Таран

Наконец решился. Дождался, когда она с пластиковым пакетом выпорхнула из дома, и пошел за ней. Метрах в десяти. Все ждал, что обернется, окликнет, а она до самой булочной прошла не оглянувшись. В булочную Таран не пошел, застеснялся, а спрятался за угол дома, прождал там несколько минут, пока она покупала свой батон, и опять пошел следом. До самого двора. И уже только там, во дворе, она обернулась, улыбнулась и спросила:

— Вы что, следите за мной, молодой человек? Может быть, вы маньяк, а?

Ой, как растерялся Юрка! И как ему стыдно стало — жуть! Даже сейчас, через три года, уши загорелись. Потому что тогда он ляпнул:

— Н-нет, я Юра…

Это он-то, который за словом в карман не лез и язык не терял даже тогда, когда против него трое или четверо парней стояли. А тут — промямлил, растерялся…

— А-а, — еще раз улыбнулась златовласая. — Значит, вы познакомиться хотели? Очень приятно, меня зовут Даша.

Надо было еще что-то сказать, но Юрка не смог ни вдова выдавить. А Даша — цок-цок-цок! — и ушла в свой подъезд.

Но все-таки главное он узнал — как ее зовут. И в следующий раз уже смог подойти и сказать:

— Здравствуй, Даша!

А она ответила очень холодно и неприятно:

— Здравствуйте. Не помню, чтоб мы переходили на «ты».

Так и посадила Юрку в лужу. Он после этого неделю мучился. Правда, на мешке и на ринге отрывался вовсю. Егорыч, помнится, был жутко доволен, «Так! Так! — подбадривал. — Отлично! Акцентируй удар! Работай!» Невдомек было, что это Таран на себя злится. Думать об этой Даше не хотел, а думал. Почти все время, постоянно, часами… А добежать до ее подъезда через двор — стеснялся.

Но все же собрался с силами, преодолел себя, пошел. И вновь сказал, увидев ее с сумкой:

— Здравствуй…те, Даша!

На сей раз она ему улыбку подарила, видно, была в хорошем настроении. И с этой улыбкой произнесла:

— Здравствуйте, Юра! Что-то вас давно видно не было. А я уже привыкнуть успела. Может, проводите до магазина и обратно?

И Юрка в первый раз прошелся рядом с ней. Правда, сказать ничего не мог. Язык присох и плохо ворочался. А она тоже только улыбалась загадочно и ничего не говорила до самой булочной. Только там попросила его, чтоб он помог ей сумку до дома донести, потому что она, кроме хлеба, еще и два кило сахара купила.

Батюшки! Как же Юрка в тот день счастлив был — с ума сойти! Ему же привелось не только до подъезда сумку донести, но и в квартиру зайти. И даже поговорить часок с Дашей.

Оказалось, что она на два года старше. И школу уже на будущий год закончит. А потом собирается поступать в ГИТИС. Актрисой будет. Хотя и точно знает, что денег на этом особо не заработаешь, но не может без этого. И прочитала Юрке какой-то монолог из пьесы, которую он, конечно, не смотрел, не читал и даже на афишах названия не видел. Но так прочитала — обалдеть! Таран в школе, когда стихи наизусть учили, даже «Белеет парус> выучить не сумел, а Даша могла целую книжную страницу запомнить и прочитать не просто так, а с выражением. Чудеса!

В общем, повадился он к этой Даше ходить. И как-то невзначай почуял, что вообще-то недалеко ушел от того боксера из анекдота, который на вопрос, зачем ему голова, подумал, а потом ответил: «Я в нее ем!» То есть показался сам себе перед Дашей дурак дураком. Рослым, сильным, но очень глупым человеком, который ничего не читал, ничего не слушал, ничего толком не смотрел. А у нее — полная стенка книг, она все премьеры в областных театрах пересмотрела, все концерты классической музыки переслушала, на всех выставках художников побывала.

Конечно, родители Дашины от этой дружбы были далеко не в восторге. Они являлись людьми интеллигентными и довольно зажиточными. Отец — адвокат, мать — переводчица, работали на какой-то частной фирме, где зарплату в долларах платили. У них и машина была, и много таких вещей, на которые публика, подобная Тарану, могла только ходить и облизываться: японский телевизор, видак, видеокамера, компьютер с принтером. Поэтому визиты представителя дворовой шпаны их попросту морально травмировали. Походит-походит такой гаврик, а потом, глядишь, квартиру обчистят. Брать-то есть что.

Если никаких скандалов не происходило, то лишь потому, что папаша у Даши был трусоват и слабосилен, а мама очень боялась, что этот жуткий Юрка со своими хулиганами, если его выставить из дома, в отместку сделает с Дашенькой что-нибудь ужасное. Поэтому они ограничились тем, что поставили стальную входную дверь с каким-то особо секретным «мультилоком» и провели сигнализацию в ментуру, Кроме того, они повели активную пропаганду в адрес любимой дочери: дескать, постарайся убедить его в том, что вы — не пара. Но Даша объяснила это так: мол, был бы ты, Юра, поинтеллектуальней, с более хорошими манерами, — ничего они против тебя не имели бы.

Другой бы плюнул, наверное, тем более что девок попроще, которых и обнять, и поцеловать, и все остальное, кругом было до фига. А Таран и ростом вышел, и мышцами мог покрасоваться, и на морду, даже при своих боксерских делах, смотрелся неплохо. Липли, глазки строили, на дни рождения приглашали — короче, мог бы уже не одну отдрючить, если б не Даша, которая так накрепко к Тарану в душу залезла, что все его, нормальные в общем, страсти гасила. Только, пожалуй, бокс от нее немного отвлекал.

Самое удивительное, что Таран благодаря Даше вдруг в самом себе таланты начал открывать. Оказалось, что он стихи сочинять умеет. И на гитаре играть научился. Не так чтобы очень здорово, но наиграть романс «Я встретил вас…» мог запросто. А еще он рисовать попробовал. Карандашом. Все школьные альбомы прошлых лет, когда ИЗО на уроках проходили, пересмотрел, потому что уже забывать стал, как и что. А потом стал рисовать Дашу по памяти. Сначала смешно получалось, рвал, бросал, обзывал себя дураком, давал страшные клятвы не переводить время на ерунду… и через день-два снова рисовать начинал. И постепенно, раз за разом, портреты все больше и больше походили на Дашу. Но показать их оригиналу он не решался. Так же и со стихами. Если первое творение вышло из двух строчек: «Нету краше милой Даши!», после чего Таран целую неделю себя уважал, то потом он запросто выкидывал в мусорку целые поэмы, над которыми корпел ночами. И не только не показывал их Даше, но даже заикнуться о том, что их пишет, не смел. Потому что он в это же время брал у Даши книжки настоящих поэтов, читал и, сравнивая со своими виршами, только вздыхал… Куда ему! Опять же, зарекался сочинять навеки — и снова брался за авторучку.

Все парни, конечно, знали, что у Тарана к Даше любовь. Он ее провожал из школы и в школу рядом с ней шел. Это притом что она в одиннадцатом классе училась, а он в девятом. Старшеклассники, конечно, смотрели косо — дескать, куда ты лезешь, молодой?! Но терпели, потому что знали — Таран мальчик суровый. И ему плевать, что кто-то его старше и сильнее, — любого из них мог отделать в лучшем виде один на один. А полезли бы кучей — Таран мог бы таких друзей позвать, что пух и перья полетели бы. Правда, ежели б эти друзья узнали, что Юрка Дашу за долгие месяцы знакомства ни разу не поцеловал — о чем другом и речи не было! — то оборжались бы над ним безжалостно. Сами они вовсю обменивались впечатлениями, как подлинными, так и воображаемыми, а Таран только многозначительно помалкивал.

Но вот учебный год кончился, и Даша уехала в Москву. Таран только вздыхал. Жалел, что ничего Даше не сказал о своей любви, да и вообще о том, что много времени потратил впустую. Конечно, думал, в Москве она уж точно найдет кого-нибудь поумнее, чем Юрка, и замуж выйдет.

Каковы же были его восторг и изумление, когда в один прекрасный осенний день он получил от Даши письмо! Она ему сообщила, что в ГИТИС ей пробиться не удалось, но она поступила в частную театральную студию, вынуждена подрабатывать, сильно устает. Однако самое главное, Даша написала, что очень по нему, Юрке, скучает! И рада будет встретиться, когда приедет. А еще очень просила написать письмо.