Страница 111 из 131
— Дима! — с тревогой произнесла вновь повернувшаяся супруга. — Ты с кем борешься там? — И встала.
Теперь на него смотрели все три женщины, поскольку Москва на поверку оказалась не Москвой, а одним из подмосковных городков, на архитектуре которых уже сказывалась близость столицы.
— Застрял, — пожаловался он, и так виновато, так тоскливо, так страдальчески смотрели его глаза, что у кого бы повернулся язык упрекать его!
Выручила Александра Сергеевна. Без лишних слов забралась на верхнюю полку, повернула и подвинула ящик, слегка наклонила его, и пленённый палец был спасён. А по радио уже играла бодрая музыка, звучали бодрые слова — о Москве рассказывал жизнерадостный голос, о том, сколько в ней вокзалов, сколько театров и стадионов и как надобно переходить улицу. Можно представить себе, как волнующе звучали для наших героев эти слова! Но, затаив дыхание, ждали они слов других, о которых столько понаслышались и о которых грезили ещё в Светополе. И вот:
— Граждане пассажиры! Поезд номер шестнадцать прибывает в столицу нашей Родины, город–герой Москву.
На глазах сестёр блестели слезы. Воспользовавшись этим, Дмитрий Филиппович потихоньку осмотрел палец. Все было в порядке.
Из всех четверых прежде в Москве была лишь Вероника Потаповна. С мужем, до войны. С собой в командировку брал он её. Я много наслышался об этой поездке. Гостиница «Савой», Ленинские горы, Елисеевский гастроном, театры, заливные орехи…
Само собой разумеется, что гидом стала она. В такси села на переднее сиденье, бросила:
— «Савой»! — и стала бережно укладывать на коленях шляпу.
— Куда? — переспросил шофер.
— «Савой». Гостиница «Савой». — Она подула и накрашенным ноготком сняла со шляпы соринку.
Шофер, однако, не трогался с места. Повернув голову, смотрел на старую даму, свою пассажирку. Нехорошо смотрел. Три её спутника скромно молчали на заднем сиденье.
— Нет такой гостиницы, — сказал шофер.
— Как это нет! — возмутилась бабушка. — Я сама останавливалась.
Водитель, мой примерно ровесник, не спускал с неё глаз, хотя сзади уже коротко бибикали, чтоб освободил проезд.
— Когда останавливались?
Каверзный вопрос! В нем содержался намёк на возраст, а этого Вероника Потаповна не терпела. Она передёрнула плечами.
— Какая разница когда! Гостиница «Савой», — повторила она. — Её все знают.
Такая уверенность звучала в её голосе, что водитель заколебался. Он вышел из машины и отправился к диспетчеру.
— Может, то не в Москве? — осторожно высказала предположение ехидная Валентина Потаповна.
Навет! Грубый навет, в чем все убедились, когда возвратившийся шофер объявил, что гостиницы «Савой» не существует вот уже тыщу лет. В «Берлин» переименована она.
— Так куда едем? — спросил он терпеливо.
— В «Савой», — ответила Вероника Потаповна, и они отправились в гостиницу «Савой», которой не существовало.
Не стану описывать, как их встретили там. Поднатужившись, бабушка открыла тяжелую старинную дверь (это придало ей уверенности — что старинная) и вошла на своих больных ногах с видом деловым и решительным. Её оробевшие спутники с ящиками остались на улице, где было жарко и шумно, здесь же под высокими потолками стояла гулкая тишина. Сверкали колонны и зеркала, а также золотые нашивки импозантного вахтёра, который учтиво, но твёрдо поинтересовался, куда это направляется гражданка. Вероника Потаповна ответила, что жила здесь.
— Когда? — с уважением осведомился вахтёр.
— В тридцать втором году, — сказала бабушка и поправила шляпу.
Далее наступила пауза, а затем ещё более учтивый и ещё более твёрдый вахтёр объяснил все, что требуется объяснять в таких случаях. И про наличие мест, и про иностранных туристов, и про бронь, и про командировочные удостоверения, которые крайне желательны, чтобы устроиться хоть в какую‑нибудь гостиницу. Он был так любезен, что назвал некоторые из них, где при благоприятных обстоятельствах их могли приютить на ночь.
Дальнейшее совещание происходило на улице. Оно было бурным. Вероника Потаповна возмущалась беспорядками, которые творятся в столице. Таксисты не знают, куда ехать, гостиницы переименовывают, мест нет. Дмитрий Филиппович поглядывал на ящики.
— Может, сперва на рынок? — предложил он. Продать бы груши, думалось ему, а там и восвояси можно. Но этого он вслух не сказал.
После долгих дискуссий решено было вернуться на вокзал, оставить там Дмитрия Филипповича с вещами, а самим отправиться на поиски гостиницы.
Сказано — сделано. Об удивительном долготерпении моего двоюродного деда вы уже имеете представление, поэтому вас вряд ли удивит, что Дмитрий Филиппович простоял на вокзале три с половиной часа. Простоял! И не только потому, что все места были заняты (лето!), а из соображений бдительности: сверху легче наблюдать за вещами. Худой и сутулый, в льняном костюме и берете, исподлобья провожал подозрительным взглядом снующих мимо пассажиров. Я думаю, он мог простоять так день, два, неделю… У этого человека была феноменальная выносливость; я понял это, когда много лет назад, но уже не мальчиком, а мужем отправился с несколькими моими сокурсниками, приехавшими летом на море, в знаменитые светопольские пещеры. Дмитрий Филиппович, к тому времени вышедший на пенсию, увязался с нами. Не пещеры, конечно, прельщали его, а почти дармовые абрикосы, которыми славились эти места. Пару ведёрок решил привезти рачительный хозяин — на варенье.
Нам повезло: как раз в то время там работали спелеологи. Быстрая и смешливая, с двумя хвостиками вместо косичек девчушка взялась показать нам подземные чудеса. Ну уж и загоняла она нас! Мы ползали на брюхе, протискивались в «сифоны», пробирались, высоко подняв свечи, по скользким камням в воде, жались к осклизлой стене справа, поскольку слева зияли колодцы, а она все летела вперёд, лёгкая и ловкая, и только самолюбие не позволяло нам запросить пощады.
А Дмитрий Филиппович? Он замыкал, по своему обыкновению, шествие и хоть бы раз пожаловался на усталость! О нас, молодых и поначалу таких самоуверенных, наша шустрая проводница не беспокоилась, а вот Дмитрия Филипповича время от времени заботливо окликала: «Ничего?» И он отвечал, блестя из темноты зубами и глазами: «Ничего».
Так надо ли удивляться, что этот жилистый старик три с половиной часа простоял на вокзале в одной, по существу, позе, только глазами зыркал да исподволь пощипывал в кармане булку! Она осталась от последней дорожной трапезы, и женщины выложили её на пластиковый стол, ибо не везти же её в столицу, а выкинуть хлеб рука не подымалась. Улучив момент, припасливый Дмитрий Филиппович сунул булку в карман. И вот пригодилась…
А что наши дамы? Чем увенчались их настойчивые поиски? А ничем. В трёх или четырех гостиницах побывали они, но мест, разумеется, не было. Пригорюнившись, держали совет в одном из гостиничных вестибюлей, где на чемоданах коротали время несколько таких же, как они, горемык без «брони» и командировочных удостоверений в кармане. Товарищи по несчастью… Душу отводили, жалуясь друг другу на судьбу, на москвичей, которые летят, вытаращив глаза, и не отвечают на вопросы, на грубых таксистов и на гостиницы, которые бог весть зачем переименовывают.
И все же где приткнуть голову приезжему человеку, у которого в Москве ни родных, ни знакомых? Наши путешественники, впрочем, знакомую имели. В столице жила их бывшая соседка Зинаида Борисовна, та самая, которой они везли бутылочку светопольского вина.
Это была дородная старуха с седыми, коротко остриженными волосами и, что называется, породистым лицом, немного перекошенным: эвакуируясь с мужем и дочерью из Светополя, попала под бомбёжку. Её светлые глаза смотрели умно и ясно. Она никогда не торопилась. Никогда не повышала голоса. Никогда никого не перебивала. Обо всем говорила спокойно и рассудительно. Трезво, сказал бы я.
Жила она хорошо, то есть несравнимо лучше нас. Её муж, мы звали его дядей Витей, был большой шишкой в торговле. Древний старик с морщинистым, как высушенная груша, лицом, жёлтым черепом и маслеными глазками. В длинные летние вечера он учил нас, дворовых мальчишек, играть в «дурака». Карманы его были набиты карамельками, которыми он торжественно одаривал нас.