Страница 17 из 59
До Ташанты от Новосибирска примерно тысяча километров.
На хорошей скорости доктор Валькович миновал Вшивую горку, гаишники на выезде из Академгородка свистками проводили одинокого велосипедиста. В их руках появились рации. «Да, в шортах… Да, армейская рубашка… Да, мчит как угорелый…» Мелькнул указатель, перечеркнутый жирным крестом, по правую руку проглянуло плоское Обское море с зелеными островами – сквозь пелену облачного дня, как сквозь пелену затмения…
«Живые раки».
«Уголь для мангалов, веники».
Мир изменился. Он здорово изменился.
Вот человек умер, а катит на любимом велосипеде.
Вот генерал Седов посчитал его покойником, а он катит по трассе М 52.
И дорога, в общем, неплохая, только разметка необычная. На спусках – одна полоса и две встречных, а на подъемах наоборот. За безликим селом Безменово начались участки холодного асфальта – смесь мелкой щебенки и гудрона. Проходящие машины стрелялись камешками, перли на север огромные фуры с фруктами из южных республик, военные тягачи. Доктору Вальковичу ничто не мешало, он крутил педали, не чувствуя никакой усталости. Он не понимал, как это у него получается, но дважды умудрился на подъемах обойти мощную иномарку. Такое впечатление, что дорога всё время шла вниз.
Позже доктор Валькович так и сказал нам.
Алекс не поверил: «Всё время вниз?» – «Ну да. Я так чувствовал». – «Даже там, где дорога шла в гору?» – «И там, где шла в гору. Без разницы».
Была и неприятная сторона: покрышки грелись.
Мелькали речки, обрывистые скалы прижимали суживающуюся дорогу к реке, иногда капал дождь, а покрышки грелись. Получалось, что в среднем доктор Валькович делал на велосипеде не менее ста километров в час. Где-то за Манжероком обошел кавалькаду байкеров. Пять рычащих машин на хорошей скорости шли в подъем, но самый обыкновенный велосипедист в защитной армейской рубашке пролетел мимо них так, будто они стояли. Напружив руки, пригнувшись к рулям, байкеры звенели на скорости, как осы. Злобные глазища, лиловые тату на голых плечах. «Искалечат», – мысленно поаплодировал Валькович. У них настоящие байки, они могут развивать запредельную скорость, а он их обошел! И оторвался километров на двадцать! Думал уже – совсем, но на каком-то подъеме воздух странно сгустился. Множество необычных звуков с какой-то особенной силой окружило доктора Вальковича.
Тут его и достали байкеры.
Один вышел вперед, двое пристроились по бокам.
Еще двое замкнули процессию. И так в рёве, в грохоте, в молчаливом восторге байкеры вывели странный велосипед доктора Вальковича на полянку под отвесной известняковой скалой, круто исписанной именами неизвестных счастливчиков.
Юля и Гоша…
Егор, Натка и Пелемень…
А об Иришке было сказано, что она из Тюмени…
Счастливые, свободные люди. Они по собственной воле когда-то ползали тут по скалам. Их нисколько не пугали отвесные зеркала скольжения и рыхлые кружевные языки осыпей…
«Крутишь педали?» – поинтересовался байкер в кожаном жилете без рукавов, руки по плечи в страшных сизых наколках. Остальные смотрели молча, только единственная девушка всё время дергалась: «Чего ты с ним разговариваешь?»
Но вожак выдержал стиль, попинал горячую резину:
«Немецкая?» – «Исключительно». – «На таких скоростях не выдержит».
И спросил:
«К какому клубу приписан?»
Доктор Валькович не сразу понял:
«Какой еще клуб? Я просто катаюсь».
«Ладно, – всё еще сдерживаясь, кивнул байкер. – Просто катаешься. Почему нет?»
И посмотрел в глаза доктору Вальковичу:
«Только раньше нас на великах не обходили».
И тяжелой рукой полез в подвесной карман под рамой велосипеда:
«А ну-ка, ну-ка! А это что тут у нас?»
«А это что тут у нас?» – тянулась, переспрашивала девушка.
«А это тут у нас остатки меда, – вежливо понюхал вожак. – Чего это ты баночку фольгой обернул? Какая-то звезда. И мед, наверное, в Сростках брал?»
Доктор Валькович согласно кивнул.
«Ну ты и дурак! Какой мед в Сростках?»
Байкер запустил баночку в кусты под отвесной скалой.
И добавил с неопределенной угрозой: «Ты мед бери в Манжероке, не будь гусем».
Доктор Валькович так и не понял, почему он гусь, если берет мед в Сростках.
Понять это было трудно еще и потому, что он опять умирал. Уже в третий раз в этом году. Всё как всегда, ни облачка на небе, тишина, запахи трав, а солнце потускнело, потянуло сухим туманом, всё вокруг казалось странным, как на цветных срезах. Так, наверное, выглядят модели кристаллов – вроде тетюхинских кальцитов. Мир щетинился, грани отблескивали, пускали цветных зайчиков. И сквозь тяжелые вспышки медленно остывающего железа летела и летела в воздухе пустая стеклянная баночка, обернутая свинцовой фольгой. «Муо?.. Что?..» – спросил бы кореец Ким. И ответил бы: «Борёссымнида… Потерял…»
И пока баночка так летела – сквозь сухой туман, сквозь сгущающуюся солнечную тьму, сгущающиеся нежные запахи, вожак байкеров свистнул. Ревущие машины одна за другой пронеслись мимо доктора Вальковича, а баночка всё падала и падала, стреляла цветными мальтийскими крестами. Hello, World! Единственная девушка, проносясь мимо, торжествующе подняла руку. Топик узкий, доктор Валькович с восторгом увидел грудь, нежное загорелое всхолмие. Но в глазах девушки пылало густое презрение.
«Олень плюшевый!»
Это ничего, что я олень, подумал доктор Валькович.
И что плюшевый – это тоже ничего, ведь баночка не разбилась.
Такие интеллигентные, поаплодировал доктор Валькович байкерам и аккуратно упрятал подобранную баночку в сумку. С одного уголка свинцовая фольга отклеилась. В необозримых пепельных глубинах баночки пылал ужас горячей вселенной, может, начало какого-то другого мира.
Но разглядывать было некогда.
Доктора Вальковича снова несло по силовым линиям.
Минут через пять он нагнал несущуюся по шоссе кавалькаду.
Байкеры шли под сто пятьдесят, волосы девушки стояли горизонтально, она знала, что они не олени плюшевые. Доктор Валькович на отечественном велосипеде (ну, правда, рама сварена на Тайване и покрышки немецкие) лихо подрезал вожака. Покрышки плавились, доктору Вальковичу что-то кричали, но разве услышишь что-нибудь на такой адской скорости? Догадывался: байкеры хотели бы его убить. За армейскую рубашку цвета прогорающего неба, за шорты, за мысленные аплодисменты, за то, что слишком небрежно откидывается в позорном велосипедном седле. А девушка даже завизжала, как коза, и доктор Валькович испугался, что она прямо в седле описается.
Теперь он опять всё время катился вниз.
Реальный рельеф местности не имел значения.
Он катился и катился – вниз, вниз. Вдруг открывалось впереди старое алтайское село – серый шифер крыш между сосен и лиственниц. Седые лишайники на голых придорожных скалах смотрелись, как пролитая простокваша. Козы, как дуры, спали на деревянном крылечке. Рядом сочная молодая трава, а они разлеглись на грубых щелястых досках. Несколько раз Валькович попадал в стадо переходящих шоссе коров. Рябой бык тяжело дышал, пускал стеклянную слюну, рассматривал физика красным глазом. Около придорожного сарайчика – «Шиномонтаж» – доктор Валькович остановился, наконец, полил покрышки водой из колонки. Хозяин, рябой, как давешний бык, сплюнул:
«Давно торопишься?» – «Да почти с утра». – «Ну, если так…»
В «Дарьином саду» доктор Валькович нашел хозяина.
На вопрос Анара: «А деньги есть?» – показал пучок долларов.
Сговорились на тихую мансарду. «Только велосипед с собой не тащи».
Никогда раньше доктор Валькович не спал так крепко. Снизу доносилась какая-то музыка, совсем не из его номера, но всё равно утром до него достучались. Злобный, почти нечеловеческий голос проорал: «Если ты, сука, не выключишь свой сраный рэп, я притащу пятисотваттную стереосистему и буду тебе до утра транслировать мультик про Келе».
Доктор Валькович все понял правильно.