Страница 30 из 59
«Пинай мышонка в омут, Киш, – предложил налим. – Это из-за него тебя выгнали из Большой норы».
«Да его всё равно бы выгнали, – пищал мышонок. – А я свой паек проиграл в карты. Ну, подумаешь, немного помог мышам-четанам. Им многие помогают. Даже сам Аппу им помогал, пока не стал дряхлым».
«Баш на баш, – хлопнул хвостом налим. – Я тебе – светящуюся вещь, ты мне мышонка».
Чюлэни-полут на скале вздохнул: «Такое есть буду».
И вдруг слабым ветерком пахнуло из тундры.
Птица кароконодо насторожилась.
«Уходи, Киш!»
Киш не знал, что ему делать.
«Уходи, чего стоишь? Пошли!»
«Я еще не завтракал сегодня», – признался налим.
«Не слушай его. Донгу – мышиная гибель. Он съел треть нашего народа! Он твою мать Маллуху съел!»
«Кутха знает, кто кому в корм пойдет».
«Ты подумай, Киш! Лучшие сыны страны Аху сгинули в желудке этого тупого подводного полена. Спроси, где мой дядя по матери, где сестры отца, где племянники второго дяди? Спроси, где дедушка нашего бригадного комиссара, где старшая дочь Учителя? Вот настоящая загадка, Киш. Про шарики ему любой дурак ответит, а вот пусть скажет, где сейчас красивая мышка Ду, которая ушла гулять с названными сестрицами и не вернулась?»
«Зря они украшали себя венками из сухих листьев, во рту горчит…»
«Слышишь, Киш? Учитель чему учил? Слабому помоги, сильному дай по морде. Вот правильный выбор, Киш. Вот единственно правильный выбор. Знаешь, как свести налима с ума?»
Киш покачал головой.
Даже сам Донгу заинтересовался.
«Сыпь сладкую пудру в омут! Он будет дивиться, куда она исчезает? Так делай долго, и голова героя не выдержит…»
VII
«Ну и куда идти?»
Мышонок обозлился:
«Ты особый след видел?» – «Чтобы совсем не видеть – такого нет». – «Это же след деда сендушного. Он рассердится, нам головы разобьет». – «Давай, Икики, колись. Ты говорил, дорогу знаешь. Говорил, короткую знаешь».
«В тундре все дороги короткие. Держи вон на ту звезду, – мышонок высовывался из кармана, ежился от холода. – Не теряй ее из виду».
Киш старался не терять.
Снежное безмолвие озарялось сиянием.
Немые цветные сполохи. Волны запахов, как страдание.
Поблескивало льдом там, где ветром выдуло снег над маленькими озерцами.
Почему не могу вспомнить? Кто я? Откуда? Почему маленький Икики не мучается такими вопросами? Почему Учитель ищет меру вещей и помнит всё, что с ним было? Чюлэни-полут, даже и тот знает, зачем он, откуда. «Такое есть буду». За ним вкус и традиции. А я просто иду на неизвестную звезду, указанную наглым мышонком.
«Иди, иди, – высовывался Икики из кармана. – Мимо Столба не промахнешься».
Нагло советовал обходить торчавшие из снегов камни. Говорил: «Ты легкий, крепкий, Киш!» Спрашивал: «Голые, покрытые инеем камни зачем посреди тундры торчат?» Сам отвечал: «Наверное, Кутха сильно устал, когда создавал мир, всё лишнее бросил под ногами. Считал, всё равно в тундре полгода – ночь, а мышь выскочит на мороз, споткнется – это можно не считать. «Так и иди, – указывал. – За сутки пути до Столба справа покажутся белые горы. Туда не пойдем. Там из ледяных трещин валит пар, под землей кипяток клокочет. Это Билюкай держит градусы в подземном мире».
Подумав, добавлял: «Налево тоже не пойдем. Там лиственницы, а в них ходит Утахчу – брат Билюкая и Кутхи. Этот совсем тупой».
Ждал, что Киш скажет.
А Киш молчал.
И тундра молчала.
Ну, посмеется во тьме какой-то зверь.
«Один долго не будешь». Выходит, не врал Кишу чюлэни-полут.
А мышонок совсем обжил правый карман кукашки. Смело выглядывал наружу, козырьком приставлял лапку ко лбу, командовал: «Забирай правее!» Ругался: «Идти надо быстрее!» Уверял, что после его ухода в Большей норе остались одни дураки.
Иногда видели следы чужих нарт.
Тоскливо тянуло войной и смертью.
Икики боязливо прятался в карман:
«Это Дети мертвецов шли».
«Может, повернем в другую сторону?»
«А как тогда попадем к Столбу?»
«Съедят нас, вообще не попадем».
«Меня не съедят, – хвастался Икики. – Я убегу».
«Так быстро бегаешь? – удивлялся Киш. – А со мной что будет?»
Икики туманно намекал: «Хороший друг желает другу только хорошее».
VIII
Однажды услышали шум.
По снежному полю бежал человек.
В меховой кукашке, руками махал. Лицо круглое, потное.
Кричал бессмысленное, наверное, боялся. Да и как не бояться?
Переступая толстыми ногами, отблескивал под сполохами черной, влажной, голой, как базальт, кожей зверь Келилгу. Когти позвякивали, как сабельки. Массивный, большой, как гора. Даже не гнался за человеком, а просто переступал толстыми, как столбы, ногами. Один раз переступит – сразу приблизится. Еще раз переступит – еще больше приблизится.
«Спорим, догонит!» – крикнул мышонок.
Зверь Келилгу выглядел довольным, не торопился.
Он переступал толстыми ногами, позвякивали когти, мерзлая тундра вздрагивала. Глаза огромные, не моргают. Уверенный.
«Такое есть будет», – удовлетворенно шепнул мышонок, глядя на убегающего.
Киш крикнул: «Эй, Келилгу!»
Пожалел убегающего. Крикнул второй раз: «Эй, Келилгу!»
Зверь остановился. Мышонок Икики от ужаса юркнул в карман.
«Эй, Келилгу, смейся! Эй, Келилгу, будешь доволен! – громко прокричал Киш. – Я жирный, ты меня скоро съешь! И он жирный, – указал на убегающего, – ты его тоже скоро съешь!»
«Ха-ха-ха!»
Келилгу довольно засмеялся.
Пасть зверя так широко раскрылась, что верхняя челюсть коснулась черной голой спины, а нижняя упала на черную, тоже голую грудь. Но Киш не боялся страшного зверя. Мог даже вскочить на страшный запрокинутый нос Келилгу, такой быстрый в движениях. И вскочил бы, но мышонок Икики дергался в кармане, сучил лапками, клялся: «Промахнешься!»
Когда Келилгу отсмеялся, Киш и убегающий были далеко.
Убегающий оказался плосколицым, смотрел робко, на вопросы прямо не отвечал:
«Я к отцу бегу».
«А звать как?»
«Я к отцу бегу».
«Отстань от него, – сердито крикнул из кармана Икики. – Может, это его имя. Может, он просто вкусная пища зверя Келилгу».
Зверь тоже рассердился, сделал шаг, сразу приблизился к беглецам.
«Где отец?» – оглядываясь, спросил Киш.
«Видишь, темное впереди? Видишь, темное, островерхое?»
«Вижу. Камни, наверное. С них снег обмело ветром».
«Нет, ураса это. В ней отец».
Мышонок крикнул: «Не добежите!»
«Эй, Келилгу, смейся! – крикнул Киш, останавливаясь. – Эй, Келилгу, будь доволен! Я жирный, ты скоро меня съешь! Мой друг мокрый от пота – его тоже скоро съешь. – Пощелкал языком: – Вкусно! Сразу двоих съешь».
Подумал, похлопал по карману: «Даже троих!»
«Ха-ха-ха! Кто третий?» – «Звать Икики. А можно – Илулу». – «Ха-ха, вкусная закуска. Илулу буду звать».
«Я убегу! Я от всех убегу», – пищал мышонок.
«Брось своего Илулу! – на ходу крикнул робкий беглец. Он потел и задыхался от бега. – Даже если он Икики – брось. Не знаю таких. Пусть Келилгу съест твою закуску, а мы убежим».
«Совсем убежите?» – обеспокоился Келилгу.
«Нет, Келилгу, – заверил Киш. – Ты всех съешь».
Келилгу опять засмеялся. Верхняя челюсть так откинулась, что коснулась черной голой спины. Прямо трясся от довольного смеха. А пока трясся и хохотал, Киш и плосколицый добежали до урасы. Она была как гора, тень на половину мира бросала. Откинув закрышку, вышел навстречу старичок. Насупленный, морщинистый, кукашка мятая. Почесал там, где обычно растет бородка, спросил беглеца:
«Ты пришел?»
«Ну, я пришел».
«Что видел?» – спросил старичок. «Ну, Келилгу видел». – «Что слышал?» – «Ну, Детей мертвецов слышал».
Пока так отвечал, Келилгу приблизился.
Нависал над беглецами, как черная базальтовая гора, не торопился, да и старичок будто не видел страшного зверя. Правда, и убегавший больше не торопился. Зверь Келилгу выкатил блестящие, как у рыбы, глаза, вскинулся на задние ноги, прикидывал, наверное, кого первым забросить в жаркую пасть.