Страница 15 из 70
— Как ты можешь поступать так ужасно?! — прошептала она.
Он пожал плечами.
— Ты переменился, — сказала она.
Самое печальное заключалось как раз в том, что он не переменился. По крайней мере в важном, в том, что делало его жизнь трудновыносимой. Он вздохнул. Он ненавидел себя за то, что не в силах был вынести ее присутствие.
— Прости меня. — Он провел рукой по голове, взъерошив волосы. — Я устал, я замерз, и я настоящий осел.
Она усмехнулась на это, и на мгновение они словно перенеслись в прошлое.
— Да ничего, бывает, — сказала она ласково, коснувшись его рукава. — После такого длинного путешествия.
Он с шумом втянул в себя воздух. Она и раньше так делала — дружески касалась его рукава. Никогда на людях, разумеется, и очень редко, когда они оставались с ней наедине. При этом обыкновенно был где-то поблизости Джон; Джон всегда был где-то поблизости. И это прикосновение каждый раз — каждый раз — оказывалось для Майкла потрясением.
Но никогда таким сильным, как сейчас.
— Мне необходимо поскорее лечь спать, — промямлил он.
Вообще-то он прекрасно владел искусством скрывать, что ему неловко, но он не подготовился к встрече с ней в этот вечер, а кроме того, он действительно чертовски устал.
Она отпустила его рукав.
— Для тебя не приготовлено комнаты. Ложись в моей. А я посплю здесь.
— Нет, — ответил он, вложив в отказ больше чувства, чем намеревался. — Я лягу спать здесь или… черт! — буркнул он себе под нос, прошел в другой конец комнаты и дернул шнурок звонка. Ну какой, действительно, смысл быть графом Килмартином, если нельзя приказать приготовить себе спальню в любой час дня или ночи?
К тому же на звонок через несколько минут явится прислуга, и ему уже не придется оставаться наедине с Франческой.
Конечно, он оставался с ней наедине прежде, но все же никогда ночью, и никогда она при этом не была одета в ночную рубашку, и…
Он дернул шнур звонка снова.
— Майкл, — заметила Франческа почти весело, — все наверняка услышали твой звонок в первый раз.
— Ах, нуда, да. День выдался нелегкий, — сказал он. — В море штормило, и вообще.
— Ты должен как можно скорее рассказать мне все о твоих странствиях, — мягко сказала она.
Он оглянулся на нее. Поднял бровь:
— Ты могла бы узнать о них из моих писем.
Она поджала губы. Ему доводилось видеть это выражение на ее лице бессчетное количество раз. Она выбирала слова и решала, стоит ли пронзить его стрелой своего прославленного остроумия, или не стоит. И по-видимому, решила, что не стоит, так как сказала просто:
— Я довольно сильно сердилась на тебя за твой отъезд. Он только вздохнул. Вот в этом вся Франческа — взяла и предпочла неприкрашенную правду хлесткой насмешке.
— Извини, — сказал он, и сказал искренне, хотя, будь у него возможность вернуться назад, он не переменил бы ни один из своих поступков. Ему нужно было тогда уехать. Абсолютно необходимо. Возможно, это означало, что он вообще трус; возможно, ему просто недоставало мужества. Но он не был готов стать графом. Он был не Джон и никогда не мог стать Джоном. А именно этого, судя по всему, от него ждали.
Даже Франческа в свойственной ей нерешительной манере.
Он посмотрел на нее. Он был совершенно уверен, что она до сих пор не понимает, почему он тогда уехал. Может, сама-то она думала, что понимает, но как она могла понять это? Ведь она не знала, что он любит ее, и потому вообразить не могла, насколько сильно угнетает его чувство вины из-за того, что ему приходится вступать в права Джона.
Но во всем этом не было ее вины. И, глядя на то, как она, такая хрупкая и гордая, стоит возле огня, он сказал снова:
— Извини.
Она чуть кивнула в знак того, что принимает его извинения.
— Я должна была бы написать тебе. — Она повернулась к нему, и в глазах ее была печаль, а также, возможно, намек на извинение с ее стороны. — Но истина заключается в том, что у меня сердце к этому не лежало. Всякий раз, когда я думала о тебе, я думала и о Джоне, а в то время мне, видимо, необходимо было поменьше думать о нем.
Майкл не стал притворяться, что понимает, но все равно кивнул.
Она печально улыбнулась:
— Мы так весело проводили время втроем, помнишь? Он снова кивнул.
— Мне очень его не хватает, — сказал он немного погодя и сам удивился, как ему стало хорошо оттого, что он облек это в слова.
— Я всегда думала: как же мы будем замечательно жить, когда ты наконец женишься! — добавила Франческа. — Ты бы, разумеется, выбрал себе какую-нибудь блистательную и веселую особу. И как бы мы веселились все вчетвером!
Майкл кашлянул. Это казалось наилучшей линией поведения.
Отвлекшись от своих мечтаний, она подняла на него глаза:
— Ты простудился?
— Возможно. И уверен, буду на пороге смерти к субботе. Она подняла бровь.
— Надеюсь, ты не рассчитываешь, что я буду ходить за тобой как нянька?
Прекрасная возможность перевести разговор в удобное для него русло взаимных подшучиваний!
— Никакой необходимости, — сказал он с небрежным взмахом руки. — Через три дня целое стадо распущенных женщин соберется возле меня, дабы потворствовать всем моим капризам.
Она чуть поджала губы, но видно было, что ответ ее позабавил.
— Ты все тот же.
Он криво усмехнулся:
— На самом деле люди не меняются, Франческа.
Кивком она указала на прихожую, где послышались чьи-то торопливые шаги. Появился ливрейный лакей, и Франческа занялась хлопотами сама, дав Майклу возможность просто стоять у камина, греться и с величественным видом кивать в знак согласия.
— Спокойной ночи, Майкл, — сказала она, когда лакей удалился выполнять ее распоряжения.
— Спокойной ночи, Франческа, — ответил он негромко.
— Рада была увидеть тебя снова, — сказала она. А затем, как будто было необходимо убедить в этом одного из них, он даже не понял, кого именно, добавила: — Правда, правда.
Глава 6
…Мне очень жаль, что я не писала. Нет, это неправда. Ничуть мне не жаль. Я не хочу писать. Я не хочу думать о…
К тому времени, когда Майкл проснулся следующим утром, Килмартин-Хаус был уже в полном порядке и функционировал так, как положено резиденции графа. Во всех каминах весело плясало пламя, и роскошный завтрак был накрыт в малой столовой: яйца всмятку, ветчина, бекон, сосиски, гренки с маслом и мармеладом и его излюбленное блюдо — жаренная на открытом огне скумбрия.
Франчески, однако, нигде не было видно.
Когда он спросил, где она, ему подали сложенную записку, которую она оставила для него рано утром. Оказывается, она, опасаясь, что злые языки могут начать судачить на их счет, если они станут жить вдвоем в Килмартин-Хаусе, переезжает в дом своей матери — номер пять по Брутон-стрит, — пока Джанет или Хелен не приедут из Шотландии. Однако она просит его нанести ей визит сегодня же, так как уверена, что им многое следует обсудить.
И, подумал Майкл, она, наверное, права, так что, едва покончив с завтраком (во время которого он заметил, к великому своему удивлению, что ему не хватает йогурта и лепешек, с которых он привык начинать день в Индии), он вышел из дому и направился к дому номер пять по Брутон-стрит.
Он решил пойти пешком: идти было недалеко, да и потеплело значительно, никакого сравнения со вчерашним ледяным ветром. Но главное, ему хотелось окунуться в жизнь города, снова почувствовать ритм Лондона. Никогда раньше он не обращал внимания на запахи и звуки, характерные для столицы, на то, как сливается цоканье копыт с веселыми выкриками цветочниц и тихим рокотом разговоров респектабельной публики. Он слышал звук своих собственных шагов по тротуару и ощущал запах жарившихся на жаровне каштанов; вездесущий, хотя слабый, запах сажи — все это и составляло ни на что не похожий облик Лондона.