Страница 38 из 59
Стало горько.
Выкрикивая «Икики!» – пошел на свет.
Увидел вывеску «Баня-лука». Тут все слова, наверное, писали с ошибками.
Такой мир: в темноте всему не научишься, а научишься – так неправильному.
Прилетели гамулы, сердито на Киша набросились:
«Почему не идешь? Сколько ждать?»
«А зачем меня ждете?» – «Это не мы». – «А кто?» – «Билюкай ждет».
VIII
Бани оказались ювенильные.
Вместо котлов – ванны. Огромный бассейн.
Бортики из столбчатого базальта, сиденья диабазовые.
Гамулы над бассейном клубились, как облако мошкары, иногда завивались в долгое серое гибкое веретено. Сразу от дверей увидел в кипящей булькающей воде огромное косматое существо. Как гора, только везде косматое, не похожее на доброго Кутху, и лоб сильно скошен, глаза от того упрямые. Вокруг головы бандана от вьющихся гамул. И ноги округлены, как колеса. И обкуренный, конечно, как вулкан, – так и пышет плавленой серой. Фыркнул:
«Почему тебя не знаю?»
«Я Киш. От Кутхи пришел».
Гамулы засмеялись, заплясали в воздухе.
«Это Киш, – засмеялись. – Он большой дурак».
Пояснили Кишу со смехом: «Сюда все приходят от Кутхи».
«Ну, ладно, не всем быть умными, – засмеялся и Билюкай. Ему понравилось, что Киш держится просто. Плеснул на гамул кипятком, засмеялся: – Зови меня Гаеча, я тоже простой. Дружить будем».
Киш кивнул согласно.
«Что видел?» – «Разное видел».
Билюкай снова засмеялся.
«Что слышал?» – «Разное».
Вода в кипящей ванне сильней забулькала, встали облака пара, сгустились.
«Хорошо сегодня палые Дети мертвецов дежурят», – похвалил Билюкай. Гамулы в восторге от его слов замельтешили в воздухе, закричали Кишу:
«Прыгай в ванну – с Билюкаем купаться!»
«Мне жарко будет».
«Мы льда принесем».
Вода кипела белым ключом – как в огромном котле, и с таким шумом, что разговор стал неслышен. Билюкай повернул что-то за спиной, пар немного рассеялся, и Киш увидел во весь горизонт огромное панно – по черной базальтовой стене, уходящей в неизвестность, в клубящиеся горячие облака. У него сразу затомило сердце, так хорошо запомнился изгиб девичьего бедра, которого недавно касалась его ладонь. Изображение знакомой девушки уходило в облака, только часть голого живота и бедро Айи виднелись отчетливо, и черная коса – в узелках, как ветка лиственницы.
Билюкай довольно рассмеялся:
«Такого у меня много».
Приказал:
«Говори».
Сам не слушал, плескался, как мохнатое дитя, в кипятке. Наверное, проверял – правду скажет Киш или будет шуршать своим богатым оперением? Ждал: попросит Киш невозможного или скромно смирится с действительностью? На то Билюкай и бог. Видит самые мелкие мысли и мыслишки, самые мельчайшие, самые запрятанные в закоулках беспамятства. Киш даже подумал: а кто всё-таки съел «Книгу совести»? Конечно, Билюкай на эту мысль не ответил. Знал, кто, но не ответил. Когда-то помогал брату Кутхе создавать мир: для всего живого придумал мозги. Одним – маленькие, с маленькой памятью, другим – большие, с большой. Даже особенные мозги придумал – для дураков. Поэтому и радовался любому проявлению умственной деятельности.
«Меня Кутха послал. Кутхе рецепт нужен, Гаеча».
Хорошо, что назвал Гаечей. Билюкай от удовольствия расплескал кипяток, жгучие, как кислота, капли попали на руку Киша. Не отдернул руку, не вскрикнул. Подумал: мышонку Икики сейчас хуже, если он среди гамул…
Пар снова затянул всё пространство огромной бани.
И воздух колебался, как зыбучее, затянутое паром болото.
От ожогов на коже остались пятна, как китайская тушь, наверное, не отмоешь – особенный знак, знак Билюкая. Гамулы подлетали, смотрели на Киша с уважением. Когда пар ненадолго сносило, видел далекую сторону бассейна: обрывистые базальты, кое-где перемежающиеся лентами разноцветных пород, пластами желто-зеленой серы. Изображение Айи, как свет над подземным миром, правда, от кипящей воды несло тухлыми яйцами.
«Я не всегда тут жил», – ласково сказал Билюкай.
И посмотрел на Киша ласково: «С братом договорились, кто первый умрет, тот заселит подземный мир».
«Ты умер первый», – догадался Киш.
Билюкай с восхищением ударил кулаком по кипящей воде.
«Крепкий, очень крепкий ум! – одобрил. – Мне под землей понравилось. Две дочери меня услышали – тоже сюда переселились. Красивые как… – обернулся на исполинское изображение девушки. – Так примерно…»
Добавил, подумав: «Иногда поднимаюсь к брату, катаюсь по снежной тундре на куропатках. Если видят меня – одному везет в охоте, другой начинает заикаться. Кому как. Я не спорю. У меня большое паровое хозяйство… – обвел рукой чудовищную баню. Во влажной горячей тьме угадывались вулканические котлы, гудящий огонь, свистящие фумаролы, просто растекающееся подземное тепло. – Когда от Кутхи всякие приезжают в богатых кухлянках и на хороших собаках, я у таких всё отбираю. Пусть у меня ходят в грязном тряпье, пока до костей не отмоются. А когда приезжают на скверных собаках и в грязной кухлянке, таким тоже ничего не даю. Раз не могли заработать у доброго Кутхи, зачем ко мне идут?»
Гамулы висели под сводом как летучие мыши, весело прислушивались.
Вдруг распахивалось бесконечное пространство. Видел снежную тундру, слышал лязг железа, голоса. Дети мертвецов разговаривали на странном, но почему-то понятном языке. «Вчера с братом и его девушкой вышли погулять, настроение на нуле, ничего неохота делать. Тут меня осенила мысль купить «монополию» или типа того. Зашли в «Мир детства», купили «менеджер», взяли пивка. Пришли домой, разложили, начали играть. – Краем глаза Киш видел, что Билюкаю весело такое слышать. – Мало того что всё чуть не переругались, но после фразы жены: «муж ты мне или нет? продай мне газовую компанию, а то я тебя кормить не буду!» – ну, прям не знаю!»
Билюкай засмеялся. Дрогнули горы, кипящая вода всколебалась.
Гамулы весело сорвались с кровли – как летучие мыши стригли перепонками клубы густого влажного пара. Билюкай, как занавеску, раздернул горячий туман, и Киш опять увидел чудесное панно – по всей базальтовой стене, уходящей в неизвестность, в клубящиеся горячие облака. Изображение девушки таяло, смещалось, только часть голого живота и бедро отчетливо виднелись, да черная коса – в узелках, как веточка лиственницы.
Билюкай довольно рассмеялся:
«Видишь, какая?»
«Вижу».
IX
Теперь гамулы совсем зауважали Киша.
Личный знак Билюкая на руке – это много. Мало ли что обжегся. Зато теперь любое существо сразу узнает, что это Киш, что он не простой. Он многое видел. Он слышал многое. Гамулы бесшумно стригли воздух над головой, пытались заинтересовать Киша. Подсказывали: вулканы – это души умерших, так пытались заинтересовать. Вулканы сейчас ушли далеко к морю, а раньше стояли в тундре. Ушли, не выдержали беспокойства от вечно грызущих склоны евражек.
Гамулы тучами вились над Кишем, уважительно смотрели: интересно ему или нет?
Поясняли: теперь во тьму вулканов, в жар и огонь, к Билюкаю спускаются с земли души чюхчей, одулов, ламутов, олюторцев, шоромбойцев – всякие люди и звери спускаются под землю непрерывным потоком. Так много бывших людей стремится к Билюкаю, что пропускают их мимо КПП, чтобы не задерживать. Было время, Билюкай сам пыль с порогов сметал, на стражу выходил в три смены, вынести горшок некому, а теперь рабочих рук много. Никаких кризисов.
И нас – как ягоды в хорошую осень, хвалились гамулы.
После встречи с Билюкаем Киш много где побывал. Выходил то на одну глухую тропку, то переступал на другую. Шел то с одной группой молчаливых душ, то с другой. У всех спрашивал: «У кого есть имя?»
Души не отвечали.
Может, забыли. А может, опасались, не знали, что у Билюкая хорошо, а что плохо. Иметь имя – вдруг плохо?
Киш заглядывал в смутные глаза, но они уже побелели, зрачков не видно.