Когда он был порочным

Это ошеломляло, что было странно, потому как он хорошо помнил, что точно такое чувство ошеломления он испытал, сойдя на берег Индии четыре года назад. Влажный тропический воздух, пряный и напоенный ароматом цветов, поразил его, нанес его органам чувств почти физически ощутимый удар, так что он долго потом был словно в полусне и не мог сообразить, что к чему. Реакция на Лондон не была, разумеется, столь же драматичной, но все же он чувствовал себя на улице чужим, и его захлестывали волны звуков и запахов, которые вообще-то не должны бы казаться ему такими уж незнакомыми.

Неужели он стал чужестранцем в собственной стране? Сама мысль об этом казалась дикой, и, однако, шагая в толпе по улицам, где были сосредоточены самые шикарные лондонские магазины, он не мог отделаться от ощущения, что чем-то выделяется из этой толпы, что всякий при одном взгляде на него понимает, что он другой, что он был отдален от их общего столь британского бытия.

Впрочем, подумал он, мельком взглянув на свое отражение в витрине, возможно, все дело в загаре.

Загар сойдет только через несколько недель. А может, через несколько месяцев.

Его мать будет жутко шокирована.

При этой мысли он не смог удержаться от улыбки. Ему очень нравилось шокировать свою мать. Наверное, он так никогда и не повзрослеет настолько, чтобы перестать находить в этом удовольствие.

Он свернул на Брутон-стрит и, миновав несколько домов, дошел до номера пятого. Ему случалось бывать здесь «о и раньше, разумеется. Мать Франчески всегда предпочитала толковать понятие „семья“ в самом широком смысле из всех возможных, так что Майкл нередко оказывался приглашенным наряду с Джоном и Франческой на самые разнообразные празднества в семействе Бриджертон.

Когда он пришел, леди Бриджертон уже спустилась в свою зеленую с кремовым гостиную и сидела с чашкой чая за столом у окна.

— Майкл! — воскликнула она с нескрываемой теплотой, поднимаясь навстречу гостю. — Как я рада тебя видеть!

— Леди Бриджертон! — отозвался он, галантно целуя ей руку.

— Никто не умеет целовать руку, как ты, — заметила она с одобрением.

— Следует оттачивать лучшие из своих приемов, — промурлыкал он в ответ.

— Ты не представляешь, до чего мы, дамы определенного возраста, ценим твои усилия.

— А определенный возраст — это… — тут на губах его заиграла дьявольская улыбка, — тридцать один, наверное?

Леди Бриджертон была из тех женщин, чья миловидность с годами только усиливается, но, услышав комплимент, она так и просияла.

— В этом доме ты всегда будешь дорогим гостем, Майкл Стерлинг.

Он усмехнулся и, повинуясь ее приглашающему жесту, уселся в кресло с высокой спинкой.

— Ах, Боже мой! — воскликнула леди Бриджертон и слегка нахмурилась. — Приношу свои извинения. Ведь теперь тебя следует называть Килмартином.

— Просто Майкл устроит меня как нельзя лучше, — уверил он ее.

— Конечно, прошло уже четыре года, — продолжала она, — но так как я совсем не видела тебя в это время…

— Вы можете называть меня так, как вам заблагорассудится, — спокойно сказал он. Как странно! Ведь он наконец-то привык к тому, что к нему обращаются «Килмартин», что титул вытеснил его фамилию. Но то было в Индии, где никто не знал его в качестве просто мистера Стерлинга и, что важнее, никто не знал Джона, который был графом до него. Но когда это обращение слетело с уст Виолетты Бриджертон, он едва не потерял присутствие духа, тем более что когда-то она, как и многие тещи, привычно говорила о Джоне «сын».

Но если она и почувствовала, что ему неловко, то ничем не выдала этого.

— Что же, если ты так любезен, — сказала она, — то и я должна ответить тебе тем же. Пожалуйста, зови меня отныне просто Виолетта. Давно бы, собственно говоря, следовало.

— Ах нет, никак невозможно, — быстро возразил он. И говорил он искренне. Она была леди Бриджертон. Она была… ну, он и сам толком не понимал, кем она для него была, но уж точно не Виолеттой.

— Но я настаиваю, Майкл, — сказала она, — а тебе должно быть хорошо известно, что обычно я добиваюсь своего.

Победить в споре с этой дамой было невозможно, так что Майкл только вздохнул и сказал:

— Не уверен, что смогу целовать руку Виолетте. Это будет чересчур уж интимно, вам не кажется?

— Только попробуй перестать целовать мне руку!

— Пойдут сплетни.

— Моя репутация как-нибудь это выдержит.

— Да, но выдержит ли моя? Леди Бриджертон рассмеялась:

— Ах ты, негодяй!

Он откинулся на спинку своего кресла.

— Так мне и надо.

— Не хочешь ли выпить чаю? — Она сделала движение в сторону чайника из тонкого фарфора, стоявшего на столике в другом конце комнаты. — Мой совсем остыл, так что «л я позвоню, чтобы нам принесли свежего.

— С удовольствием выпью, — сказал он.

— Полагаю, ты разлюбил наш чай после стольких-то лет в Индии, — заметила она, вставая и направляясь к шнурку звонка.

— В Индии все просто другое, — сказал он, также поспешно поднимаясь на ноги. — Не знаю, как объяснить это, но ничто не имеет такого вкуса, как наш английский чай.

— Может, все дело в качестве воды?

— Может, все дело в качестве дамы, разливающей чай? Она засмеялась:

— Вам, милорд, необходимо жениться. И немедленно.

— В самом деле? Почему же?

— Потому что сейчас ты являешь собой ужасную угрозу для всех незамужних женщин.

Он вновь не удержался от игривой реплики:

— Надеюсь, вы и себя включаете в их число, Виолетта. И тут в дверях раздался голос:

— Ты что, флиртуешь с моей матерью?

Это была Франческа, разумеется, облаченная в безупречно идущее ей бледно-голубое утреннее платье, украшенное довольно затейливо брюссельским кружевом. Вид у нее был такой, словно она намеревалась проявить к нему строгость.

Но не слишком в этом преуспела.

Майкл смотрел, как обе дамы усаживаются, и на губах его заиграла таинственная усмешка.

— Я объездил весь мир, Франческа, и могу заявить без всяких оговорок, что редко мне встречались женщины, с которыми я бы флиртовал с большим удовольствием, чем с твоей матерью.

— Я приглашаю тебя отужинать сегодня с нами, — заявила Виолетта, — и предупреждаю, что не приму никаких отказов.

— Весьма польщен, — ответил, посмеиваясь, Майкл.

— Ты неисправим, — проронила Франческа.

Он ответил ей невыразительной улыбкой. Все хорошо, решил он. Утром все пошло именно так, как он и надеялся: и он, и Франческа постепенно вживались в свои прежние роли. Он снова был бесшабашным покорителем сердец, а она делала вид, что бранит его, то есть все было так, как и до смерти Джона.

Вчера ночью он просто растерялся. Он не ожидал встретить ее. И не сумел заблаговременно привести в порядок свое «общественное лицо».

И не то чтобы все было наигрышем. Он и на самом деле всегда был склонен к бесшабашности и, вероятно, действительно был неисправимым сердцеедом. Мать его по крайней мере любила повторять, что он очаровывал дам уже в возрасте четырех лет.

Просто когда он был с Франческой, было жизненно важно, чтобы этот аспект его личности доминировал, не давая ей возможности увидеть то, что таилось глубже.

— Какие же у тебя планы теперь, когда ты вернулся? — спросила Виолетта.

Майкл обернулся к ней, зная, что на лице его изображено смущение.

— Да я, в сущности, не знаю, — сказал он, со стыдом думая, что это чистая правда. — Полагаю, некоторое время уйдет на то, чтобы понять, что именно потребуется от меня в моей новой роли.

— Франческа может очень помочь тебе в этом отношении, — заметила Виолетта.

— Если она сама пожелает, — спокойно сказал Майкл.

— Ну разумеется, — подтвердила Франческа и чуть подвинулась, чтобы пропустить горничную с подносом, — ты можешь рассчитывать на меня во всем.

— Однако быстро у вас все, — пробормотал Майкл.

— Я жить не могу без чая, — объяснила Виолетта, — пью его день-деньской. И потому прислуга теперь все время держит на плите кипящий чайник.