Закон рукопашного боя

И сказал куда.

— Да нешто можно? — оторопело заморгал тамбовский.

— Теперь можно, — ответил дед, — а вчерась было нельзя. Ныне вон сам губернатор объявил, чтоб мужики на супостата собирались. Значит, слабо войско царское! Нас бить али Наполеона, а все одно слабо.

— А как звать-то тебя, дедушка?

— Крещен Андреем, а по прозванию — Клещ.

— А по отчеству?

— Не баре мы, чтоб с отчеством. Зови Клещом — не обижусь. Есть хочешь? На вот, пожуй хлебца…

Тамбовский поклонился, взял черную горбушку из рук старика.

— Благодарствуйте, дедушка. Бога за вас молить буду…

— Ладно, жуй, после помолишься. Звать-то как?

— Агапом, дедушка.

— Годов-то сколько тебе?

— На Пасху осьмнадцать было…

— Женатый?

— В том году на мясоед венчали, дите вот должно родиться.

— Мужик, стало быть, уже? Ну, добро… — Клещ поглядел на Агапа, будто бы вспоминая чего-то…

ИЗ ЖИТИЯ ГРЕШНИКА КЛЕЩА

Шестьдесят третий год топтал землю Андрюха Клещ. Где копытами коня, где каблуком сапога, где босой пяткой. А вот пахать ее не доводилось, и по сю пору не жалел об этом старик. Славил бога за то, что привел ему казаком родиться, да не где-нибудь, а на Яике, где издревле говорили: «Живи, живи, ребята, пока Москва не проведала».

А все-таки весело пожить довелось! Как оно лихо летело, золотое то и страшное времечко! Верилось — всегда так будет. Когда увидел впервые государя Петра Феодоровича — двадцати трех лет еще Андрюхе не было, — поверил! Царь! Чекмень огнем пышет, шапка набок свалена, а держится, голубая андреевская через плечо… Тысячи с ним шли, тысячи! Эх, не возиться бы тогда с Оренбургом, а махнуть бы за Волгу да на Москву! Про то и сейчас вспоминать досадно… И о том, как с визгом и бестолковщиной толпами перли на картечь, как гоняли их по степям Михельсоновы драгуны и гусары — тоже помнить тошно. Одно ладно — ушел, не поплыл на плоту с пенькой на шее, не забили в железа, не запороли кнутом. И раны заживали быстро, как на собаке, — молодой был! На Дон не пошел, потому что знал — выдадут. Давно те времена прошли, когда не было с Дону выдачи. Жалко было казачьей справы, а пришлось оружье и платье зарыть, одежонку с посадского человека, царицынского мещанина, снять, а самого… лишний был тот человек, хоть и не вредный. Наверно, мать у него была, отец, жена, дети, и жить ему зачем-то надо было, только вот Андрюхе его живым оставлять было не с руки. За тех, кого рубил, когда Петру Феодоровичу служил, душа не болела, а за этого… И по сей день не забывал свечки за упокой его ставить.

В Самаре Клещ прижился, приказчиком у купца стал. Грамоте был еще с малолетства учен, даже арифметику знал. Спасибо дьячку станичному. Год прошел, другой, третий. Торговлишка шла, и Клещ при своем купце тоже разживался. С барками бывал и в Астрахани, и в Саратове, и до Москвы добирался, и аж до Питера. Хорош город Питер, да бока повытер!

Признал Андрюху на Васильевском острове помещичек один. Грешен был перед ним Клещ, крепко грешен. Дом пожег, пограбил, не один, конечно, а со товарищи, но было, было это…

Помещичек караул крикнул, но не дался Клещ. Попетлял, побегал — и ушел. В гавани спрятался, в тюках с пенькой. До ночи думал отсидеться, ан вышло по-иному: подошли трое картавых, немцы бременские: «Ты есть вор? Ком шнель с нами! Будешь матрозе! А если найн — полицай руфен!» Так Клещ моряком заделался. Недаром на барках плавал, и на море приобвык. Хоть и обидно было от Руси отбиваться — да куда денешься? И ушел Клещ в Бремен на вольном купеческом судне. Поначалу скучно было — языка не знал, да и немцы строги: «Арбайт, шайзе! Шнеллер, руссише швайн!» И в морду горазды, правда, вскорости Клещ от мордобоя даже ихнего боцмана отучил — так намолотил, что и сами бременцы порадовались. Еще годок поплавал Клещ с немцами и такую власть забрал, что шкипер его опасаться стал, взял да и рассчитал, сукин кот, в Роттердаме. Клещ к той поре по-немецки уже лопотать мог, да и по-голландски кумекал. Нанял его один баас, и поплыл Клещ аж на остров Яву. С немцами-то Клещ дальше Дублина не добирался, а тут — вона куда! Ну, повидал он мир, мать его за ногу! Бананы как огурцы жрал, а ананасы — как репу… Это на берегу, правда, а на борту больше солонину с горохом, но все одно — не каждому такое выпадает. Негров и арапов иного звания нагляделся на сто лет вперед. Убедился, что ни хвостов, ни рогов у них нет, что отмыть их никак невозможно, а бабы у них ничуть не хуже русских, особливо если месяца два с палубы не сходил… На Яву везли груз не шибко дорогой: сукно да полотно, железо да спирт, а вот обратно загрузились кофе, какао, пряностями, табаком да разными золотыми вещицами. Шли с караваном Ост-Индской компании, под конвоем, но во время шторма отбились. Поплыли было в одиночку, а тут пираты малайские. Шкипер сразу велел команде на брюхо ложиться: мол, грабьте, только отпустите душу на покаяние. А они, пираты, не только ограбили, да еще и головы рубить стали. — от скуки, что ли. Азия, известное дело. Голландцы лежат да молятся, а у Клеща, как на грех, все молитвы из головы выскочили — один мат на уме. Изловчился, вскочил, шибанул одного в морду, другого — в брюхо сапогом, саблю выбитую подхватил, да и пошел махать. Все одно на тот свет, так хоть не одному, а в компании. Двоих саблей повалил, голландцы повскакали, тоже начали отмахиваться. Андрюха факел запалил да и закинул на пиратскую посудину. Там как фукнет! Порох загорелся, паруса. Пираты к себе на судно — тушить, а Клещ с голландцами — по вантам, паруса поставили — и ходу. Шкипер после того дела Клеща зауважал. Боцманом сделал, даром что Клещ всего третий год как по морям скитался. Морское дело Андрюха уже понимать начал, но еще не совсем, однако во всякой снасти мог разобраться и командовать по-голландски был ловок — глотка крепкая.

Пошли с товаром к французам. А там шкипер новую выгоду углядел: ружья и порох в Американские Штаты везти. Подрядил его француз, приняли на борт сто ящиков с фузеями да полсотни бочек с порохом, а поверх какой-то дребедени наложили. Клещ в политике мало чего соображал, только понял, что американские мужики против английского короля бунтуют. Добро все довезли, миновали английские дозоры, только вот сплоховал Андрюха, занедужил. Ушел голландец восвояси, а Андрюху в Америке оставил. Ну, с болезнью он худо-бедно за месяц отмыкался, а после, решив, что двум смертям не бывать, подался волонтером к генералу Вашингтону. Прибился к полякам — хоть и пшикают, хоть и латинисты, а все одно говор схожий. Поляки на Андрюху тоже не сразу коситься перестали — как-никак москаль-схизматик, но как узнали, что у Пугача был, — потеплели. У них с царицей Катькой свои счеты были. Англичан в красных мундирах издаля видать хорошо, пулял Клещ неплохо.

Понравилось Клещу в Америке. Воля! Обещали землю дать как инвалиду-ветерану. По-английски Клещ кое-как лопотать выучился, хотя и немецкий с голландским не забыл, а потому валил все в кучу. Но не умел Клещ ковыряться в земле. Опять на море потянуло, и приспособился Андрюха на купецкий корабль, который в 1784 году прибыл в Китай, в порт Кантон. На обратном пути, в шторм, снесло Клеща с палубы, окунуло в волны и ну топить. Смехом потом говорил Андрюха, что, мол, известное дело, дерьмо не тонет. А тогда-то не до смеху было… Добро еще, что выбросило его на какой-то островок. Месяц Клещ на нем ракушками и крабами питался — сырыми жрал. Ну а потом посудина подошла, китайская, паруса плавниками. Китайцы воды набрать зашли, да и Клеща прихватили. А тут опять шторм. Мачты повалил, руль сорвал и понес хрен знает куда. Неделю тащило, две, месяц, жратва кончилась. Китайцы легли на дно и, похоже, помирать собрались. Тихо так, без шуму, без вою. Клещ этого дела понять не мог, тем более шторм кончился, жалко помирать-то. И тут — корабль. Да не какой-нибудь, а под андреевским флагом! Мат боцманский Клещ еще мили за полторы услыхал. А раз так, то и сам изо всех сил заорал, чтоб сразу поняли. Подошел корабль, и Клеща, и китайцев принял, а еще через недельку добрались они в город Охотск. Китайцы посудину свою наладили да восвояси. А Клеща — на допрос, к начальству.