Минус Финляндия

Странно, но после таких зажигательных слов, после таких заманчивых посулов строй не сломался. Вокруг майора не выросла толпа заключенных, наперебой выкликающих свои фамилии. Спокойно смотрели на оратора троцкисты, которые за пятнадцать лет скитаний по лагерям приучились не верить никому из тех, на ком одета форма. Безучастно стояли саботажники и вредители, кумекая, что в лагере все-таки лучше, чем на фронте. Злорадно улыбаясь, переглядывались власовцы и полицаи. Мол, ищи дураков в другом месте, начальник, а мы свое уже отвоевали.

В молчании прошла минута. Майор водил взглядом по лицам заключенным. Они глаз не опускали, но и шага вперед тоже не делали. В молчании прошла и вторая минута.

— Пора сворачивать этот балаган, — негромко сказал капитан Суслин.

Начальник колонии опомнился и подал команду:

— Бригадирам развести людей по работам.

Тут в глубине строя произошло какое-то движение. Расталкивая передних, сквозь ряды протиснулся человек неопределенного возраста. Выглядел он невзрачно и затрапезно. Его давно нестиранная одежда была густо перепачкана смолой, кирзачи прорвались на носках, лицо с впалыми щеками было землистого цвета, но в глазах горел яростный огонь.

Растолкав соседей, человек вышел из строя и подошел к майору.

— Вы меня не узнаете, товарищ майор?

Майор, удивленный тем, что заключенный посмел обратиться к нему как к товарищу, и тем, что этот наглый зэк возомнил, будто у него, аж целого майора, могут быть знакомые среди врагов народа, блеснул стеклышками пенсне в сторону подошедшего.

Видя, что майор не спешит его узнать, и волнуясь оттого, что это может не произойти, заключенный сказал дерзость, за которую упекали на пятнадцать суток в штрафной изолятор с продлением еще на пятнадцать суток:

— Марик! Ну, вспомни, пожалуйста!

Майорские брови поползли вверх оттого, что их обладателя назвали по имени.

— Марик! Вспомни! Тридцать шестой год! Заволжье! Н-ский стрелковый полк! Полтава! Училище связи!

Стеклышки пенсне сверкнули чуть мягче.

Вероятно, перечисленные наименования совпали с вехами биографии самого майора, и он спросил уже с долей интереса:

— А вы кто, собственно?

Человек обрадованно выдохнул и почти прокричал в лицо майору:

— Да Осипов я! Колька Осипов из второй роты! Ну? Вспомнил теперь?

Если майор и вспомнил, то вида не подал.

Вместо того чтобы обнять и облобызать друга Колю, он повернулся в сторону начальника лагеря и жестко произнес:

— Я беру этого. Его личное дело — мне.

Капитан Суслин понял, что заезжий майор может сейчас вот так запросто забрать особо важного заключенного и тогда уже капитану не удастся ни склонить его к сотрудничеству, ни сломать ему здоровье. Это не устроило Суслина.

Не совсем вежливо задев плечом начальника лагеря, он подошел к майору и сделал запрещающий жест.

— Этого нельзя, товарищ майор! Этот заключенный на контроле у самого товарища…

Майорские стеклышки холодно и спокойно сверкнули на Суслина.

— Вы хотите оспорить приказ Верховного главнокомандующего? Как ваша фамилия?

Следующие восемь суток Коля мало спал и очень мало ел. Сержанты, прибывшие с майором, оттерли его от строя к штабу, где прождали почти час, пока спецчасть готовила документы. У Коли теплилась мысль, что майор узнал его, непременно узнал! В лице что-то такое мелькнуло, по чему было понятно, что узнал и поэтому отобрал. У лагеря отобрал. Из бригады вызволил. И Суслина осадил. Вероятно, сейчас, когда майор подпишет в штабе лагеря все необходимые бумаги и заберет его личное дело, когда они все вместе выйдут за ворота и отъедут на несколько километров, майор и сообщит Коле, что он больше не заключенный, а снова капитан Советской армии или хотя бы майор государственной безопасности. Ах, как хотелось ему в это верить! Ведь это же так просто! На майоре не гэбэшные и не экавэдэшные погоны, а самые настоящие армейские. Неужели армеец не выручит армейца? Ведь идет такая страшная война и все должны стоять друг за друга стеной!

Майор вышел из штаба с каким-то пакетом в сургучах и, не взглянув на Колю махнул сержантам, приказывая следовать за ним.

Земляки-надзиратели, открывая лагерные ворота, с сердечной жалостью посмотрели на Колю:

— Куда же ты, парень, подался? — спросил один из них по-мордовски.

— На фронт, — по-русски, чтобы его могли понимать майор и сержанты, ответил Коля.

— Отсиделся бы, а там и война бы кончилась.

— Стыдно.

— Зато живой.

Ворота за ними закрылись, часовой глянул на Колю и покрутил пальцем у виска. Так Николай Осипов оказался на воле.

— В машину, — коротко приказал майор.

Перед воротами стоял ЗиС-5 с разбитым правым ветровым стеклом. Сержанты глазами показали Коле на кузов, и он, пружинисто оттолкнувшись от колеса, перемахнул через борт. Шофер крутанул кривой стартер, машина завелась и поехала строго на юг, в сторону московского шоссе. Справа поплыл забор лагеря, слева далеко с делянки махали вслед заключенные Колиной бригады, но скоро хвост пыли скрыл их за задним бортом кузова.

Сейчас у Коли было именинное настроение. Все его радовало — и вековые угрюмые ели, и тонкие березки на взгорках, и синее небо, и встречный ветер. Он не обращал внимания на угрюмость сержантов. Что ему сержанты? Они — младший начальствующий состав, он — капитан. Скоро, совсем скоро ему вернут погоны и ордена, назначат новое место службы, и все встанет не свои места.

Впереди послышался шум железнодорожного разъезда. Ветер донес запах угольной сажи и мазута.

«Потьма, — подумал Коля с радостью. — Я уже был здесь. Только под конвоем. Сейчас мы сядем в какой-нибудь эшелон или даже поезд, идущий до Москвы. Надо спросить у Марика, как бы мне половчее доложиться Головину».

Не доезжая до путей с полкилометра, ЗиС притормозил и свернул налево. Через минуту машина затормозила возле длинного трехметрового забора. По его периметру стояли вышки, точно такие же, как и в лагере № 21.

— К машине, — подал команду Гольдберг и сам соскочил на землю, хлопнув дверцей.

— Ну, — довольно грубо один из сержантов толкнул Колю кулаком в бок. — Чего расселся? Сказано же, вылезай.

Коля спрыгнул из кузова на землю и оказался перед большими воротами, которые тотчас же гостеприимно открылись перед ним.

— Проходи! — буркнул другой сержант и не менее чувствительно подтолкнул Колю в спину.

Коля едва не споткнулся, но выровнялся и шагнул за ворота.

Перед ним была Потьма. Настоящая Потьма. Не железнодорожный разъезд, а всесоюзно-известный пересыльный лагерь. Жадные ворота «Дубравлага».

Прямо от ворот внутрь зоны вела широкая дорожка, посыпанная гравием. Справа и слева от нее двумя строгими рядами тянулись шесть деревянных бараков, каждый за отдельным забором.

— Ступай, — сержант еще раз чувствительно ударил Колю между лопаток.

— Руки за спину, — напомнил местный надзиратель.

«Тут какая-то ошибка, — подумал Коля, но заложил руки за спину. — Надо сейчас же все рассказать Марику, объяснить ему».

— Не оглядываться, — сержанты продолжали наглаживать Колю кулаками в спину.

Коля вздохнул и стиснул зубы, готовый стойко перенести новое лихо, выпавшее на его долю.

В довольно длинном бараке сидели, стояли, лежали, спали, курили, разговаривали три сотни заключенных, собранных майором со всего «Дубравлага». Справа и слева вдоль стен в три яруса шли нары, но мест на них не хватало, поэтому много народа лежало на полу. Никто из отобранных в этот барак и не мечтал искупить вину кровью или смыть позорное пятно. Зато каждый из них, давая согласие майору, втайне надеялся, что не успеют товарищи из органов внести его фамилию в списки, как тут же выдадут винтовку с патронами и красноармейскую форму. А дезертировать из эшелона для человека бывалого — плевое дело. И тогда уж держись окрестные деревни и товаристые мордовки! Обожжет вас невольничье немытое тело!

Майор, однако, оказался не фраер. Он даже и не подумал выпускать зэков из-под конвоя, набил их в барак до отказа, в два раза больше нормы. По мере того, как набивался барак, штрафники начали понимать, что воли им не видать. Им ее даже понюхать не дадут. Вместо фиолетовой птицы свободы, чьим заманчивым хвостом поманили их сделать шаг из строя, тот же самый конвой или другой, очень похожий на него, доставит их на передний край и отойдет назад, только доведя их до немецких пулеметов.