Мечтай осторожнее

— Должно быть, ты был по уши влюблен...

— С того самого момента, как ее увидел, — тихо произносит он и сжимает мою руку, одаривая меня тем особенным взглядом, который неизменно сопровождает воспоминания о маме.

В молчании мы переходим к последнему экспонату — фигуре, составленной из черных и белых кубов. Но эту "инсталляцию" я едва замечаю. Думаю о родителях, пытаюсь представить их влюбленными, двадцатилетними. Лайонел прав: в те годы на самом деле все было по-другому. Но в моих отношениях с Джеймсом есть нечто похожее. Его ухаживание по-хорошему старомодно. Сначала ужин в ресторане, потом поход в кино, теперь приглашение в гости... И до сих пор мы только целовались. По нынешним меркам, детский сад. Но когда-то считалось, что события и должны развиваться постепенно, ведь в этом куда больше романтики. Например, мама и папа полюбили друг друга задолго до того, как прыгнули вместе в постель.

Эта мысль восстанавливает мою пошатнувшуюся уверенность, я поворачиваюсь к Лайонелу и, не в силах сдержаться, спрашиваю:

— Скажи, а сколько времени прошло, прежде чем вы с мамой... Ну...

— Времени? — Он смотрит на меня как громом пораженный, а потом разражается хохотом. — Вот еще! Да мы, как кролики, занялись этим на первом же свидании!

Б-з-з-з-з-з-з.

Сорок пять минут спустя я стою перед дверью Джеймса, держа палец на кнопке звонка и нетерпеливо притоптывая.

Все, хватит.

Точнее, какое там "хватит". Мне отчаянно не хватаеткое-чего! Это самое кое-что в моей жизни отсутствует. Чего нельзя было сказать о родителях. Нет, ну честное слово. Заниматься сексом меньше, чем твои мама с папой, — чудовищное извращение.

Б-з-з-з-з-з-з.

— Кто там? — раздается наконец в домофоне заспанный голос Джеймса. Смотрю на часы: довольно поздно. Наверное, он уже лег. — Кто это? — Зевок.

— Это я, Хизер.

Ну и пусть он сонный. Я приняла решение. К черту ухаживания. К черту всю эту ерунду про то, чтобы "получше узнать друг друга". И к черту уважение, которое он будет или не будет испытывать ко мне с утра.

— Я думал, у тебя сегодня дела.

— Я уже освободилась.

Пауза.

— Все хорошо?

— Отлично! — вру я. Вряд ли внезапно бросить отца, прыгнуть в такси и объявиться на пороге у потенциальноголюбовника в приступе сексуальной горячки — так уж хорошо, правда? — Можно войти? — спрашиваю напрямую, не совсем четко выговаривая слова. Возможно, коктейли были крепче, чем мне казалось.

— Разумеется.

Щелкает замок, я открываю дверь и нащупываю выключатель. Большая медная люстра заливает светом коридор, и я скачу вверх по лестнице через две ступеньки. Сердце в груди бухает, кровь бежит по венам с бешеной скоростью, рассудок мутится, в паху ноет.

Завернув за угол, вижу Джеймса, который ждет меня на пороге своей квартиры. Видение неземной красоты в белом махровом халате, из тех, что выдают на память в шикарных отелях. Он сводит брови:

— Хизер, что случилось? Ты как будто...

Я закрываю ему рот поцелуем и засовываю язык чуть ли не в горло. Сопротивляться он не пытается — да это и бесполезно. Я пьяная, сексуально озабоченная женщина, которая не занималась любовью почти год. У бедняги просто нет шансов.

ГЛАВА 21

— И вот тут-то он мне говорит: "Джессика, рядом с тобой мне хочется стать лучше".

Утро вторника. Мы с Джесс на занятиях йогой. После бесконечных "приветствий солнцу" (сущая пытка для человека, неспособного дотянуться до пальцев ног без предварительной получасовой разминки) я отдыхаю в так называемой "позе ребенка". Другими словами, ничком, носом и взмокшим лбом в ковер.

Глубокий вдох. Боже, какая жара. Закрыв глаза, пытаюсь вообразить, что я на пляже в Гоа или в корнуолльском садике. Короче, где угодно, только не в "Центре священного движения", под завязку набитом потными телами. В довершение всего мне в ухо ввинчивается голос Джесс.

— По-моему, это из какого-то фильма, — откликаюсь я.

Джесс позвонила рано утром, прочирикала, что вернулась из Сиднея, и напомнила, что я еще несколько недель назад обещала сходить с ней на бикрам-йогу ("Это обалденно, солнце мое, зал прогревают до тридцати двух градусов, так что запросто принимаешь всякие немыслимые позы"). Я и впрямь обещала, но в тот момент почувствовала, как мои чакры завязываются узлом. Упражняться? В тридцатиградусной жаре? На протяжении двух часов? Да только подумав об этом, я ощутила полный упадок сил.

— Извини, в три часа у меня тюдоровское венчание в Хэмптон-корте.

Невероятно, но я испытала облегчение при мысли о том, что мне предстоит фотографировать жениха и невесту, наряженных под Генриха Восьмого и Анну Болейн. Теперь вы понимаете, до какой степени я ненавижу йогу?

Джесс, однако, мое "нет" не приняла, пришлось соглашаться. Только здесь я поняла, почему она так настаивала на встрече, — и ее мотивы никоим образом не были связаны с бикрам-йогой.

Зато они очень даже связаны с Грегом.

— Что за цинизм, Хизер? — ворчит Джесс.

За последние сорок пять минут она мне все уши прожужжала о том, какой Грег замечательный и какой необычный он ведет образ жизни. Тренируется для участия в чемпионате по триатлону, только что совершил восхождение на Мачу-Пикчу и бегло говорит на пяти языках. Словом, кино снимать можно. Но теперь мечтательная пелена в ее взоре сменилась злобным блеском.

— При чем тут цинизм, Джесс? Я точно помню, что слышала эту фразу в... — Да как же назывался тот фильм?! Теперь буду мучиться.

— Лучше помолчи, — обрывает меня подруга. — Согласна, я перецеловала кучу принцев, которые потом превратились в лягушек. Но Грег... — мечтательно тянет она, — совсем другой. Честный и искренний. И по части отношений с женщинами — все в полном ажуре. Никаких тебе бывших жен, было несколько подружек, но ничего серьезного... — Она загибает пальцы. — Хочет остепениться и нарожать детей...

— Джек Николсон! — победоносно восклицаю я. — "Любовь по правилам и без"!

— Что?

— Это точно фраза из фильма. Так Джек Николсон говорил Хелен Хант.

Джесс сверлит меня негодующим взглядом. Ну кто, скажите на милость, все время тянет меня за язык?

— ...Итак, постепенно выпрямляясь, делаем несколько глубоких вдохов...

— Отличное кино, — слабым голосом добавляю я.

Зажав большим пальцем ноздрю, Джесс приступает к йоговскому дыханию. На ней модный спортивный костюмчик, естественно, с интернет-аукциона, к тому же она без труда способна сложиться пополам, — Джесс из тех людей, которые у новичков вроде меня вызывают священный ужас. Другое дело — ваша покорная слуга в поношенной футболке и шортах, на фоне которой любая семидесятилетняя бабуля покажется гуттаперчевой.

— Грег, видно, отличный парень, — пытаюсь я загладить вину перед подругой.

— Так и есть, — отрывисто отвечает она, меняет ноздрю и делает глубокий вдох.

— Должно быть, подтянутый и мускулистый.

Выдох.

— Триатлон. Ух ты! — не унимаюсь я.

Зря стараюсь. Джесс продолжает размеренно вдыхать и выдыхать. Вдох. Выдох. Но это не спокойное, расслабленное дыхание, которое умиротворяет душу и тело, а скорее сердитое сопение, в котором так и слышится: "До чего же ты меня бесишь, Хизер".

Вены у нее на лбу набухают. Еще лопнет от злости, чего доброго. Надо спасать положение. Предпринимаю последнюю попытку:

— А я тут... сексом занималась.

Эффект разорвавшейся бомбы. Все обиды забыты в тот же миг.

— Сексом?— Джесс резко перестает сопеть. — С кем?

— В жизни не поверишь.

— С кем? С кем? Ну скажи, с кем?

— С моим красавцем-соседом.

Глаза у Джесс похожи на два блюдца.

— Шутишь?

— И не думала.

— Твою мать.

Стоящая рядом тетка в трико (дочкином, судя по фасону) бросает на нас гневный взгляд.