Страница 40 из 84
— Я воспринимаю это, как комплимент, — проговорила она, — И поэтому позволяю тебе так со мной разговаривать.
Колин наблюдал безвыходное положение с интересом — и с растущей долей тревоги — когда леди Данбери неожиданно повернулась к Пенелопе, которая тоже поднялась на ноги вслед за леди Данбери:
— Что, вы об этом думаете, мисс Физеренгтон? — вежливо спросила леди Данбери.
Пенелопа вздрогнула от неожиданности, и попыталась что-нибудь сказать:
— Что … Я … Прошу прощения?
— Что ты думаешь? — настаивала леди Данбери, — Является ли леди Туомбли и в самом деле леди Уислдаун.
— Я… Я-я не уверена…Не знаю.
— Ох, полноте, мисс Физеренгтон, — леди Данбери уперла руки в бока, и посмотрела на Пенелопу с выражением, граничившим с раздражением. — Конечно, у тебя есть собственное мнение по этому вопросу.
Колин почувствовал, как сделал быстрый шаг вперед. Леди Данбери не имела права обращаться с Пенелопой в такой манере. И, кроме того, ему не понравилось выражение лица Пенелопы. Она выглядела попавшей в ловушку, словно лиса, загнанная на охоте, ее глаза посмотрели на него с паникой, которую он никогда прежде у нее не видел.
Он видел Пенелопу, испытывающую неловкость, он видел Пенелопу, испытывающую страдание и боль, но никогда не видел ее, по-настоящему, в панике. И затем, ему пришло в голову — она испытывает крайне неприятное чувство, когда находиться в центре внимания. Она могла дразнить и шутить над своим статусом девочки, не пользующей успехом и старой девы, и вероятно, ей хотелось бы немного больше внимания со стороны общества, но такое внимание … когда каждый уставился на нее и ждет ее слов.
Она была несчастна.
— Мисс Физеренгтон, — сказал Колин, мягко пододвигаясь к ней, — Вы выглядите уставшей. — Не хотите ли, чтобы я отвез вас домой?
— Да, — ответила она, но тут случилось нечто странное.
Она изменилась. Он не знал, как это описать. Она просто изменилась. Здесь, на балу у Максфилдов, рядом с ним, Пенелопа Физеренгтон стала кем-то еще.
Ее спина выпрямилась, и он мог поклясться, что от нее начал исходит какой-то странный жар, и она поспешно провговорила:
— Нет-нет, у меня еще есть что сказать.
Леди Данбери улыбнулась. Пенелопа посмотрела прямо на старую графиню, и проговорила:
— Я не думаю, что она леди Уислдаун. Я думаю, она лжет.
Колин инстинктивно ткнул Пенелопу в бок, но это не помогло. Крессида выглядела так, словно у нее в горле что-то застряло.
— Мне всегда нравилась леди Уислдаун, — сказала Пенелопа, ее подбородок выдвинулся, а осанка стала по истине королевской.
Она посмотрела прямо в глаза Крессиде Туомбли и добавила:
— Это просто разобьет мое сердце, если она окажется женщиной, подобной леди Туомбли.
Колин схватил Пенелопу за руку, и ободряюще пожал. Он не мог ничего с собой поделать.
— Хорошо сказано, мисс Физеренгтон! — воскликнула леди Данбери, делая жест восхищения. — Это именно то, что я думала, но не могла подобрать слова.
Она повернулась к Колину.
— Она очень умна, знаете ли.
— Я знаю, — ответил он, и странное чувство гордости заполнило его до краев.
— Большинство людей просто не замечают этого, — сказала леди Данбери, поворачивая голову так, чтобы ее слова были слышны — и не только ему одному — Колину.
— Я знаю, — пробормотал он, — И я замечаю.
Он улыбнулся поведению леди Данбери, явно уже вызвавшему злость у Крессиды, которая не любила, чтобы ее игнорировали.
— Я не должна быть оскорблена этой …этой мисс Никто! — кипятилась Крессида.
Она с яростью повернулась к Пенелопе и прошипела:
— Я требую извинений.
Пенелопа лишь медленно кивнула и сказала:
— Это твое право.
И больше она ничего не сказала.
Колин буквально физически ощутил, как его губы раздвигаются в широкой улыбе.
Крессида явно что-то хотела сказать (возможно, совершить акт насилия прямо здесь), но она сдержалась, и лишь резко отвернулась, по-видимому, сообразив, что Пенелопа среди друзей. Она была известна своей уравновешенностью, поэтому Колин не удивился тому, что она сдержалась, и, повернувшись к леди Данбери, проговорила:
— Что вы планируете сделать с этой тысячей фунтов?
Леди Данбери долго смотрела на нее, затем повернулась к Колину — о, Господи, последняя вещь, которую он хотел сделать, это быть вовлеченным в этот конфликт — и спросила:
— А вы, что думаете, мистер Бриджертон? Говорит ли наша леди Туомбли правду?
Колин церемониально ей улыбнулся.
— Вы, должно быть, сошли с ума, если думаете, что я выскажу свое мнение и влез в ваш спор.
— Вы, удивительно умный человек, мистер Бриджертон, — одобрительно сказала леди Данбери.
Он скромно кивнул, затем разрушил весь эффект, словами: — Я горжусь этим.
Но, черт подери, не каждый день, леди Данбери называла мужчину умным. Большинство ее разнообразных и многочисленных прилагательных имели в основном отрицательный смысл.
Крессида даже не собиралась пытаться кокетничать с ним; поскольку, думал Колин, она была не глупа, это могло означать, что после более дюжины лет в обществе, она поняла что он ее недолюбливает, и конечно, не станет жертвой ее обаяния. Вместо этого, она смотрела прямо на леди Данбери, и старалась говорить медленно и спокойно:
— И что же мы будем делать в этом случае, миледи?
Губы леди Данбери, плотно сжатые до этого момента, скривились в гримаску, и она сказала:
— Мне нужны доказательства.
Крессида моргнула.
— Прошу прощения?
— Доказательства! — трость леди Данбери стукнулась об пол с заметной силой. — Значение, какого слова, вы не понимаете? Я не отдаю королевскую ставку без доказательств.
— Одна тысяча фунтов едва ли похожа на королевскую ставку, — сказала Крессида, по выражению ее лица читалась сильное раздражение.
Глаза леди Данбери сузились.
— Тогда почему, вы так стремитесь заполучить их?
Крессида замолчала на некоторое время, но осанка ее и подбородок стали заметно напряженнее. Все вокруг знали, что ее муж оставил ее в незавидном финансовом положение, на это сразу бы намекнул любой, кто заметил бы ее напряжение.
— Достаньте мне доказательства, — сказала леди Данбери, — И я дам вам деньги.
— Вы говорите, — проговорила Крессида (даже, несмотря на то, что Колин ее недолюбливал, он был восхищен ее самообладанием), — Что моего слова недостаточно?
— Это именно то, что я говорю, — почти рявкнула леди Данбери, — Господи, девочка, ты еще не в моем возрасте, чтобы иметь право оскорблять почти любого, кто тебе не нравится.
Колину показалось, будто он слышал судорожный вздох Пенелопы, но когда он украдкой бросил на нее взгляд, она стояла рядом с ним, наблюдая обмен ударами.
Ее карие глаза казались огромными и фосфоресцирующими на ее лице, и они восстановили присущие им оттенки, которые поблекли, после того, как Крессида сделала свое неожиданное заявление. Фактически, сейчас Пенелопа выглядела заинтригованной в том, что же будет дальше.
— Прекрасно, — произнесла Крессида, ее голос звучал низко и опасно, — Я принесу вам доказательства через две недели.
— Какого рода доказательства? — спросил Колин, и тут же мысленно отвесил себе пинка.
Как будто ему нужно было лезть в этот обмен ударами, но его любопытство победило его.
Крессида повернулась к нему, ее лицо было удивительно спокойно, несмотря на все оскорбления, со стороны леди Данбери перед бесчисленными свидетелями.
— Вы узнаете, когда я принесу их, — сказала она ему.
И затем она подала руку, ожидавшему ее одному из своих кавалеров, чтобы он увел ее отсюда.
Что было весьма удивительно, потому что молодой человек (точнее опьяненный дурак) словно материализовался из воздуха, когда она протянула руку. Мгновение, и они ушли.
— Ладно, — проговорила леди Данбери, после того как все замерли — или окаменели, в течение почти целой минуты. — Это было довольно неприятно.
— Мне она никогда не нравилась, — сказал Колин, не обращаясь ни к кому в частности.