Мечтай осторожнее

— Погодите, не вешайте! — выдыхаю я, наконец-таки вырвав трубку из ее гнездышка. И тут же осознаю, что если это — потенциальный жилец, то я — потенциальная квартирная хозяйка. И вести себя надо соответственно. — То есть добрый вечер, — изрекаю я в своей лучшей телефонной манере. Мачеха мной бы гордилась.

— М-м-м? Привет. Я... в общем, это... звоню по объявлению.

— А вы кто? — вопрошаю надменно и сама кривлюсь от отвращения.

Что я творю? Мне ведь просто горит сдать комнату! Следовательно, надо быть спокойной, дружелюбной, располагающей.

— Извините, я была в ванне, потом искала одежду... — Э-э, нет, так не пойдет, это уже секс по телефону. — В смысле... меня зовут Хизер.

— Да, здрасьте... (Неловкая пауза. Раздумывает, должно быть, повесить ли трубку. Судя по всему, собеседование я провалила. М-да, не уверена, что сама сняла бы у себя жилье.) А я Гейб.

Имечко не из заурядных. Любопытно, как выглядит Гейб. Поскольку он американец, то, наверное, высокий, широкоплечий и белозубый, — хотя с моей везучестью он скорее всего окажется маленьким, толстеньким и лысеньким. Тьфу ты — ну и что? Я жильца ищу, а не любовника.

— Отлично, то есть... — Надо бы выдать в ответ что-нибудь остроумное... но что? Ладно, проехали. — То есть клево! — Ой. А вот это никуда не годится. Я жмурюсь от стыда. Не произносите "клево", если не избавились от остатков приобретенного в детстве йоркширского выговора. Получится "клиово" — что совсем не клево.

К счастью, незнакомец ничего не заметил, а если и заметил, то промолчал.

— Так вот я хотел узнать... насчет комнаты.

Комнаты?.. Ах, ну да.

— Она еще сдается?

— Вообще-то многие интересуются... — вру я, бочком подбираясь к окну. Из него открывается вид на окна моего сногсшибательного соседа, и я просто не могу удержаться: приподнимаю уголок жалюзи и выглядываю наружу — вдруг онтам?

— Да? Ладно. Извините за беспокойство. Мне все равно жилье нужно только на время.

— На время? — Я навостряю уши.

— Да, я здесь недели на три. Самое большее — на месяц.

Месяц. Звучит бесподобно. Очень мило... и очень недолго. Четыре недели, по 150 фунтов в неделю, итого... быстренько соображаю... как раз достаточно, чтобы реанимировать одну кредитку. И если я заставлю себя оторвать задницу от дивана, за месяц вполне могу найти работу с зарплатой, которая позволит больше не делить сиденье унитаза с совершенно чужим человеком.

— Нет-нет, я пока не приняла решение, продолжаю отсматривать кандидатов...

Я слишком сильно дергаю за веревку, штора улетает вверх, оставляя окно — и меня! — беззащитно неприкрытыми. Кто бы сомневался — именно в этот момент сосед раздвигает свои занавески. С диким воплем я отскакиваю в угол.

На том конце провода — гробовая тишина. Наконец, через несколько секунд:

— Упс... Трубка из рук выпала. Вы... еще здесь?

Говорит осторожно, будто по минному полю ступает. И я его понимаю — растеряешься тут...

— Э-э... да, я еще здесь.

— С вами все в порядке?

Поскольку я оказалась у зеркала, пялюсь на свое отражение.

— Все прекрасно, — отвечаю придушенным голосом.

Боже-мой-боже-мой-боже-мой. Итак, вот что онувидел. Голые сиськи, потеки туши на щеках, мокрые патлы, полоска отбеливающего крема над верхней губой и пресловутые тяжеловатыебедра во всей красе.

— Точно?

— Абсолютно, — отрезаю я.

Осторожно подкравшись к окну, выглядываю одним глазком, как снайперша. Онвсе еще там. Остолбенел небось от шока. Я падаю на пол, как новобранец на учениях.

— У-й-й-ю-ю!

— Кажется, сейчас неподходящий момент...

— Подходящий, подходящий. — Тяжело дыша, по-пластунски пячусь от окна. Болезненно морщусь — сизалевый коврик здорово ободрал соски. — Может, зайдете, посмотрите?.. — Выпрямляюсь, держась за вешалку для верхней одежды, срываю с крючка жакет и плотно в него заворачиваюсь. — Вдруг комната не понравится? Или я не понравлюсь, — добавляю с нервным смешком.

— Когда?

— М-м... на той неделе? — Пытаюсь выиграть время. Надо ведь толком попрощаться с новыми кастрюлями.

— А если завтра?

— Завтра? — взвизгиваю я.

— Простите, не сообразил. Завтра суббота, у вас, вероятно, планы на вечер.

— М-м... в общем-то...

Страшная правда в том, что нет у меня никаких планов. Я одинокая женщина. Мне светит сидеть дома. Одной в четырех стенах. В субботу вечером.

— Простите, я, наверное, веду себя как типичный янки? Слишком настырно? — Голос в трубке спасает меня из пучины самоуничижения.

— Да, то есть нет, нет... ничего подобного.

Хизер, возьми себя в руки! Вспомни про кредитку. Про счета за квартиру. Про то, что ты дала объявление несколько недель назад, а это первыйзвонок.

— Завтра в самый раз!

— Ну зашибись.

— М-м... да... зашибись. — Вот вам еще одно словцо, которое нормально звучит только в устах американца.

Пауза.

— Мне бы... адрес.

— Ах да, адрес... конечно! — Я тараторю так быстро, что Гейб дважды переспрашивает.

— Спасибо. Тогда до завтра. В семь нормально?

— Договорились, до завтра.

Положив трубку, прислоняюсь к стене. Как быстро все происходит, голова кругом. Делаю несколько глубоких вдохов. Вода с волос струйками бежит по спине, и, хотя в прихожей больше двадцати градусов, я вся дрожу. Сую руки в карманы, чтобы поплотнее запахнуть жакет, и на что-то натыкаюсь. Вроде бы мягкое, но царапается. Озадаченная, вытаскиваю "что-то". Дурацкий вереск на счастье. Как он здесь оказался?

Иду к входной двери — в углу я держу корзину специально для рекламного мусора — и уже собираюсь выбросить веточку, но тут замечаю на коврике пакет. Черт бы побрал рекламщиков, наверняка опять пробники: растворимый супчик с термоядерным усилителем вкуса или кусок мыла от всех проблем кожи... нет, погодите! Это же одноразовые бритвы. Вы представляете? Теперь не придется разгуливать в образе пещерной женщины!

Вне себя от радости несусь в ванную, уже тянусь к бритве, чтобы сменить лезвие... и только тут понимаю, что все еще держу в руке веточку вереска. Почему-то никак не могу от него избавиться. Правда, что ли, волшебный? Волшебный?!Саркастически улыбаюсь. Хизер Хэмилтон, что на тебя нашло? Никакого волшебства, обычный цветок. Или злак?

Задумчиво кручу веточку в пальцах. Даже если отбросить цыганский треп, вереск и сам по себе довольно милый. Жалко выкидывать. Налив воды в колпачок от дезодоранта, пристраиваю веточку и отправляю эту икебану на подоконник. Пусть себе стоит.

ГЛАВА 6

Берег реки Эйвон. С десяток начинающих художников сгорбились над деревянными мольбертами, обложившись связками кисточек и тюбиками с масляной краской. Перед ними бескрайняя панорама Шропшира. Небо, поля, река — их задание на сегодня. Занятия проводятся в рамках летней школы, организованной художественным колледжем Бата. Ученики приехали сюда аж из самого Техаса. С ними работает Лайонел — рослый, грузный бородач лет шестидесяти с небольшим, словно переброшенный сюда на машине времени прямиком из эпохи расцвета французского импрессионизма: заляпанная краской хламида, шейный платок, берет, косо сидящий на густых черных кудрях, которым позавидовал бы и тридцатилетний. Лайонел расхаживает среди учеников, громогласно раздавая советы и похвалы.

— Мастерски используешь пурпур, Сэнди!

Пышногрудая дама, расплывшись в улыбке, продолжает энергично покрывать холст мазками.

— Очень точный набросок, Джордж-младший! — Он хлопает старичка в бермудах по костлявому плечу. — А теперь давай поработаем как взрослые. — Лайонел ловко вырывает у Джорджа-младшего карандаш и вкладывает ему в руку кисть из конского волоса.

— Лайонел!

Мой крик застает папулю врасплох. Он круто разворачивается, и полы халата взлетают, как парашют. Я машу ему с деревянной изгороди, на которой сижу уже минут пять, гордо за ним наблюдая, и сердце у меня невольно сжимается. Я — папина дочка. Но, живя в Лондоне, не могу проводить с ним столько времени, сколько хотела бы, и мне его очень не хватает. С каждым годом все сильнее. А ведь папуля стареет... Растянув рот в улыбке, кричу еще громче: