Реальность сердца

— Не вижу способа вас в этом убедить. Идите, госпожа моя, вам нужно отдохнуть. Я всегда буду рад вас видеть.

— Один монах пригласил к себе в гости другого. Ночь была студеная, и приглашенный замерз до полусмерти под дверью. Наконец постучал он в дверь кельи, и спросил: «Брат, разве не сам ты пригласил меня?». Тебя, ответил монах, но не твою гордыню… «Послушник Эрин» расхохотался так, что его могли услышать на всем этаже, плюхнулся на лавку и улегся затылком на колени брата Жана. Веревку, стягивавшую волосы на затылке, он опять где-то потерял, так что перед старшим воспитателем оказалось создание, мало гармонировавшее с суровой обстановкой кельи послушника. Не то хорошенькая девица с пышными бледно-золотыми волосами вокруг прелестного лица, не то вестник Сотворивших, решивший вдруг поваляться на лавке. На коленях у брата, которому вменялось в обязанности призывать его к порядку. В любом случае ясно делалось, за что Элграса уже назвали «нестроением ходячим».

— Притча, конечно, содержит в себе шутку. Но… — брат Жан поколебался, — ржать над ней не подобает, ибо вы не конь, а юноша. Также не подобает и принимать чересчур вольные позы, дабы не смущать братию. В широко распахнутых глазах мелькнула слишком уж взрослая, понимающая насмешка — но еще по-детски безжалостная. Вместо того, чтобы встать, послушник повернулся набок, поймал ладонь Жана и опустил себе на щеку.

— Вы-то не смутитесь. А мне здесь… одиноко. Понять подростка было несложно. У Жана было двое старших братьев и сестра, все дети держались вместе, постоянно возились, почти каждую ночь спали в одной постели. Об одиночестве и мечтать не приходилось — не было такого повода, да и слова такого не было. Оказавшись в монастыре, он словно ухнулся с разбегу в прорубь: обжигающий холод обращения, границы уставов, стены, двери… и пусть даже почти всегда холодная пустая тишина была желанной — после часов тяжелых занятий, после работ по хозяйству, — все же Жану тогда недоставало человека, которому вот так, запросто, можно положить голову на колени.

— Хорошо, пусть так. Но больше не пугайте остальных.

— Ладно… Его высокопреосвященство еще не вернулся?

— Вернулся. Но подумайте, может ли он слишком часто приглашать вас к себе. Сколько в Тиаринской обители послушников?

— Шестьдесят два.

— Именно. И обычно они вообще не видят архиепископа. Разве что издалека. А если некий сеорийский мальчик зачастит к его высокопреосвященству, то что подумают остальные?

— Что это его сын? Брат Жан слегка шлепнул мальчишку по губам. Элграс обиженно надулся, сел и по-жеребячьи тряхнул головой.

— Следующий раз вы седмицу проведете в подвале за подобные речи.

— Я же пошутил…

— Это была дурная шутка, — отрезал монах. Старший воспитатель встал и прошелся по келье. Никаких поблажек послушнику Эрину не сделали, разумеется. Вся обстановка состояла из широкой деревянной лавки с тонким шерстяным одеялом, табурета и стола с подсвечником и кувшином для воды. В углу у двери был вбит крюк. Больше — ничего; беленые стены, усыпанный осокой пол. Однако ж, принц и здесь ухитрился навести свой порядок: стол подтащил к лавке так, что мог класть на него книгу или свиток, не поднимаясь с ложа, на табуретку накинул привезенный с собой из монастыря Святого Иллариона потрепанный плащ с золотым шитьем.

— Нет ли у вас затруднений в обучении?

— Есть. Я не хочу заниматься вместе с этими… — мальчик осекся раньше, чем брат Жан приготовился сделать ему очередной выговор за «ослов», «баранов» или «безмозглых неучей». — Любезными ровесниками, которые в своем блаженном неведении искушают меня нетерпением и скукой. В прошлом монастыре я уже выучил все то, что здесь будут изучать год!

— И вправду так? — удивился воспитатель. — Идите-ка сюда, дайте руку. Пальцы у послушника оказались длиннее, чем у брата Жана — пришлось пристраивать свою ладонь так, чтобы сошлись все кончики. Воспитатель попросил принца прикрыть глаза и принялся проверять его. Тепло, холод, простенькая мелодия знакомого всем с детства псалма… Элграс не ошибался, как ни пытался наставник его запутать — угадывал все, что у старшего на уме. Незаметно для сосредоточившегося мальчика Жан отодвинул руку, потом и вовсе убрал ее за спину, отшагнул. Запрокинутое напряженное лицо, едва двигающиеся губы…

— Волнение. Жадность. Ревность. Недоверие. Уныние. Радость. Похоть… — скулы слегка подернулись румянцем. — Скрытность. Стой! Попался, еретик! — юноша распахнул глаза, удивленно посмотрел на свою руку, потом на стоящего у самой стены наставника. — Вот, я же говорил!..

— Вы ни разу не ошиблись. Это не первый год обучения, а третий. И это говорит лишь о том, что теперь вы будете читать книги, изучать историю Ордена и помогать брату-скарбнику.

— Почему?!

— Потому, что скоро вы будете королем, а не расследователем.

— Я не понимаю, объясните! — взмолился мальчик, глаза подернулись дымкой слез.

— Возьмите себя в руки. Выпейте воды, сядьте. Я все объясню. Рассказ оказался долгим. Послушник Эрин не верил, спорил, убеждал, что с ним все будет не так, но, наконец, получив напоминание о запрете герцога Гоэллона, смирился. Под конец разговора у брата Жана пересохло в горле и начала кружиться голова; кровь молоточками стучала в виски, хотелось спать. Вместо того, чтобы спрятать свои чувства, он вновь взял принца за руку и позволил тому услышать.

— Ой… простите, я такого не хотел.

— Я знаю. Для вас подобного тоже никто не хочет.

— А… а как же вы расследовали дела? Или я противнее еретиков? — подмигнул упрямый мальчишка.

— Приходилось терпеть. Потом — долго отдыхать. Вот этому я вас буду учить сам. Начнем завтра же. А то после первого королевского совета вас сюда привезут на носилках. Принц улыбнулся — вот уж воистину маленькое ехидное чудовище, верно сказал герцог Гоэллон — и брат Жан предположил, что на носилках будут выносить тех, кто будет достаточно глуп, чтобы препираться с его величеством Элграсом. Пожалуй, уроки риторики ему стоит посещать и дальше, только с послушниками на год-другой старше. Прежний наставник принца был или нерадив, или глуп: юноша прекрасно умел изъясняться подобающим образом, но делал это из-под палки. Либо после десятка замечаний подряд, либо в ответ на резкость. Наставник Тиаринской обители уже сумел привить мальчику вкус к стройной фразе… а вот примешивать к ней постоянную насмешку Элграс научился сам. Благо, ему было кому подражать. Все лучше, чем прежние «Ой!» и «Ай!», либо быстрая заученная скороговорка уроков — слова, бездумно слетавшие с губ в полном соответствии с учебным свитком, но не задерживавшиеся в голове.

— Расскажите про расследование, — попросил послушник. — Проявите снисходительность к не видевшему ничего подобного младшему собрату.

— Я провел лишь одно. Еще же точнее — провели меня, — признался брат Жан. Врать монаху Ордена непозволительно ни при каких обстоятельствах, даже младшим, даже временным гостям обители. — Вас это тоже затронуло. Помните же бегство с постоялого двора?

— Такое сложно забыть, — а судя по радостному блеску в глазах, выводы сделать оказалось еще сложнее. Для Элграса все это так и осталось лучшим из приключений в его жизни.

— В баронстве Брулен ересь последователей веры истинного завета набрала силу еще за год до моего прибытия туда. Причиной моего вызова стал несчастный случай. Случайно прерванный обряд жертвоприношения повлек за собой гибель троих жителей деревни. Так часто случается.

— Это было человеческое жертвоприношение?

— Нет, еретики выбрали в дар Противостоящему собаку. Но и трое случайно пришедших в то место тоже отдали ему свои души.

— Каким образом?

— Когда замыкается круг еретиков, они словно бы открывают колодец. Сами они в безопасности, но случайно оказавшийся поблизости, зверь или птица… и даже человек, попадают в плен. Они всегда погибают.

— А обряд похож на совместную молитву в праздник, верно? — прищурился принц.