Страница 3 из 6
– Кстати, Валентин Романович, а вот то, что мы вчера пили пиво, – это ведь по местным меркам тоже преступление, – авторитетно уведомил Юрий. – И тоже, если бы попались, вышел бы громкий скандал. Обошлось же? Что же касается женщин… Собственно, на Леху-то чего наезжать? Он в разводе, человек свободный. А моя, когда собирался, сама купила «предохранителей» целую сумку. Все равно, говорит, год не выдержишь, а так хоть заразу тропическую с собой не привезешь.
– Парни! – устало вздохнул Подгорин. – Я вас в монахи не записываю. Вон, и здесь, на базе, работают женщины. Знакомьтесь, встречайтесь… Но чтобы мы знали, кто куда делся. А не так, как вчера, камень в воду – бульк! – и ищи его. Хоть это-то доходит? Слава богу, все обошлось. Но ведь могло быть совсем иначе!
…Увы, Подгорин ошибся. Беда нагрянула с той стороны, откуда никто не ожидал. После вчерашних посиделок в кафе большинство авиатехников чувствовало себя вполне сносно. Кроме нескольких.
Проснувшись утром, Андрей Дальнов решил никуда не ходить, а как следует отлежаться в своей комнате. Заглянувшему к нему Подгорину, который обеспокоился тем, что тот не появился в столовой на завтраке, Андрей пояснил, что после вчерашнего не испытывает никакой тяги к еде, и посетовал на то, что пиво оказалось слишком крепким – он до сих пор чувствовал себя «под градусом». Это очень удивило Валентина – лично он еще вчера забыл про выпитое. А уж сегодня утром…
– Ты, часом, не приболел? – заволновался он. – Ведь когда болеешь, тоже так бывает – как с перепою… Может, к врачу сходишь?
– Да, нормально все будет, Романыч, – отмахнулся Дальнов. – Сегодня отлежусь, а утром буду как огурчик.
– Ну, смотри… – с сомнением пожал плечами Подгорин. – Если что – обращайся.
Андрей лег в постель, надеясь уснуть и проснуться совершенно здоровым. Вроде бы ему это удалось, во всяком случае, когда в его комнату после обеда заглянул Валентин, Дальнов лежал на кровати и относительно спокойно спал. «Относительно» потому, что полностью спокойным его сон назвать было никак нельзя. Он то подергивал свесившейся с кровати рукой, то постанывал, то беспокойно вздрагивал всем телом. Некоторое время понаблюдав за Андреем, Подгорин медленно закрыл дверь и направился к себе, даже не подозревая, что видит того живым в последний раз.
А Дальнов, уже под вечер вырвавшись из тягостного забытья, вдруг ощутил страшную слабость и дикую резь в животе, будто бы наелся толченого стекла, и оно своими острыми гранями врезалось в его внутренности. Он попытался подняться с кровати, но сил на это не было. Не было сил и на то, чтобы позвать на помощь… Да и как звать, если рот и гортань пересохли, и он мог издавать только слабое сипение?
Андрей слабо ворочался на кровати, страшно жалея о том, что не согласился сходить к врачу. Это только в далекой молодости думалось, что в пятьдесят жизнь уже опостылеет и умирать совсем не страшно. Если бы! Жить хочется всегда, и уйти из жизни в какие-то пятьдесят безумно обидно – какие это годы?! Мысль о том, что, возможно, это последний день его жизни, придала сил, и, превозмогая слабость, Дальнов свалился на пол. Как ему хотелось, чтобы в этот момент кто-то заглянул к нему в комнату! Но никого не было…
Он попытался подползти к порогу, но внезапно его тело содрогнулось от непроизвольных, не зависящих от его воли и желания конвульсий, отозвавшихся во внутренностях адской болью. Скорчившись на полу, Андрей, вопреки всякой логике, покатился назад, к кровати. Его раздражал яркий свет ламп, бьющий из-под потолка. И почему-то вдруг захотелось туда, где тихо, уютно и темно. Краем сознания понимая, что у него начались нарушения психики и нервной деятельности, он, тем не менее, последним усилием, сам не зная для чего, забрался под кровать.
И впрямь как будто стало легче. И тут… тело Андрея само по себе забилось в ужасающих корчах, и он вдруг понял: это – конец… Сознание окончательно помутилось и в какое-то неуловимое мгновение погасло совсем.
…Утром, не увидев в столовой Андрея, Валентин почувствовал, что дело неладно. Почему-то опаздывал на завтрак и Дмитрий Линёв. Прибежав в общежитие, Подгорин первым делом направился в комнату Дальнова. Открыв дверь, он некоторое время с удивлением взирал на скомканную постель, сброшенную на пол подушку, опрокинутый торшер. Андрея в комнате видно не было. Заметив, что кровать почему-то отодвинута от стенки и стоит немного наискосок, он на всякий случай заглянул под нее и… не смог поверить своим глазам – там, выгнувшись назад, лежал Дальнов. Пальцы его рук были судорожно скрючены, на лице застыла гримаса невыразимой муки. Дотронувшись до его запястья, Валентин невольно отдернул руку назад – оно было ледяным. Дальнов умер! Оглядевшись по сторонам, Подгорин заметил стоящие в другом конце комнаты на полу две частично опорожненные пластиковые бутылки с какой-то жидкостью. Открутив пробки и понюхав, он ощутил запах спирта.
Судя по этим емкостям, можно было предположить, что Андрей, которому показалось мало выпитого пива, раздобыл из каптерки индонезийских авиатехников технический спирт. Однако подобное не укладывалось ни в какие рамки! Во-первых, Подгорин знал Дальнова как человека здравомыслящего и не склонного к спонтанному, вульгарному пьянству. Да, тот мог выпить, но лишь в компании, по случаю, и не то, что подвернулось под руку.
Во-вторых, как человек грамотный, Андрей не мог не знать, что технический спирт содержит метил, даже в малых дозах смертельно опасный. Вряд ли он вот так, «от фонаря», взял невесть какую хрень и влил ее в себя. И, в-третьих, для того, чтобы раздобыть технический спирт, нужно было взломать каптерку, а из их бригады едва ли кто мог пойти на такую дурость. Тогда откуда взялись эти бутылки?
Расстроенный Подгорин поспешил в комнату Дмитрия Линёва. Тот лежал на кровати с перекошенным от боли лицом и, стиснув зубы и держась за живот, с мученическим видом смотрел в потолок. Припомнив, что в клинической фазе отравления метилом человек теряет зрение, Валентин наклонился над Линёвым и, глядя ему в лицо, встревоженно спросил:
– Ты меня видишь?
Издав стон, тот чуть заметно кивнул. Зрение было в норме! Тогда что же произошло с людьми? Но гадать было некогда. Связавшись с командованием авиабазы по телефону, Валентин, частично по-русски, частично по-английски, сообщил о том, что один из техников по непонятным причинам умер, а еще один находится в тяжелом состоянии.
Вскоре прибыла машина «Скорой», вслед за которой пожаловали полицейские. Выслушав через переводчика пояснения Подгорина, местные «пинкертоны» приступили к делу. В комнате Дальнова они первым делом обратили внимание на бутылки, забрав их с собой для экспертизы. Тело Андрея увезла машина, прибывшая из морга. Как пояснили через переводчика медики, требуется вскрытие, чтобы точно установить причину смерти.
Полицейские, обошедшие по периметру «барак», неожиданно обнаружили под одним из кустов более десятка пивных бутылок, взявшихся там невесть откуда. Один из них, заполнявший бумаги, безапелляционно заявил, что, скорее всего, смерть наступила от неумеренного употребления русскими спиртного, в том числе и ядовитого метилового спирта.
Подгорин выразил резкое несогласие – пусть случившееся с авиатехниками и похоже на отравление метилом, почему же тогда отправленный в больницу техник не ослеп? Однако полицейский чин, судя по всему, считая себя большим знатоком как русских, так и весьма узкой научной дисциплины, именуемой «токсикология», этот демарш проигнорировал.
На работу в сборочный ангар этим утром бригада отправилась с небольшим опозданием. Все были ошеломлены случившимся и выглядели подавленными. Теперь каждый гадал, не приключится ли нечто подобное и с ним? Обернувшись к Комовому и Зызину, Валентин строго поинтересовался:
– Ну что, уже убедились, что здесь не санаторий «Тихие зори», а территория, где можно нарваться на нечто очень хреновое?
– Убедились… – тяжело вздохнув, ответил за обоих Юрий.
– Мужики, тут вот какое дело… – неожиданно заговорил обычно молчаливый Федор Гринчев. – Наверное, нам лучше никому не говорить о том, что в субботу были в кафе. Фишка тут в чем? Идти туда или не идти – решал каждый сам за себя. А вот шишки, если все это вылезет, достанутся одному Романычу. Так что давайте не будем его подставлять.