Две любви

— Я не хотела бы, чтобы кто-нибудь другой насмехался над вами, как я это делаю! — воскликнула она.

Он взглянул на неё, и отпечаток серьёзной меланхолии, которая сделалась его природным выражением, немного смягчился.

— Я часто думал о вас и спрашивал себя, похвалите ли вы меня, — сказал он.

— Вот что! — сказала она со смехом. — А теперь, потому что я горжусь вами, вы отговариваетесь, что ничего не сделали. Это — плохая похвала моему хорошему мнению и моему суждению.

Он тоже рассмеялся. С начала мира женщины так возражали храбрым мужчинам, слишком скромным в отношении к себе; и с тех пор, как первая женщина нашла эту увёртку, она никогда не упускала случая польстить тщеславию мужчины. Эта игра стара, как свет. Но любви не надо новостей, так как она сама всегда молода, и ночные звезды не менее прекрасны в наших глазах, потому что мужчины знают «нежное» влияние «Плеяды» во времена Иова. Запах скошенного сена не менее нежен, потому что все мужчины любят его. Древность превосходна даже в любви, которая всегда молода.

— Говорите, что хотите, — ответил тотчас же Жильберт. — Мы — вместе, и мне этого довольно.

— В самом деле, остальное не важно, — сказала Беатриса. — Не будем более думать, что я два месяца вас не видела и что была больна, или, по крайней мере, наполовину калека. Пусть все будет забыто!

Он посмотрел на неё, ничего не понимая, потому что, пока она говорила, её брови были несколько приподняты с выражением наполовину грустным, наполовину смеющимся.

— Я хотел бы видеть вас чаще, — сказал Жильберт. Лёгкий смех, как щебетание птички, раздосадовал Жильберта.

— Поистине я говорю искренно, — заметил он.

— А когда вы серьёзны, вы делаете тяжёлые дела, — заметила Беатриса.

И внезапно грусть потушила её весёлость. Она прибавила печальным тоном:

— О Жильберт, я хотела бы возвратиться в Англию и снова увидеть нас, какими мы были.

— Я — тоже.

— О, нет! Вы говорите это, чтобы сделать мне удовольствие, но вы сами ошибаетесь, вы об этом не думаете. Вы теперь великий человек. Вы теперь — сэр Жильберт Вард, проводник Аквитании. Вы, вы один проводили армию, и вся честь будет вам. Разве вы захотите вернуться к старым временам, когда мы были маленькими мальчиком и девочкой? Разве вы этого захотели бы, если бы могли?

— Я хотел бы этого, если бы мог.

Он говорил это серьёзным тоном, и она поняла, что не все его мысли посвящены ей. В течение нескольких минут она сидела, молча и опустив глаза, дёргая пальцы своей перчатки и вздыхая; затем, не поднимая глаз, она сказала своим нежным голосом:

— Жильберт, что мы друг для друга? Брат и сестра?

Он вздрогнул снова, сбившись с пути, и вообразил, что она поставила между ними церковные законы, которые, как он теперь знал, не есть неизменные препятствия.

— Вы мне такая же сестра, как ваша служанка, — ответил с большим жаром Жильберт, как никогда ещё не говорил.

— Я не то хотела сказать вам, — ответила она печальным тоном.

— Тогда я не понимаю.

— Если вы не понимаете, как могу я объяснить вам, что я думаю?

Она бросила на него взгляд и отвернула тотчас голову, так как покраснела от своей смелости.

— А, вы хотите сказать, что я люблю вас, как можно любить сестру? — спросил Жильберт с откровенностью вполне честного человека, который не умеет прибегать к околичностям. Молодая девушка ещё более покраснела и ответила «да» медленным кивком головы, не поднимая глаз.

— Беатриса?

— Что?

Она не хотела повернуться к нему.

— Что я сделал такого, что вы можете говорить такие вещи?

— Вот что, — ответила она тоном сожаления. — Вы исполнили великие дела, но не ради меня.

— Не говорил ли я, что думал о вас ежедневно, надеясь дождаться похвалы моим действиям?

— Да, но вы могли сделать что-нибудь большее, чем это. Это большая разница, — ответила она.

— Что?

Он наклонился к ней с беспокойным видом, дожидаясь ответа.

— Вы могли попробовать увидеть меня.

— Но я никогда не был в лагере. Я был всегда на один день расстояния во главе армии, — возразил Жильберт.

— Не всегда же вы сражались. Бывали дни и ночи, когда вы могли вернуться. Я встретила бы вас где-нибудь. Я целыми часами скакала на лошади, чтобы увидеть вас. Но вы никогда не пытались видеть меня Наконец, я сама прислала за вами, чтобы с вами поговорить, и вы не совсем довольны быть со мною здесь.

— Я не думал, что имел право покинуть мою службу и возвратиться даже ради вас.

— Вы не могли бы сдержать себя, если бы имели сильное желание быть со мной.

Жильберт долго на неё смотрел, и черты его лица сделались суровы, потому что он был оскорблён.

— Действительно ли вы думаете, что я вас не люблю? — спросил он холодно и слегка сдержанно.

— Вы никогда мне этого не говорили, — ответила она. — Вы сделали слишком мало, чтобы заставить меня поверять этому со времени нашего общего детства. Вы никогда не попробовали меня увидеть, когда вам это ничего не стоило. Вы не довольны и теперь, что находитесь здесь.

Она старалась говорить тоже холодным тоном, но невольно дрожала.

Жильберт был очень удивлён и захвачен врасплох; он медленно повторял:

— Я никогда вам не говорил этого? Никогда я не заставлял вас верить этому? О Беатриса!..

Он вспомнил проведённые им бессонные ночи, обвиняя себя, что допустил вмешаться мысли о королеве между ним и молодой девушкой, которая не знала о его любви… о часах без отдыха, когда он печально обвинял себя, о жестоких мучениях. Как она могла все это знать?

Теперь она была серьёзна, хотя начала разговор; почти смеясь. Но если сердце Жильберта не изменилось, он далеко был унесён от неё деятельностью своей жизни, принуждён скрывать все свои личные чувства и жить один или с чужими. Правда, что с виду он казался едва счастлив видеть её, и все выражение счастья исчезло из голоса Беатрисы, как только они обменялись первыми словами.

Он чувствовал себя в дурном настроении и ясно понял, что совершил какую-то большую ошибку, которую трудно будет исправить. Она же, со своей стороны, вспоминала, с какой смелостью тогда боролась с королевой за свою любовь, тогда как теперь почти не чувствовала любви.

Жильберт, стремившийся всегда встретиться лицом к лицу с опасностью, чувствовал себя в отчаянии и отказывался найти средство для выхода из затруднения. Та, которую он любил, ускользала от него, и хотя он любил её по-своему, но действительно был привязан к ней всем сердцем и не хотел её терять. Не раздумывая, он внезапно схватил её в свои объятия; её лицо было совеем близко от него, его глаза возле её глаз, их дыхание смешивалось. Она не боялась, но её веки опустились, и она сделалась совсем белая. Он покрыл поцелуями её бледный рот, её тёмные веки и вьющиеся волосы.

— Если я вас убью, вы будете знать, что я вас люблю, — сказал он.

И он обнял её ещё сильнее, и он стал её так крепко целовать, что ей стало больно, но отрадно.

Она продолжала лежать в его объятиях очень спокойно, затем медленно подняла голову; их глаза встретились, и вдруг как будто между ними упала завеса. Тогда он снова её обнял, поцелуи его были тихие и нежные.

— Я вас почти потерял, — шепнул он ей на ухо.

Нормандская служанка сидела неподвижно на берегу реки, ожидая, что её позовут. Через некоторое время они принялись разговаривать, их голоса раздавались в унисон, как их сердца. Жильберт рассказал, что произошло ночью, но Беатриса уже знала о приезде её отца.

— Он приехал за мной, Жильберт, и я уже разговаривала с ним. Случилась ужасная вещь… Говорил он вам?

— Он мне ничего не сказал, исключая, что я трус.

И он презрительно засмеялся.

— Я думаю, что он наполовину обезумел от горя.

Она остановилась и положила свою руку на руку Жильберта.

— Его жена умерла, ваша мать умерла вместе с ребёнком, которого она ему подарила.

Глаза Жильберта затуманились, и она в его объятиях почувствовала, как рука молодого человека дрогнула, а вены надулись.