Страница 60 из 60
Школяры говорили все громче, то спорили, то смеялись, гремели кружками, стучали ими по столу — звали служанку, требовали еще вина.
— Выпьем за усопшего во господе нашего учителя магистра Петра, ведь он жил в этой таверне, — предложи* один из школяров.
— Выпьем! Выпьем!!
— Чудаковат был покойник, но добряк!
— Я был тогда вместе с ним на том диспуте. Жаркий и долгий был у него спор с магистром Ансельмом из Корбейля, вы знаете этого болтуна и грубияна. Нагородил он всякой чепухи. Ну, магистр Петр и ответил ему: «Клянусь именем прародителя диалектики Аристотеля, ты ловок в диспуте и изощрен в диалектической науке, древо познания твоего с первого взгляда пышно, но, присмотревшись, вижу, что оно бесплодно!» Тут магистр Ансельм не утерпел и брякнул оскорбительное слово. Магистр Петр побелел от негодования, поднял руки, будто призывая небо в свидетели, хотел что‑то крикнуть, но мы услышали только слабый и хриплый возглас: «Обманщик душ!» И, взмахнув руками, он упал замертво. Requiescat in расе![105]
Школяры встали и, подняв кружки, повторили хором!
— Re‑qui‑es‑cat in ра–се!
Из‑за стойки вышел хозяин таверны и, по обычаю своему, рявкнул громогремящим голосом:
— Оэ! Вы! В «Железной лошади» не место для похоронных возгласов! Вам тут не кладбище!
От этого грома проснулся жонглер. А лысый старив закрыл ладонями уши и отвернулся. Когда же школяры объяснили, о ком у них шла речь, хозяин уселся рядом с ними и начал превозносить ум, доброту магистра Петра, приписывая ему все христианские добродетели:
— Он был красой и гордостью «Железной лошади»!., Жизель! — крикнул он служанке. — Кувшин гренадского!! Я хочу выпить с этими парнями за упокой души великого ученого!
Школяры вспоминали разные случаи чудачеств магистра Петра, его смешную вспыльчивость, а вместе с тем всегда справедливую оценку поведения своих учеников. Вспоминали и рассказы старших своих товарищей–школяров о случае кражи книги у какого‑то школяра Ива из‑под Шартра, любимого ученика, магистра Петра.
Жонглер вскочил и подошел к столу школяров, приложил руку к сердцу и воскликнул:
— О! Вы назвали имя, дорогое моему сердцу, имя моего лучшего друга — школяра Ива. Я знал его еще тогда, когда он впервые шел в Париж, и, поверьте, я должен без хвастовства сказать, что я вывел его из дремучего леса, где он заблудился, и тем спас его от верной гибели. Кроме того, благодаря мне он нашел приют в замке знатного сеньора, где я был менестрелем барона и где…
В это мгновение лысый старик что есть силы ударид кулаком по столу и встал:
— Врешь, подлый лгун!
Жонглер не растерялся и решил отшутиться:
— О! Брат Фромон? Какой счастливый ветер привел вас сюда?
— Да, Госелен, это я! Но ветер не счастливый для тебя привел меня сюда.
Госелен сразу притих и попытался занять всех рассказом о том, как была разбита его виола, но Фромон перебил его:
— Уж не о твою ли голову разбила ее Агнесса д’Орбильи, когда прогоняла тебя из своего замка за какую‑то кражу?
— Какая дама?! Какая кража?!
— Замолчи, наглец! Вот, парни, этот человек не достоин носить звание жонглера. Как может он воспевать честь и доблесть, когда сам он негодяй и трус! Да, да! Он виновник несчастий того, о ком вы сейчас вспоминали, — школяра Ива из‑под Шартра. Какой он ему друг! А в замке, куда он привел Ива, тот нашел «приют» в подземелье, а этот вот молодчик, зная об этом, пальцем не шевельнул из трусости, чтобы помочь несчастному, которому только счастливая случайность помогла выйти из подземелья и бежать из замка.
Школяры, негодуя и грозя Госелену кулаками, прерывали слова Фромона:
— Подлец!
— Трус!
— Что же ты молчишь? Оправдывайся, если ты не виновен!!
Госелен сидел ни жив ни мертв, втянув голову в плечи, и видно было, как дрожит его подбородок. Он то и дело облизывал языком сохнущие губы, и наконец, когда возмущенные школяры стали угрожать ему расправой, он ухитрился схватить свою виолу и мешок и кинуться к двери.
— Лови его! Держи!! Держи!!
Трое из школяров бросились следом за Госеленом, и были слышны за дверью их выкрики.
Фромон расплатился с хозяином.
— Куда ты, старик? Оставайся, еще выпьем!
— Нет, благодарю, мне дорога дальняя, надо торопиться… — И, кивнув всем, ушел.
Скоро вернулись школяры. У одного рукава были засучены выше локтей, волосы растрепаны, он сел, отдуваясь:
— Уф! Бежал, подлый, как заяц… Догнали и поучили… будет помнить…
— Интересно знать, что этот Ив не тот ли самый школяр, о котором во время войны говорила вся орлеанская округа?
Хозяин схватился за ус и намотал на палец:
— Он самый! Я знаю его. Он ходил сюда к магистру Петру. Он самый — школяр Ив из‑под Шартра.
— А где же он сейчас?
— Сейчас? Погоди… вспомню…
Хозяин сощурил глаза, размотал ус и хлопнул ладонью по столу:
— Он сейчас знаменитый магистр в Реймсе, вот где!
— Значит, Ив–школяр из орлеанского леса и известный реймский магистр Ив — это один и тот же человек?!
Хозяин стал в торжественную позу, протянул руку вверх и, выпучив свои бычьи глаза, громыхнул басом:
— Не видать мне февраля месяца, если это не один и тот же человек! — Он ударил школяра по спине. — И прибавь: выкормленный мною жареными голубями и гренадским вином!
Школяры расхохотались и, расплатившись, шумной гурьбой вышли.
Хозяин запер дверь на засов и, крикнув: «Жизель! Убирай!» — ушел.
Служанка убрала посуду, вытерла стол, закрыла ставни, встала на скамью, открыла дверцу фонаря, дунула на светильник, и таверна «Железная лошадь» погрузилась в темноту.
Правда ли, что Ив–школяр и магистр Ив — один и тот же человек? Кто знает… Хозяин таверны поклялся, что это так, но ведь он был марселец.
105
Да почиет в мире (лат.).