Естественно, что мы здесь не голодаем, но, однако, я не вижу, почему мы должны скрывать от секретаря обкома то, что есть на самом деле!..
Коробин метнул на пего сердитый взгляд.
— Но если мы станем ныть по поводу своих недостатков, толку тоже будет мало. Если я не прав, Иван Фомич меня поправит...
«Я никогда не думал, что он способен на такие демагогические трюки!» Вершинин поборол свое смущение, смело взглянул на Коробина и поразился добродушной улыбке, как бы прощавшей ему его юношескую горячность.
— Владимир Ильич говорил, что лучше неудачно сказать правду, чем умолчать о ней, если дело серьезное,— как бы уравнивая на весах чашу спора, сказал Пробатов и опять повернулся к Анохину.— Итак, будем считать, что продовольственную проблему вы решили, явились в райком. А как складывался ваш день дальше?
- Не успел присесть, как зашел редактор газеты с макетом очередного номера...
— Почему же он ходит к вам с макетом? На утверждение, что ли?
— Видите ли...— Анохин замялся.— Редактор у нас молодой, приходится ему помогать, советовать...
— Какой же это совет, если он показывает вам все материалы, которые должны пойти в газете! Таким путем вместо ответственного редактора, активного выразителя нашего общественного мнения, нашей партийной совести, вы превратите его в перестраховщика и иждивенца. А если ему завтра нужно будет раскритиковать в газете руководимый вами отдел пропаганды, он тоже должен прийти согласовать это с вами?
«Вот когда наступило для него настоящее испытание,— подумал Вершинин.— Это куда серьезнее, чем та дырка, которую он закрывал сапогом».
— Ну хорошо, редактора вы отпустили. Дальше!
— Вслед за ним явился товарищ, который ведает у нас в районе кинофикацией. Он принес список кинокартин на текущий месяц, для него это фактически план работы...
— Ну и что вы делали с этим списком? Надеюсь, не вычеркивали картины, которые вам лично не нравятся?
— Нет, я просто контролирую его, знакомлюсь с графиком движения картин по колхозам.
— А сам он что, не в состоянии за этим проследить?
— Да уж как-то так заведено, Иван Фомич...
— Нами заведено, нами и должно ломаться! — Черты пробатовского лица отвердели.— Нельзя, Иннокентий Павлович, поймите, нельзя быть почтовым ящиком — что в тебя вложили, то и вынули. Думать надо над тем, что делаете. И если какая-то формальность налипла, пристала к вам, смело отказывайтесь от нее, вам же легче дышать будет!
— Перед самым обедом,— уже несколько уныло и монотонно рассказывал Анохин, разглядывая свои руки,— мы с заведующей парткабинетом прошлись по городу, посмотрели, как обстоит дело с наглядной агитацией...
— Что же вы обнаружили?
— Обнаружил, собственно, не я, а завпарткабинетом, и я считаю, что она вовремя нам сигнализировала... Щиты кое-где подрасшатались, надо их обновить, маловато красочных плакатов. Да и художники частенько халтурят, пишут лозунги наспех, меловой краской. Пройдет один дождь и все наполовину смоет...
Пробатов слушал с напряженным вниманием, изредка отпивая глоток-другой. Когда чай кончался, он сам наполнял стакан из стоявшего на столе чайника, но все это проделывал почти автоматически, не отвлекаясь.
— Я видел эти щиты, когда утром проезжал мимо,— сказал он.— Дело даже не в том, что они непрочно стоят и с них быстро сползает краска... Я думаю, что у нас тут просто много казенщины какой-то, что ли... Ну вот скажите по-честному, Иннокентий Павлович, вас самого трогают все эти щиты и плакаты?
— Да ведь я что, Иван Фомич!.. Для меня это работа, я привык ко всему этому...
— А это не должно быть для вас привычкой! Вы сами должны гореть этим! — Пробатов вдруг поднялся и заходил по комнате мимо стола, за которым сидели все остальные и жадно следили за ним, отставив в сторону полные, нетронутые стаканы с чаем.— Я зпаю одного секретаря райкома, который, приезжая в колхозы, первым делом интересуется, как у них поставлена наглядная агитация. А что люди в некоторых из этих колхозов до сих пор по пятьсот граммов хлеба на трудодень получают, ему и- горя мало!
— Мы нацеливаем своих людей, Иван Фомич, на решение главной задачи, поставленной партией на последнем Пленуме,— снова не выдержал Коробин, как будто опасался, что его сравнивают с тем секретарем, о котором рассказывал Пробатов.— Мы же понимаем, что в борьбе за благосостояние колхозов основной рычаг — это материальная заинтересованность!
Секретарь обкома не откликнулся на столь очевидную истину.
— Или вот возьмем такой пример,— останавливаясь посредине кабинета и окидывая всех устало блестевшими глазами, заговорил он.— Несколько лет вы пропагандируете успехи колхоза «Путь к коммунизму», который ведет Любушкина. Слов нет, и хозяйство передовое, и вожак у колхоза настоящий. Но если все дело в опыте, который надо там перенять, то почему же годами этот опыт не могут освоить соседние колхозы? В чем дело? Почему вы не раскрываете для людей природу этого опыта? Для вас Прасковья Васильевна стала козырной картой, с которой вы выступаете и хвалитесь на всех совещаниях. А в другом районе этим козырем делают передовую доярку... Однако вернемся к вашему дню, Иннокентий Павлович.
— Во второй половине дня я принял секретаря райкома комсомола, выписывал квитанции на лекции Общества по распространению научных и политических знаний.
— А это зачем? Тоже входит в ваши обязанности? Этак вы дойдете до того, что ни один человек, связанный с пропагандой, не сделает без вас ни одного шага! Но ведь всех товарищей, что приходили к вам, вы не приглашали?
— Да, я их пе звал.
— А пе кажется ли вам, что в этих случаях не вы руководите событиями и активно влияете на жизнь, а эти события руководят вами, а вы только плывете по течению и не сопротивляетесь?
— Вы абсолютно правы, Иван Фомич,— негромко кашлянув в кулак, проговорил молчавший все время Синев и распрямился за столом, откинувшись на спинку стула.— Далеко ходить не надо... Два дня назад нагнали к нам из областного центра около сотни автомашин за овощами, капустой, картошкой. Заготовители наши растерялись, да и точпой согласопаипости с областными организациями не было. И вот трудно даже поверить, по весь аппарат нашего райкома и райисполкома с утра и до вечера только и занимался этими машинами, распределял их по колхозам, о всех других делах и думать забыл...