Маркиз Роккавердина

— Каждое ваше слово было для меня приказом. Я повиновалась… Я поклялась искренно.

— А потом?.. Потом?.. Ну-ка попробуй теперь сказать, что это не так, если у тебя хватит смелости!

— Клянусь богом, который будет судить меня!

— Оставь бога в покое! Ну-ка попробуй скажи, что сдержала клятву!.. Ведь не можешь! Ты отдалась… своему мужу, как продажная девка! Разве он не был, не должен был считаться твоим мужем только для видимости?.. Вы оба поклялись!

— Ах, ваша милость!

— Ты, ты сама дала мне это понять!

— Да мыслимо ли это!

— Тебе было жаль его! Тебе казалось, что он унижен в глазах людей! Ты сама не раз говорила мне это.

— Это правда! Правда! Но вы только подумайте, ваша милость!.. Поначалу все ничего, как два чужих человека, как брат с сестрой. Бывало, я его видела всего полдня, по воскресеньям… А прошло несколько месяцев… Ох! Он вроде бы даже шутил: «Распрекрасная жизнь, ничего не скажешь! Передо мною накрытый стол, а я должен оставаться голодным!» Я не обращала на это внимания. Но потом он стал время от времени злиться: «Свалился на мою голову этот распроклятый… маркиз Роккавердина, чтобы вынудить меня на такую жертву!» А однажды: «Вы думаете, я не догадываюсь, что люди говорят? Этот рогоносец Рокко!» Я ответила: «Надо было раньше думать!» — «Вы правы!» Подумайте только, ваша милость. Легко ли слушать такие разговоры!.. Я же не каменная!

— Ну а потом?.. Что потом было?.. Ты ведь мне ничего не говорила!

— А зачем? Чтобы ваша милость гневалась?..

— Так что же было потом?

— Потом… Но вы только подумайте, ваша милость!.. Однажды я сказала ему: «Женщин у вас сколько угодно… Разве кто-нибудь мешает вам? Разве вам мало?» Он заплакал. Как ребенок плакал и ругался на чем свет стоит. «Надо кончать эту историю! Я не могу так больше!.. И что только за сердце у вас?» Что за сердце? Я виду не подавала, но втайне плакала из-за смертного греха, в котором жила…

— Из-за него ведь тоже!.. Говори! Признавайся!

— Нисколько! Нисколько, ваша милость!.. Нет, — добавила она, немного помолчав, — не хочу лгать!.. Но господь наказал нас… за одни только дурные намерения! И той ночью не дал ему вернуться домой!.. Ох!.. Мы пришли бы к вашей милости просить вас, умолять вас… Тем более что вам не было до меня никакого дела!.. Такова уж моя судьба! Да свершится воля господня!.. А теперь и имя мое исчезнет. Я уезжаю туда, где никто не знает меня. От отчаяния уезжаю… Если же когда-нибудь… Рабой, рабой вашей буду, и ничем больше! Ах! Я жизнь готова отдать ради вашей милости!

Маркиз слушал ее со всевозрастающей тревогой, закусив губу, чтобы не взорваться. И когда она на мгновение умолкла, а потом сразу же добавила: «Нет, я не хочу лгать!» — кровь ударила ему в голову, словно он увидел, как прямо у него на глазах снова свершается подлое предательство.

На мгновение он застыл в недвижности и задержал дыхание. Но тотчас же с каким-то мрачным удовлетворением задышал полной грудью. Да, он вовремя выстрелил! Он не дал им совершить предательство!..

Однако умысел, злой умысел все-таки был! И кто знает, быть может, не смея признаться в этом, она до сих пор оплакивает убитого!

Недобрая мысль пронеслась у него в голове: помешать ей заменить убитого живым! Сделать ее навсегда своей рабой, облить презрением и даже никогда не смотреть ей в лицо! Эти рыдания, эти слезы, эти оправдания были, конечно, лживыми!

Он уже готов был сказать: «Не выходи замуж!.. Останься!» — но с трудом сдержался.

Агриппина Сольмо покорно приблизилась к нему, вытирая слезы, и, взяв его руку, целовала ее холодными дрожащими губами:

— Да благословит меня ваша милость! Да пошлет вам господь счастье… если правда, что вы женитесь!

От ее прикосновения прилив нежности охватил его, и он быстро отдернул руку. И сразу же, пока более сильное чувство не овладело им, проговорил срывающимся от волнения голосом:

— Если вдруг… что-нибудь понадобится… Вспомни!..

14

Баронесса Лагоморто, которая вот уже десять лет выходила из дома только по воскресеньям послушать мессу в соседней церквушке на площади делле Орфанелле, пришла к племяннику, чтобы без промедления передать ему ответ синьорины Муньос и взглянуть на изменения, которые он произвел в старом палаццо семейства Роккавердина, где она родилась.

— Ты должен бы хорошую свечку поставить за мое здоровье!

— Хоть двадцать, тетушка!

— Но что ты тут натворил? Ничего не понимаю.

— Новая жизнь — новые заботы! — воскликнул маркиз, подавая ей руку, чтобы провести по дому.

Матушка Грация, сразу же прослезившись от радости при виде баронессы, которая столько лет не была здесь, робко заглядывала то в одну дверь, то в другую, делая какие-то странные жесты и откидывая падавшие на глаза волосы.

— Вы довольны, мама Грация, что маркиз женится?

— Ах, если б это было так, ваша светлость!

— Если бы было не так, я бы вам этого не сказала. Нужно привести себя в порядок, мама Грация, чтобы понравиться прекрасной молодой хозяйке, которая придет сюда.

— Я приведу себя в порядок, когда настанет время отправляться на тот свет! Ох, я бы умерла со спокойной душой, если бы это была правда!

Она не смела верить в эту новость. Но почему же ее сындаже не намекнул ей до сих пор? Она последняя узнала об этом! Как-то, вспоминала она, даже тасказала: «Я знаю, что он женится!» И поэтому, как бы упрекая маркиза, Грация то и дело повторяла: «Если бы это была правда!»

— Это правда! Правда! — успокоил он ее, заметив, что бедная старушка обиделась. — Но я получил подтверждение этому от тетушки баронессы только сейчас. Вот почему ничего тебе не говорил. Ведь если бы потом оказалось, что это не так…

И она исчезла за дверью, чтобы скрыть свое волнение.

— А гостиная? — спросила баронесса.

— Она осталась без изменений.

— С этой непристойной голой женщиной, что нарисована на потолке?

— Это же Аврора, выдающееся произведение, тетушка, того же художника, который писал фрески в церкви святого Исидоро.

— Он мог хотя бы прикрыть некоторые места!.. Нет, я не хочу ее видеть, — добавила баронесса, заметив, что маркиз собирается открыть дверь.

Новая жизнь — новые заботы! Мэр лично пригласил маркиза на собрание самых уважаемых людей города, чтобы поспособствовать беднякам, оказавшимся в крайней нужде. Это дало ему повод пойти в клуб, надолго задержаться, а потом и снова бывать там под тем же предлогом.

— Только благодаря неурожайному году мы снова видим вас здесь!

— Лиха беда начало!

Однако разговоры в клубе оказались не очень-то занимательными: ни о чем ином там не толковали, кроме как о голоде, о нищете, о целых крестьянских семьях, переселявшихся в более благополучные края, где земля родила, а значит, можно было найти работу и хлеб; говорили о людях, мрущих от тифа, из-за того что они откапывали и поедали мясо скота, падшего от смертоносной инфекции, косившей целые стада, как будто мало наказал их бог засухой!

О, этот год действительно не сравнить было с другими страшными годами, которые многие хорошо помнили! В сорок шестом не было зерна, его нельзя было достать ни за какие деньги! Сейчас, это верно, новое правительство отовсюду присылало зерно. Но где было взять деньги? Обескровленные налогами и предыдущим неурожайным годом, хозяева не знали, к какому святому обращаться. Все работы остановились. При такой устойчивой засухе даже маркиз и тот не решался предпринять что-либо на своих землях! Ни стебелька не проросло на полях из тех семян, которые были посеяны в надежде, что спустя год прольется наконец благодатный дождь!

В широкое окно клуба смотрели призраки стариков, женщин, детей. Они стояли молча, недвижно, с померкшим от слабости взглядом, ожидая, что официант вынесет им несколько сольдо или прогонит прочь, потому что никто уже больше ничего не может дать им.

Они уходили, но вскоре появлялись другие тени, такие же безмолвные, недвижные, с таким же застывшим в глазах отчаянием, они тоже ждали и не роптали, когда их гнали прочь, и снова, едва держась на ногах, влачили свои истощенные, подобные скелетам тела от двери к двери, не в силах даже просить милостыню.