Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 12



Однако того, что мы пока имеем, явно недостаточно для составления подробной биохроники Лаврентия Павловича, то есть — летописи жизни и деятельности исторического лица по дням, а порой и по часам. Если бы она была, можно было бы сравнить с ней тот текст, который «Павел Лаврентьевич» предложил мне как дневники Берии. Увы, биохроники Берии мы не имеем, так что даже поверхностная идентификация текста представляла собой проблему.

Я раздумывал…

Грубых, сразу же различимых накладок в дневниковом тексте не было. Но само по себе это не доказывало ничего, хотя всё, что я достоверно знал о Берии, позволяло толковать лежащую передо мной распечатку как подлинный документ эпохи.

Интересным был вопрос, как расценивать то, что оригинал, как следовало из фотокопий, был написан на русском языке. Насколько этот факт доказывал аутентичность текста или, напротив, его поддельность?

Берия был мингрелом и его родным языком был, конечно, грузинский. Однако и русский язык он знал уже с детства. И то, что дневник написан на русском языке, лично для меня оказывалось лишним доказательством его аутентичности — во всяком случае, с психологической стороны. Позволю себе остановиться на этом подробнее…

Не знаю, как хорошо Берия владел грузинской письменностью. То, что он ею владел — вне сомнения, ведь он учился в абхазской школе, на Кавказе. Но также вне сомнения, что он рано перешёл в письме на русский язык. И это объяснимо с любой точки зрения. Берия хорошо понимал значение русского языка для успеха в жизни. А за то, что он был рано ориентирован — самим собой — на достижение такой цели, говорит вся его последующая биография. Лаврентий Павлович всегда имел ярко выраженную огромную трудоспособность и настолько незаурядную натуру, что был бы обречён на успех даже в условиях царской России. У него ведь были явные инженерные и организаторские способности и склонности.

Впрочем, его деятельная натура в условиях нарастающей дестабилизации в Российской империи могла бы привести его и в стан профессиональных революционеров. Берия был бескорыстен, в личных запросах достаточно скромен и эмоционально подвижен. Собственно, в надвинувшихся на Россию грозных бурях он ведь и выбрал судьбу не свидетеля, а участника эпохи, отдавшись борьбе на «красной» стороне баррикад.

В любом случае — и для инженерной карьеры, и для революционной работы — хорошее знание русского языка было необходимо. Причём навык письменности был даже важнее, чем разговорные навыки. Вспомним Сталина. Его первые работы были опубликованы в тифлисской социал-демократической газете «Брдзола» («Борьба») на грузинском языке, но Сталин быстро перешёл на русский, без чего его возможности как общероссийского теоретика и практика революции не могли бы расширяться и укрепляться.

У Берии ситуация была — на своём уровне — схожей, поэтому русский язык как письменный был ему абсолютно необходим уже в молодые годы. Вся же его последующая жизнь только совершенствовала и углубляла навык к выражению мыслей на бумаге на русском языке. При этом и писал Берия весьма грамотно. Многочисленные ошибки и нередкая корявость выражений, которые допущены им в «письмах из бункера» после ареста в июне 1953 года, объясняются, как я понимаю, огромным душевным стрессом, а также тем, что он лишился пенсне.

Если говорить о языке дневника, то его нельзя назвать литературно гладким, но это объяснимо — дневник вёлся крайне занятым человеком, нерегулярно, и это были, что называется, спешные черновые записи «для души». Этим же объясняются, надо полагать, немногочисленные орфографические и более частые синтаксические ошибки.

Но сравнивать дневник с достоверно принадлежащими перу Берии текстами сложно, потому что, насколько мне известно, имеются лишь пять достоверно вышедших из-под пера лично Берии и опубликованных документов.



Это, во-первых, автобиография, собственноручно написанная им 22 октября 1923 года. Второй документ стоит отметить особо, это — надиктованное Берией в 1953 году письмо в КБ-11 по поводу имевшей там место быть аварии с исследовательским реактором. Оба документа характеризуют деловой литературный стиль Берии, но об уровне грамотности можно судить лишь по первому документу, и этот уровень вполне приемлем для молодого грузина-мингрела. Нет сомнений в том, что с годами уровень письменной грамотности Берии только возрастал, и это вполне объяснимо: Сталин сам был абсолютно грамотным человеком и был весьма нетерпим к неграмотности его сотрудников. Поэтому Берия уже по этой причине не мог не работать над своим уровнем письменной грамотности, а также и над деловым литературным стилем.

Однако в трёх остальных аутентичных документах — я имею в виду три письма Берии, написанных им 28 июня, 1 и 2 июля 1953-го, в адрес ЦК после ареста, уровень грамотности и стиль, что называется, «хромают». Ряд очень неглупых исследователей и прежде всего Ю.И. Мухин отрицают аутентичность этих писем, но по моему мнению, эти три письма написал именно Л.П. Берия, но написал их в состоянии очень сложного по психофизиологической структуре шока, когда в его душе и разуме самым причудливым образом соединились полная растерянность и сохранённые запасы энергичности, нежелание поверить в то, что многолетние товарищи и коллеги могут так неожиданно, незаслуженно и подло его предать, и со-хранённая способность к трезвому анализу, простой человеческий страх перед неопределённым будущим и мысли об уже полной его предопределённости в сочетании с неизбежными мыслями о том, как много ещё надо и можно было бы в жизни сделать для той могучей державы, одним из творцов которой он был.

Находясь в таком состоянии, можно забыть о правилах и грамматики, и стилистики, и синтаксиса.

Дневник в состоянии шока не ведут, но стиль переданного мне дневника являл собой нечто среднее между литературной и грамматической нормой и её нарушением. И это тоже объяснимо. Берия был, безусловно, очень эмоционально подвижным человеком, но умеющим при этом сдерживаться тогда, когда этого требует ситуация. Причём ему ежедневно приходилось как раз сдерживаться, «выходя» порой «из себя» скорее в целях, так сказать, воспитательных. Наедине же с собой ни сдерживаться, ни придерживаться грамматических правил нужды не было, зато в подсознании сохранялось ощущение перманентного дефицита времени. Отсюда, как я понимаю, то отсутствие, то присутствие, например, двоеточий перед прямой речью, то закавыченная, то не закавыченная или не полностью закавыченная прямая речь и т. д.

Впрочем, важнее был вопрос по существу — мог да Берия, опытный чекист, вообще вести дневник? Что ж, почему бы и нет? Тем более с 1938 года. К тому времени Лаврентий Павлович, безусловно, внутренне сильно уставал. Так почему же он не мог создать себе лишнюю маленькую моральную отдушину? Отдушину в той чёртовой ежедневной круговерти, в которой всё высшее руководство СССР, а особенно Сталин и Берия, крутилось год за годом напряжённой работы. Особенно же — с 22 июня 1941 года. Причём психологические нагрузки у Берии были тогда, пожалуй, в чём-то даже более тяжёлыми, чем у Сталина. Сталин отвечал только перед историей и страной. Это был очень тяжкий груз, но всё же груз несколько абстрактный. Берия же отвечал конкретно перед товарищем Сталиным, хотя масштаб деятельности и ответственности у Берии был тоже историческим и державным.

Так или иначе, для Сталина ведение дневника было исключено начисто с любой точки зрения. Хотя и Сталин, между прочим, не был так уж полностью закован в броню. Он даже коллекционированием увлекался — собирал наручные часы. Он даже автографы собирал — хотя и не так, как это делают экзальтированные девицы, теряющие ум от рок-звёзд.

Но дневник?

Нет, дневник Сталина, если бы он когда-либо «отыскался», не может быть аутентичным. «Дневником» Сталина был Поскребышев. Недаром ведь и у Берии это проскакивает («Мой дневник — это секретари»).

Так как быть всё же с предположением, что Берия мог вести какой-то дневник? Что ж, оно, повторяю, на мой взгляд, психологически достоверно. Вопрос о возможном дневнике Берии, естественно, возникал не раз. И, например, известный исследователь новейшей истории Арсен Беникович Мартиросян в своей книге «100 мифов о Берии» высмеял саму мысль о том, что Берия мог вести дневник. Мол, чекисты дневники не ведут.