Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 57 из 66



Когда капеллан королевы благословил труп, то его похоронили, зарыв очень глубоко на том же месте, и пустились в путь. После этой роковой встречи королева поместила дам в центре великой армии, чтобы их охраняли со всех сторон, сама же с Анной Аугской продолжала держаться в авангарде, потому что таким образом чувствовала себя ближе к Жильберту. Она посылала также направо и налево разведчиков, чтобы иметь сведения о сельджуках; король же был в арьергарде, где тоже грозила большая опасность. В это время Жильберт продвигался по горам, отыскивая лучшую дорогу для прохода армии и не доверяя греческим проводникам, которые, впрочем, боялись его и не лгали ему, несмотря на тайное желание императора, опасавшегося выраставшего могущества крестоносцев в Азии и желавшего, чтобы их армия была вся уничтожена. Но Жильберт сказал каждому из проводников отдельно и всем вместе, что он прикажет отрубить голову первому, который подумает обмануть крестоносцев; он тщательно следил за ними и всегда был наготове вынуть из ножен свой длинный меч.

Теперь он двигался вперёд с большой предосторожностью, расставляя на ночь караул; сам он редко спал, переходя от одного поста к другому, чтобы убедиться, все ли спокойно. Сельджуки никогда не нападали в темноте, так как до сих пор они были немногочисленны и полагались на свои стрелы только лишь, когда видели цель, опасаясь приближаться к копьям французской армии. С тех пор, как показались неверные, христиане, рыцари и воины, вооружились и шли в кольчугах и забралах.

Жильберт пожелал взять с собой пятьдесят стрелков из лука, хороших стрелков, как его конюх, маленький Альрик. Ежедневно приходилось поддерживать по несколько стычек. Когда им удавалось настичь проворных сельджуков на каком-нибудь узком пути, то сельджуки, если было возможно, убегали, но когда это было невозможно, то с бешенством оборачивались и дрались, как пантеры, издавая свои воинственные крики: «ура! ура!», что на татарском языке означало: «убей! убей!» Чаще всего христиане убивали их, будучи сильнее и лучше вооружены; Жильберт всегда первый наносил им удар. Однажды, когда один самый жестокий из шайки сельджуков напал на него, размахивая изогнутой саблей и издавая воинственные крики, Жильберт отрубил ему одним ударом руку, и кисть упала, даже не выпустив палаша. Жильберт стал смеяться, и в насмешку над криками неверных кричал «ура». Злорадствуя над врагами, солдаты вторили ему. В это утро они убили всех сельджуков, исключая одного, лошадь которого они забрали. С тех пор христиане присвоили себе восклицание «ура». Когда в настоящее время раздаётся «ура» в честь королей, то никто не понимает смысла этого возгласа.

Жильберт сознавал, что местность, где происходило сражение, опасна, хотя вход в неё был широкий и приятный через возвышенную долину, в которой находились хижины пастухов, и было обилие воды и травы. Как только битва окончилась, он схватил за горло начальника проводников и, держа его согнутым на седле, требовал, чтобы он показал более надёжную дорогу, если он хочет сохранить на плечах голову.

— Господин мой, другой нет! — воскликнул человек, поражённый ужасом.



— Прекрасно, — отвечал Жильберт, вынимая меч, ещё покрытый кровью, — если нет другой дороги, то я более не нуждаюсь в тебе, мой друг.

Когда плут услышал шум, произведённый трением ножен о мокрую сталь, он издал крик ужаса и признался, что знает другую дорогу. Они вернулись ко входу в долину, и грек проводил их по скалистой тропинке между деревьями, над которыми тянулась цепь пустынных каменистых гор; по ней можно было проехать на лошади, хотя дорога была очень трудная. Когда они через три часа достигли вершины, Жильберт понял, что это было настоящий широкий и прямой горный проход открывавшийся на покатость, покрытую травой и расположенную между крутыми скалами, на которых не могла бы удержаться коза. Пройдя немного вперёд, он увидел узкую тропинку, очень неровную, проходившую вокруг самой возвышенной вершины. Вскоре он открыл над ней маленькую долину, под которой узкая тропинка спускалась к месту, где он остановился сначала. Жильберт сообразил, что большая армия могла бы там спокойно быть разбитой маленьким отрядом, помещённым в засаде. Он ясно видел мёртвых сельджуков, покинутых на том месте, где они упали, и отовсюду спускались со скал большие ястребы и соколы, тогда как вороны, следившие за сражением, летали, прыгали и садились на груды трупов. Он вернулся к своим людям, погоняя впереди себя проводника, который, опасаясь за свою жизнь, шатался в седле, как пьяный. Жильберт знал, что человек, который находится под страхом, — послушен, а потому, угрожая отрубить ему руки, вырвать глаза и оставить среди скал, если он ещё попытается погубить армию, он все-таки сохранил ему жизнь.

На следующий день Жильберт послал десять человек проводить армию, сам же остался в горном проходе, с целью охранять его до тех пор, пока не покажется авангард. Он приказал своим гонцам сказать королю, что если ему дорога жизнь, то он не должен вступать в широкую долину, хотя она так прекрасна и привлекательна. Встретившиеся ему сельджуки были все убиты, исключая одного молодого человека. Кроме них, их было ещё много, и все они расположились лагерем среди скал и по другую сторону горного прохода. Беглец отыскал их, рассказал, что случилось, и предупредил их, что французская армия наверно пройдёт по этой дороге на другой день или через день. Узнав об этом, сельджуки сели на лошадей и поместились в засаде; затем двести человек из них спустились в долину и спрятались за деревьями там, где начиналась тропинка, которая была настоящей дорогой, так как они знали горы и опасались, чтобы в последний момент Белый Черт, как они называли Жильберта, не угадал своего промаха и не выбрал бы тропинки, ведущей в ущелье, что спасло бы всех крестоносцев. На скалистой же цепи гор, под прикрытием деревьев, двести избранных стрелков могли бы каждый с помощью одного колчана стрел принудить армию к отступлению. Так прошла ночь, и Жильберта никто не потревожил. Однако для армии готовилось громадное поражение, хотя, прежде чем наступила ночь, гонцы прибыли в лагерь и повторили королю слова Жильберта.

За два часа до полудня Гастон Кастиньяк с дюжиной других рыцарей и посланными Жильберта спустился с горы, откуда открывалась широкая, зелёная долина, а по их правую сторону находилась лесистая цепь гор, где спрятались двести сельджуков. Минуту спустя, сама королева прискакала с Анной Аугской и ста рыцарями, предполагая проехать по долине, но Кастиньяк её остановил и передал ей поручение Жильберта, предписывавшего, чтобы они поднялись в горы с этого пункта. Долина располагала к себе светлой водой и широкими лугами, а потому некоторые из рыцарей стали ворчать. Когда же королева узнала, что более крутую дорогу избрал Жильберт, она, ничуть не сомневаясь, приказала всем молчать и повиноваться. Но так как тут было обширное место, покрытое травой, а по словам посланных Жильберта, подъем в горы предстоял продолжительный, то им казалось, что прежде чем начать подниматься, лучше было бы отдохнуть, В промежуток времени прибыл весь авангард армии, несколько тысяч воинов, рыцарей и пехотинцев. За ними следовал блестящий авангард дам в беззаботном и весёлом настроении. Они чувствовали себя в безопасности среди стольких храбрых мужчин и не опасаясь желали увидеть неприятеля. Все двигались в некотором беспорядке, и до тех пор действительно было мало опасности, так как сельджуки намеревались уничтожить крестоносцев в горах и не пытались бы в долине начать борьбу с такой многочисленной армией. Между тем армия все прибывала и наполняла долину, со всех сторон продвигаясь к горному проходу, теснимая силой массы. Наконец прибыл и король, а с ним некоторые греческие проводники, которых король охотно слушался. Они принялись восклицать, называя Жильберта безумцем, так как, по их мнению, ни одна лошадь не может подняться по скалистой тропинке. На это люди Жильберта клялись, что накануне они поднимались по ней, и даже женщина сумеет это исполнить. Один из греков насмехался над ними и сказал, что они лгут, но Гастон Кастиньяк так сильно ударил его по рту рукою в железной перчатке, что разбил ему челюсть. В толпе произошло некоторое смятение, так как она разделилась на различные партии, потому что многие из людей короля и он сам стояли за дорогу, которая тянулась в длину долины и казалась им такой лёгкой и удобной. Элеонора разгневалась и, сев на лошадь, позвала людей Жильберта, а также и своих рыцарей, находившихся в авангарде; она прямо сказала королю, что проводник Аквитании всегда вёл их по безопасной дороге, но каждый раз, когда армия следовала за проводниками короля, с ней случалось несчастье. Король не желал, чтобы им повелевали перед вельможами и баронами, а потому поклялся всеми богами, что он отправится по долине.