Страница 4 из 44
Дорогу осилит идущий. Хочется верить, что, прочитав эту книгу, вы сами найдете ответы на поставленные здесь вопросы и навсегда избавитесь от того, чтобы вами манипулировали. «Вы должны быть своим собственным учителем и своим собственным учеником. Вы должны подвергать сомнению все, что человеком считается ценным и необходимым», — говорил Джидду Кришнамурти. Как писал Н.Бердяев, «свобода есть жизнь … Бог принимает лишь свободных».
Беззвучный звук, бесцветный цвет, бесстонных мук слепящий свет…
Ты слышишь мир? Он весь — в тебе! Смелее в Путь к своей Судьбе.
Fons et origo
Перед снижением самолет еще некоторое время покружил в безоблачном небе, ожидая своей очереди на посадку. К моему удовольствию, мы успели сделать несколько размашистых кругов над городом. Это было великолепное зрелище. Окаймленный цепью заснеженных гор, город утопал в зелени, среди которой угадывались плавные очертания древних дворцов и пагод. Он был удивительно прекрасен в своем разнообразии, этот город. Остров с небоскребами делового центра посреди реки напоминал Нью-Йорк, а площадь в центре старого квартала — сказочную Прагу. Причудливые изгибы водной глади, сверкающей на солнце, как золотой дракон, разноцветные черепичные крыши усадеб и дворцов, устремленная ввысь архитектура современных зданий Сити сливались в один яркий, переливающийся калейдоскоп. Я ощущал себя сидящим на спине огромной сказочной птицы, плавно парящей вне времени и пространства на пути в город моей давней мечты. Я не могу назвать вам этот город, так как обещал не делать этого. Хотя, дело, собственно, не в названии. Человек, ради встречи с которым я пустился в неблизкий путь, мог бы с легкостью оказаться в любой другой точке земного шара. Именно человек, известный своей мудростью, был целью моего длительного путешествия, а не горы, и не причудливая городская архитектура. Я буду называть его Учителем, хотя я не был его учеником. Просто, так принято. Окружающий нас мир прекрасен, с этим невозможно спорить, но человек все равно прекраснее всего.
Зачем мне это было нужно? Искал ли я истину или стремился познать себя, мир, вселенную? Или бежал от презренного бытия, разъедающего душу кислотой обыденности, или искал покоя после пережитых тревог и бедствий? Осознал, что между мною и вечностью больше никого нет? А, может, просто впервые ощутил дыхание неминуемой смерти, холод бездны, откуда уже не вернуться, или равнодушный ужас череды страданий, связанных с увяданием? Двигал ли мною страх, или жадность, или гордыня… Кто знает?
Наконец, самолет мягко коснулся земли. Несколько формальностей — и город принял меня в свои объятия. В аэропорту я взял такси, назвал адрес. Водитель со знанием дела кивнул головой, и мы тронулись в путь. Машина остановилась примерно через час у ажурных кованых ворот, за которыми угадывался парк. Меня ждали. Миниатюрная девчушка с раскосыми глазами и в пурпурном сари сопроводила меня вглубь парка и оставила там.
Что вам сказать, это был не просто парк. Это был настоящий розовый рай, укрытый роскошным цветочным ковром. Даже дорожка, выложенная мелкими речными камешками, была густо усыпана лепестками роз. Они были свежие, и я ступал осторожно, стараясь не навредить им. Сотни прекрасных цветов всех оттенков радуги источали тончайший аромат, от которого кружилась голова.
Он сидел неподалеку, в беседке, в позе лотоса, на небольшом возвышении, укрытом изумительной красоты шелковым ковриком. Совершенно европейский человек в восточном антураже, одетый в простые, но просторные одежды на манер индийских. Для европейцев азиаты все на одно лицо, верно и обратное. Однако внешность хозяина сада не была такой уж тривиальной. Тонкие черты загорелого лица в обрамлении прямых, довольно длинных и подернутых сединой черных волнистых волос выдавали в нем человека, в котором смешались Восток и Запад. Он был худощав и, очевидно, необыкновенно гибок. Его глаза были закрыты, а ноздри орлиного носа слегка подрагивали в такт мерному дыханию. Он медитировал.
Стараясь не потревожить Учителя, я присел на кушетку, стоящую тут же, в беседке. Буквально через несколько секунд я ощутил, как мои глаза стали слипаться сами собой, веки налились свинцом и я, как ни старался сохранить бодрствование, погрузился в сон. Но это был не обычный сон, вызванный сменой дня и ночи, или безмерной усталостью. Я будто превратился в лодку и уплыл по синей глади озера, мирно покачиваясь от легчайшего ветерка, влекомый парусами к горам и водопадам вдали. Я снова увидел Учителя уже в конце пути, стоящим на берегу. Он улыбался, подставив лицо ветру. И я будто стал этим ветром, переместившись, играючись, с водной глади на берег, и далее, в пальмовую рощу. Трудно описать ту необыкновенную легкость, которую я испытывал, следуя за порывами собственной души. Прошумев над деревьями и разбрызгав по дороге струйки водопада, я вознесся на вершину горы. Учитель уже был там, поджидая меня. Он сидел на камне, всматриваясь с вершины в лазурную даль, будто стремился разглядеть там нечто, недоступное обычному наблюдателю. Я снова ощутил тяжесть своего тела, ступив на землю рядом с ним. Там, на горе мы и начали наш разговор.
О смерти
— Что привело вас ко мне? — вдруг спросил он приятным низким голосом, все еще не отрывая взгляд от озера у подножия горы.
К этому вопросу я был готов заранее. Я решил, что лучше всего — по Лао-цзы — начать с конца.
— Смерть.
— Вот как? Вы хотите узнать, что такое смерть? — Учитель удивленно взглянул на меня. — Вас постигла смерть близкого человека? Готовитесь умереть сами или стремитесь к бессмертию? Обычно жизнью после смерти больше всего интересуются те, кто не знает, что делать с этой. Но готовы ли вы?
Он жестом пригласил меня присесть на камень рядом с ним.
— К чему? — спросил я, присаживаясь.
— Узнать то, о чем спрашиваете. Ведь для многих смерть — это чудовищное зло.
— Не знаю, готов ли, — честно сознался я, — но точно знаю, что лишь через смерть можно познать жизнь. Древние говорили: mors janua vitae — смерть есть врата жизни. Разве не учил Будда, что жизнь — это сплошная череда страданий и потому зло? Значит, смерть — это благо?
— Совершенно противоположная точка зрения у последователей Дао; они считают, что жизнь есть безусловное, величайшее благо, а смерть есть зло, и ее надо преодолеть. И так считают не только они. Иудаизм освящает жизнь, прямо отождествляя ее с Богом. Победа над смертью, концепция воскрешения и вечной жизни является краеугольным камнем христианства. Однако на самом деле крупицы истины имеются в каждой точке зрения, ибо благо все, что происходит в соответствии с Законом, и если вы это понимаете, вы на правильном пути.
— Я хочу познать жизнь, — сознался я, — и найти истину.
— Найти истину? Тогда вас ждет долгая дорога…
Однажды ученики сказали Иисусу: «Скажи нам, каким будет наш конец?». Иисус ответил: «Открыли ли вы начало, чтобы искать конец? Ибо в месте, где начало, там будет и конец. Блажен тот, кто будет стоять в начале: и он познает конец, и он не вкусит смерти».
Вопрос об отношении к смерти является одним из главных, какое бы учение или философскую концепцию вы не взяли. Ибо понятный для нас отрезок времени под названием «жизнь» ограничен с двух сторон небытием, и эти две тайны — где мы были до того, как родились, и где мы окажемся после того, как тело и душа разъединятся, не дают человеку покоя. Что ждет его впереди — бытие или небытие? Ему, как духовному существу, свойственно стремление к Абсолюту, обладающему качеством вечности. Не случайно цари древних царств приравнивались к богам, а их тела после смерти хоронили так, будто в загробном мире их ждет вечная жизнь. Со временем о возможности бессмертия стали говорить все мировые религии, без исключения. Современная наука утверждает, что в биологии не существует формального закона, который бы обуславливал обязательную конечность материальной жизни, и в тоже время наш опыт свидетельствует об обратном. Неизвестен никакой фундаментальный принцип, который запрещал бы возможность бесконечного существования многоклеточных организмов, и, тем не менее, все они подвержены увяданию и смерти.