Мечтай осторожнее

— Вереск[16]!

Вздрогнув, оборачиваюсь.

— Веточка вереска на счастье!

Возле банкомата жмутся друг к другу несколько женщин с плетеными корзинками в руках. Увы, в списке предметов ненависти горожанина сразу за дождем следуют бродячие торговцы, не важно чем — страховками, спасением души или языческими амулетами. Так что эту группу ирландских цыганок целенаправленно игнорируют. Но это не значит, что их не замечают.

Я тоже заметила. Но я страстно желаю поскорее добраться домой, поэтому поступаю так же, как и всегда, когда вижу, что на улице проводится опрос, студенты раздают листовки или — да, мне стыдно! — гринписовцы агитируют прохожих присоединяться к их движению и делать взносы на благое дело. Набычившись, пру напролом, глядя прямо перед собой и притворяясь, будто внезапно лишилась слуха на сто пятьдесят процентов.

— Эй, красавица! — От кучки цыганок отделяется одна и с проворством футбольного нападающего преграждает мне дорогу.

Пытаюсь ее обогнуть, но она не дает пройти.

— Вот тебе веточка вереска на счастье. Обращайся с ней мудро, и твои заветные желания исполнятся. Тебе обязательно повезет. — Она сует мне под нос поникший прутик, перевязанный грязной розовой ленточкой. — Счастливый вереск обладает огромной силой.

— Нет, спасибо, — твердо говорю я.

— Всего два фунта, красавица.

— Не нужно!

Я стараюсь не встречаться с ней взглядом, но цыганка хватает меня за руку. Кожа у нее грубая, темная, что особенно заметно по контрасту с моей — тонкой, бледной, в веснушках. Вижу грязные обломанные ногти, узловатые, искореженные артритом суставы, на запястье, рядом с розовыми пластмассовыми часиками, серебряный браслет с подвесками-талисманами. Позвякивая амулетами, она трясет передо мной веточкой и при этом вкрадчиво воркует:

— Храни его, держи при себе. Волшебство подействует, верь мне. Твоя судьба переменится. Исполнятся все твои желания.

Ага, конечно. Получается, я совсем дурочкой выгляжу?

Но искорка в ее пронзительных зеленых глазах дает понять, что отказ не принимается. К тому же, пока я торчу тут посреди улицы, промокаю все больше. В итоге, просто чтобы отвязаться, пихаю пару монеток ей в ладонь, шершавую, как наждачная бумага. Цыганка тут же растворяется в толпе, оставив меня стоять под ливнем с веточкой вереска в руке.

Вереск на счастье. Счастливая Хизер.

Забавно, ничего не скажешь. И это убожество обладает волшебной силой? Сунуть в урну и забыть? Но ближайшая урна через дорогу... Я заталкиваю вереск в сумочку — выброшу, когда доберусь домой. Но не раньше, чем стяну мокрую одежду, откупорю бутылочку вина и как следует отмокну в горячей ванне.

Предвкушая погружение в ароматную пену с бокальчиком совиньона, несусь к дому, хлюпая огромными башмаками.

ГЛАВА 5

Ловко завернув кран большим пальцем ноги, я откидываюсь в облако душистой пены. Блаженство. Чистое, стопроцентное блаженство. Потягивая вино, вдыхаю восхитительный аромат корицы и ванили — спасибо волшебным флаконам, которые обнаружились у меня в закромах. Лежали в плетеной корзинке вместе с другими сувенирами от уик-энда с Дэниэлом в Озерном крае[17]. Я храню корешок билета в дом Вордсворта[18], залитое чаем меню из местного кафе и маленькие шоколадки — горничная каждый вечер клала их нам на подушки, но я не съела ни единой, фигуру берегла. Дэниэл, видите ли, находил, что бедра у меня "тяжеловаты".

— Тяжеловаты! — недовольно бурчу себе под нос.

Раздражает собственная сентиментальность — зачем цепляться за весь этот хлам? — а также бессовестная самонадеянность мужиков. Меня, значит, критиковал, а сам? Складки жира на боках и залысины на висках (потому и бреется наголо, а вовсе не ради сходства с Джейсоном Стэтхемом).

— К твоему сведению, эти самые бедра совершают пробежку по парку трижды в неделю, — продолжаю ворчать я, щедро глотнув ледяного совиньона.

Ладно, дважды, и это скорее прогулка, а не пробежка, но все же...

— Эти самые бедра могут сделать сотню приседаний за раз! Эти бедра, черт побери, способны питоном обвить чью-то шею!

Ну допустим, в этом я уже некоторое время не практиковалась, но если чуточку подразмяться...

Пристроив бокал на бортике ванны, тянусь за мочалкой и мылом, поднимаю над водой блестящее розовое бедро и намыливаю энергичными круговыми движениями, как чемпион начищает свои медали. Раз-два, раз-два, по часовой, против часовой, полирую внешнюю сторону, затем внутреннюю. Сполоснув мочалку, перехожу к другому бедру. В темпе — раз-два, вперед-назад, вверх-вниз, вправо-влево. Дряблости — нет, целлюлит — долой, прыщики — прочь!

Кстати, интересная мысль. Почему этого в кино никогда не показывают? Кажется, голливудские режиссеры даже не подозревают, что женщина, оставшись одна в ванной, иной раз трет пемзой пятки и удаляет волоски над верхней губой. По мнению киношников, мы погружаемся в пучины сладострастия, намыливаем груди, дразним себя струйками воды между ног, прижимаем к соскам запотевшие бокалы вина... При полном макияже, разумеется.

Да-а уж. Знали бы мужчины правду, были бы страшно разочарованы. Я трогаю полоску крема над верхней губой. Нет, рано — еще пять минут. Отложив мочалку, берусь за бритву. Лезвие забито волосками с прошлого раза, а новых лезвий нет. Черт. Когда я в последний раз брилась тупым лезвием, жутко порезалась. Но какие варианты? Провести выходные с ногами, как у моей бывшей учительницы немецкого?

Не тратя время зря, по-быстрому промываю лезвие под краном и уверенными движениями снимаю волоски вместе со слоем пены с икры, лодыжки, колена... Ой. Кровавое пятнышко стремительно расплывается на коже.

— Чтоб тебя!

Схватив полотенце, наскоро перевязываю ногу. Телефон звонит в тот момент, когда я доматываю импровизированную повязку. Дзынь-дзынь — несется по коридору из прихожей. Кто бы это мог быть? Джесс в Дели. А с папой я сегодня уже говорила. Где-то вычитав про кошачьи курсы йоги — чего только в Голливуде не напридумают! — он интересовался, не оценит ли Билли Смит абонемент на несколько уроков йоги в качестве подарка на день рождения. Я невольно улыбаюсь. Папа у меня художник, само собой, с причудами, но я бы его ни на какого другого не променяла. Вот бы я могла с чистой совестью сказать то же самое о мачехе...

Махнув рукой на телефон, вновь окунаюсь в корично-ванильный аромат и жду, пока включится автоответчик. Скорее всего, это мачеха хочет чем-нибудь испортить мне настроение. Впрочем, есть и призрачный шанс, что Дэниэл решил откликнуться на мою эсэмэску.

Вот только хорошо это или плохо? Учитывая текст (дословно: "Скучаю. Может, перепихнемся по старой памяти?").

Клянусь, я совершенно ни при чем, это все проклятая текила. Япо нему не скучаю. Я его ненавижу. И уж конечно, не желаю с ним спать. Хм-м... Может, все-таки взять трубку?

Ладно, плевать. Глубже погружаюсь в пену, забросив одну ногу на бортик, тянусь за бокалом и делаю еще глоток. Пусть себе звонит сколько влезет.

Проходит лет сто, телефон умолкает, со щелчком включается автоответчик. Сейчас раздастся жеманный голосок мачехи. Она стыдится своего происхождения (потомственные рабочие из Манчестера) и всякий раз, открывая рот, пытается подражать королеве.

— Алло, привет...

По всему телу волной прокатывается... паника? Радостное волнение? Боже, неужели Дэниэл, нет, не может быть! Но тут до меня доходит, что автоответчик вещает голосом с американским акцентом, и я чувствую себя полной дурой... разочарованной дурой.

— Я насчет объявления. Вы давали объявление в... секундочку...

Шелестят страницы.

— В газете, которая называется...

— "Трофеи"! — произносим мы хором.

Черт!

Выпрыгиваю из ванны и в чем мать родила мчусь в прихожую, орошая пол и стены мыльной водой. Говорите, говорите, умоляю мысленно, пытаясь скользкими пальцами ухватить радиотелефон.