Страница 9 из 60
В конце второго дня Ив снова сидел на бревне. В главные ворота въехал воз с дровами и другой — со скошенной травой. Проехали через двор и остановились у ворот в верхний двор, поджидая другие возы У воза с травой остановилась женщина, выдернула пучок травы, приложила его к своему лицу, вдыхая ее запах, постояла так с мгновение, бросила пучок на землю и пошла дальше Расхаживающий петух кинулся к пучку и, разгребая его ногами, подкудахтывал, скликая кур. Они прибежали и начали дружно выклевывать.
«Как хорошо пахнет трава!» — подумал Ив.
От колодца шли две женщины и тоже остановились у воза, поставили ведра на землю, говорили между собой. Одна, помоложе, разговаривая, выдергивала из травы белые ромашки, плела из них венок. Из кузницы вышел кузнец, высокий, широкоплечий, молодой, в кожаном фартуке. Бородатое лицо его и руки с высоко засученными рукавами рубахи были черны от копоти. Длинноватые волосы были обвязаны ремешком. Он сказал что‑то шутливое женщинам, сверкнув белыми зубами и белками глаз. Женщины засмеялись. Одна из них, зачерпнув воды в ведре, брызнула ею в кузнеца, а другая подбежала к нему и, приподнявшись на цыпочки, надела ему на голову венок. Женщины засмеялись, захлопали в ладоши, но тут же умолкли и схватились за ведра: из‑за возов показалась надменная фигура рыцаря Рамбера. Ив узнал его и, чтобы не попадаться ему на глаза, ушел в дом. Из окна он видел, как маршал быстро подошел к кузнецу, тот сорвал венок с головы. Маршал что‑то крикнул ему и вырвал венок из руки кузнеца, бросил на землю. Топча его ногами, продолжал кричать на кузнеца, а тот стоял молча, опустив голову. Маршал отшвырнул ногой измятый венок и зашагал к конюшне. «Очень въедливый», — вспомнились Иву слова псаря Жака…
Молодость ли тянула к людям, внешнее ли сходство этих конюхов, косарей, возчиков с его деревенскими земляками, а может быть, поиски сочувствия или желание поделиться с кем‑нибудь своим горем заставили наконец Ива на следующий день покинуть бревно и пойти по двору.
Проходя мимо колодца, он заметил, что рядом с львиной головой водостока высечен в камне щиток герба с когу тистым зверем на нем, таким же, как на знамени на главной башне. У стен между псарней и скотным сараем стояла на каменном основании широкая железная клетка и в ней два желтых коротконогих зверька с острыми рыльцами и длинными пушистыми хвостами. Ив знал, что это хорьки; он слышал в деревне, что они живут в дуплах деревьев и в чужих норах, едят крыс, мышей, лягушек и даже змей, не боясь их ядовитых укусов. Он помнил, как отец жаловался, что хорек повадился к ним на птичник воровать кур, но видел Ив этих диковинных зверьков впервые и остановился, разглядывая их и размышляя, зачем понадобилось держать хорьков тут, в клетке. Один зверек спал, свернувшись в клубок, как кошка, другой бегал взад и вперед вдоль края клетки, привставал на задние лапки с уморительными длинными пальцами, вытягивал тонкое туловище, продевая мордочку между прутьями клетки, смотрел на Ива черными горошинами глаз Ив протянул было к нему руку, чтобы погладить, как услышал за собой голос:
— Э–э! Остерегись, парень, он тебя опрыскает, тогда одежу хоть выбрось, такая вонь! Хе–хе…
Ив обернулся. Перед ним, чуть пошатываясь, стоял пожилой человек, лысый, с плохо выбритым лицом, в долгополой темной одежде с капюшоном. Монах, что ли, или священник? Наклонив набок голову и прищуривая глаза, человек этот смотрел на него и улыбался. Потом подошел ближе, и, когда заговорил, на Ива пахнуло запахом вина.
— Я гляжу, — сказал он, — ты тут новичок. Я давно тебя заприметил. Смотрю: что это за человек? С виду виллан, а работать не работает, все на бревнышке посиживает.
У нас, думаю, таких не бывает. Хе–хе…
Ив молча разглядывал странного человека. Лицо у него было приветливое и глаза развеселые, с хитринкой; он их прищуривал, когда переставал говорить и поджимал тонкие губы. Блестящая лысина была окружена каемочкой седых волос, а кончик узкого длинноватого носа — в красных и лиловых жилках.
«Наверно, совсем не любит выпить», — подумал Ив.
— Видишь, какие у нас тут диковинки? — сказал незнакомец, мигнув на хорьков. — Это мы держим их для потехи. Какой? О! Для охоты за кроликами. Хорьки эти приручены и приучены. Хе–хе–хе!.. Везут их туда, где есть норы кроличьи. Они в них забираются и выгоняют оттуда кроликов, а люди стоят у выхода из норы и бьют кроликов палками. Очень веселое занятие! Благородное занятие! Хе–хе!..
Засмеявшись, он пошатнулся и оперся рукой об основание клетки, один глаз закрыл, другим повел вокруг и, понизив голос, продолжал:
— Но только у нашего сеньора слишком много других забот, и о хорьках он вспоминает не чаще двух раз в яэд. Вот они, бедняжки, и сидят здесь взаперти.
Тут он свистнул, приблизив лицо к клетке. Спавший хорек проснулся и бросился к решетке, бегавший привстал на задние лапы, и два желтеньких рыльца, просунувшиеся между прутьями совсем близко от лица человека, стали быстро жевать губами.
— А–а! Подлецы! Сладкого захотели?! — крикнул им незнакомец, вынул из кармана две морковки и протянул их хорькам.
Те мигом схватили их и убежали в дальний угол клетки, где, сидя на задних лапках и держа морковки передними, обтачивали их зубами.
— А–а! Подлецы! — повторил незнакомец. — Забывает про них барон, а жаль. Кролики — народ вредный, сильно объедают в саду фруктовые деревья и ягодные кусты. Да что там — посевы на полях жрут. А хорьки вот по деревням кур таскают! У–у-у! Кровопийцы!
Прокричав эти последние слова, он снова закрыл один глаз, втянул голову в плечи и, словно кого‑то испугавшись, повел другим глазом по двору. Потом засмеялся и, оттолкнувшись от клетки, чуть было не упал, но удержался за плечо Ива:
— Пойдем‑ка, парень, лучше на твое бревно, а то у меня ноги больные — как погоде меняться, так они болеть. Вот ведь, братец, какая гадость! Пойдем, я вижу, там у тебя солнце… Ишь как хорошо припекает! — сказал он, усевшись на бревне, и, откинув полу одежды, выставил под солнце худую ногу в залатанной штанине и кожаной сандалии на босу ногу и поглаживал ее рукой. — Так вот что, паренек. Я вижу, ты смотришь на меня и удивляешься, откуда я взялся, а я вон оттуда. — Он протянул руку, указывая на церковь. — Вон, окошко в крыше, там моя комната. А еще ты думаешь, что я из клириков. Верно? А я только к ним пристал сбоку припека: я всего–навсего звонарь и пономарь[14] в здешней церкви, а зовут меня Фромон. А замковые придворные, с легкой руки барона, называют меня «брат Фромон», а я монахом никогда и не был. Звоню да убираю церковь и баронскую капеллу, иногда прислуживаю брату Кандиду. А теперь ты мне расскажи, как тебя звать и откуда ты взялся.
Вот бывает так, что человек сразу располагает к себе какими‑то неуловимыми интонациями голоса, проникнутыми душевностью, особой добротой взгляда, тем, о чем он говорит и словно угадывает мысли собеседника. Так было и со звонарем Фромоном — он с первых слов своих расположил к себе Ива, и тот рассказал ему, как попал в замок, и доверчиво признался в своих горестных мыслях, злобе против рыцаря Рамбера и припомнил слова псаря Жака.
— Верно, верно, — подтвердил Фромон, — они его так прозвали, и метко, что и говорить, он и в самом деле смахивает на клеща, и с виду противный и по повадке: любит и зерно жрать и кровь пить.
Последние слова, не понятые Ивом, звонарю пришлось объяснить. Оказалось, что рыцарь Рамбер, пользуясь своим положением маршала, орудовал как хотел в конюшенном хозяйстве и наживал деньги, продавая на сторону баронский овес. Кроме того, он был жесток с людьми, подвергал их неслыханным пыткам, бросая в подземелье.
— И все это для того, чтобы выслужиться перед бароном, — рассказывал Фромон, — угодить ему из‑за боязни лишиться его доверия, а вместе с ним и своего тепленького местечка. Ведь у самого маршала ничего нет, кроме заброшенной где‑то в глуши усадебки. Ну, вот и старается…
14
Пономарь — служитель при церкви.