Тетрадь опасных советов

Ясный перец, он приезжал в Москву за тетрадью, — сказал Ситников.

В общем, чтобы, как фотокарточку, проявить Иванова, надо вычислить адрес интерната, где он остановился. Там мы о нем обязательно что-нибудь пронюхаем, это сто пудов. Лишь бы денег хватило, чтобы на такси проследить за его «Фордом». Я ведь уйму баб—ла оставил в уличных кафе, — признался Пузырь. — У тебя есть деньги? Давай. Потом вернем сполна.

Когда потом?

Когда найдем тетрадь и продадим ее за огромные бабки. Тетрадь ценнейшая — это сто процентов. Найдем и продадим, а деньги поделим на троих: мне, тебе и Майе. Я уверен, что Майя и сама хотела продать эту тетрадку, да, видно, они с Ивановым в цене не сошлись. Я,'естественно, всех деталей не знаю, но предполагаю, что Майе эта тетрадь досталась на халяву и что ее родители об этом ничего не знают. Короче, продадим тетрадь, обязательно продадим. А ты думаешь, почему я впрягся в это дело?

Чтобы девчонку из беды выручить.

Ну, это само собой. Но еще я хочу стать сказочно богатым хотя бы перед концом света. Короче, давай все деньги, которые у тебя есть при себе.

Вадик порылся в карманах и отдал Пузырю кучу серебристой мелочи и одну мятую купюру. Тот долго что—то высчитывал, раскладывал деньги кучками на телефонном аппарате, часть отдал обратно Вадику, затем снова забрал. Потом пересчитал свои деньги, купюры свернул в трубочку, а мелочь ссыпал в карман джинсов.

До центра должно хватить. Но если Иванов поедет на другой конец Москвы, то мы в пролете. — Пузырь указал на таксофон: — Позвони ему, скажи, что встреча отменяется.

Вадик набрал номер Иванова. Услышав его «алло», сказал:

—Здрасте, Михаил Андреевич! Это Вадик Ситников. Встреча отменяется.

Почему?

Вы уж меня извините, но я все перепутал. Оказывается, мой приятель, ну, тот, которого вы ждете, не видел вашу девчонку. Он, оказывается, был на шоссе не вчера, а позавчера.

Вадим, это неприлично! Я потратил время, приехал сюда, жду твоего приятеля, а ты, оказывается, все перепутал! — раздраженно высказался Иванов. —* В конце концов ты мог бы позвонить раньше и предупредить меня, чтобы я не приезжал.

Извините, — попросил Вадик. — Я вчера в футбол играл. Мне мячом в башку так засветили, что я до сих пор как под наркозом хожу, ничего не соображаю. .

Лечиться надо!

Не попрощавшись, Иванов отключил свой мобильник и убрал его в карман пиджака. Затем он поспешно сел в старый «Форд», развернулся и поехал в обратную сторону. Ребята не успели опомниться, как его серебристая иномарка свернула в боковую улицу, в ту, из которой вчера выбежала Майя. Вестибюль метро находился на пригорке, поэтому отсюда дорога была видна как на ладони.

Ты что тормозишь? Бежим скорей ловить тачку! Надо ехать за ним, пока он не исчез из вида! — поторопил приятеля рузырь.

Не надо ловить тачку. Расслабься, — спокойно сказал Ситников, направляясь к выходу. — Он свернул в боковую улицу, значит, остановится в ближайшем дворе. Та улица ведет к кварталам жилых домов, за которыми лежит железная дорога. В общем, железная дорога как бы отсекает другую часть города. Если он поехал в ту сторону, то, сто процентов, остановится в каком-нибудь дворе.

Откуда ты это знаешь?

Однажды я на скутере туда заехал, хотел дворами на другую улицу выехать, а там — голяк, вместо улицы — рельсы. Пришлось обратно на это шоссе выезжать, — объяснял Вадик, уверенно шагая к тому месту, где он вчера чуть не сбил Майю.

Приятели недолго искали подержанный «Форд» Иванова. Они свернули в боковую улицу, по которой вчера девочка убегала от серебристой иномарки, затем миновали квартал стандартных девятиэтажек, вышли к следующему двору и разом, не сговариваясь, остановились.

Ты видишь то же, что и я? — спросил Вадик, схватив Пузыря за предплечье.

Ага, я вижу твою галлюцинацию.

Перед воротами трехэтажного здания, окруженного высоким железобетонным забором, на перилах сидели, как куры на насесте, двое очкариков: один — копия другого. На воротах желтела латунная табличка «Школа—интернат санаторного типа». Очкарики лузгали семечки, то и дело посматривали на часы, наверное, кого—то ждали.

Близнецы... — произнес Пузырь. — Как же ты сразу не догадался? Ведь это самое простое объяснение.

Вот когда ты на скутере чуть не собьешь девчонку, а потом тебя вызовут на допрос в инспекцию по делам несовершеннолетних, вот тогда я посмотрю, как быстро тебе в башку придет это простое объяснение, — сказал Вадик в свое оправдание. — После допроса у тебя вообще ни одной мысли не возникнет, станешь как овощ.

У меня всегда возникают мысли — четкие, быстрые и ясные, потому что мой мозг — быстрый, как сама мысль, — похвастался Пузырь.

В это время из—за поворота выехал «Икарус» с желтой табличкой «дети» в левом углу лобового стекла. Очкарики оживились: один из них связался с кем—то по мобильнику, другой подбежал к воротам и стал махать водителю руками, крича при этом, как настоящий регулировщик: «Давай, давай на меня! Еще метра три! Давай, давай, не шугайся! Стоп!» — крикнул он, скрестив руки над головой, точно изображал оленя.

Автобус медленно развернулся на узкой улице, задним ходом осторожно подъехал к школе—интернату и остановился так, что его передние двери оказались вровень с воротами школьного забора.

Вадик догадался, что очкарики вместе с другими учащимися интерната через несколько минут уедут на экскурсию, и тогда он снова потеряет их след на неопределенное время. Он решил действовать, не медля ни секунды.

Слушай, Пузырь, отвлеки того водолаза, который руками перед автобусом машет, чтобы он мне не мешал со вторым очкариком базарить. Хочу поговорить с ним, типа разобраться.

Эх, Ситников, что бы ты без меня делал! Ничего, без моей мощной умственной поддержки, — сказал Пузырь и направился к подростку в очках, который о чем—то говорил с водителем «Икаруса».

А Вадик тем временем направился к его брату—близнецу, который, поговорив с кем—то по мобильнику, набирал другой номер на телефонной трубке.

Погода хорошая, не правда ли? — произнес Ситников, почти вплотную приблизившись к двойнику.

Вадик мог схватить его за руку, но очкарик, увидев и сразу узнав Ситникова, внезапно спрыгнул с перил и бросился к воротам, чтобы скрыться в интернате. Но ворота загородил автобус. Тогда он, недолго думая, побежал в сторону железной дороги. Вадик бросился за ним.

Они бежали по неровному, в выбоинах, асфальту. С обеих сторон улицы тянулись заборы, проходные каких—то депо. Вздымались вверх закопченные трубы. Впереди слышались гудки тепловозов, стук буферов, голос диспетчера из громкоговорителя. Когда они выбежали на паутину железнодорожных путей, резко запахло мазутом.

Стой, дурак! — кричал Вадик, спотыкаясь о ржавые рельсы и промасленные шпалы. — Я тебе ничего не сделаю, не бойся! Только поговорим!

Очкарик будто не слышал. Он убегал от преследовавшего его Ситникова и, несомненно, проигрывал этот кросс. Вадик был крепче и тренированней, а очкарик, несмотря на свое хилое телосложение, обладал упрямством и целеустремленностью. Когда они оказались на железнодорожных путях, Вадик сильно проиграл во времени, так как неправильно рассчитывал свои шаги — спотыкался, оступался, один раз даже упал, больно ударившись коленкой о гигантский болт. Зато коротконогий очкарик прыгал по рельсам, как заяц по поляне, словно всю жизнь только и делал, что тренировался бегать по переплетениям железнодорожных веток.

Миновав паутину из множества рельсов и шпал, они выбежали на просторную асфальтированную площадку, заставленную грузовыми контейнерами. При каждом вокзале или сортировочной станции существуют такие дворы, а на этих дворах стоит бесчисленное количество ржавеющих рифленых грузовых контейнеров.

Очкарик петлял между этими контейнерами, стараясь уйти от Вадика, но Ситников не отставал от него. Когда площадка с контейнерами оказалась позади, близнец побежал вдоль дощатого забора — он уже приглядел место и целенаправленно приближался к нему. У пролома в заборе, исписанного всевозможными надписями, он на мгновение замер, пригнулся и пролез через дыру на другую сторону. Через несколько секунд Вадик юркнул следом за ним и оказался на строительной площадке.