Страница 52 из 60
— К королю пойдем защиты просить!. г.
— В войне мы не виноваты!..
Дровосек рассмеялся:
— К королю? Вот к слову пришлось. Может быть, кто-нибудь из вас и слышал про короля Робера, прадеда нынешнего короля?
— Слышал я, — раздался старческий голос. — Отец мне рассказывал. Хороший был король, привержен к святой церкви был. Благочестивым так и назвал его народ…
Дровосек резко перебил говорящего и встал, махнув рукой в сторону:
— Неправда! Не народ его так назвал, а его придворные льстецы и прихлебатели. Всего «благочестия» только и было, что он слагал церковные песнопения. Когда папа наложил на него семилетнее покаяние за женитьбу на Двоюродной сестре и за отказ повиноваться отлучил его от церкви, лишил святого причащения, тогда король жену бросил и женился на дочери графа Тулузского Вот как! А народ наш при нем умирал голодной смертью, и вилланы и городские ремесленники. В начале своего царствования король Робер войной отнял у баронов герцогство Бургундское, Дижон и Дре. А когда в голодные годы бретонские вилланы и руанские суконщики и ткачи поднимались против своих сеньоров, король Робер стал на сторону баронов и жестоко расправился с восставшими. Как собак вешал. Деревья большого леса были увешаны сотнями несчастных, осмелившихся потребовать хлеба своим голодающим семьям…
Дровосек сжимал руку в кулак и грозил невидимому врагу. Голос его звучал все громче, и каждым словом, как мечом, он разил противника.
— На этот раз его никто не отлучил от церкви. У самого духовенства было много земель, деревень и замкрв. А церковь запрещает рабам восставать против своих господ. Сговор короля с церковью оказался полным. Вот духовенство и признало за ним название «благочестивого»… А народ его проклял! Вот какова правда о короле Робере.
Дровосек вытер рукой пот со лба. Вилланы молчали, понурив голову. Наконец кто‑то из молодых крикнул:
— А давно это было?
— Да больше ста лет прошло, а ничего не изменилось. И сервы такие же, и ремесленники, и бароны с духовенст* вом, и правнук такой же, как его прадед. Да вы сами знаете, какая наша жизнь…
Говоря это, дровосек стал на пень и протянул руку к вилланам:
— Дорогие братья и друзья мои! Я не учить вас пришел, а пришел с добрым советом от всего сердца моего, за долгую жизнь наболевшего…
Старики, стоявшие в первом ряду, сняли шляпы. За ними и все в толпе, кто был с покрытой головой, и пододвинулись ближе вперед.
Дровосек продолжал:
— Хотите быть свободными, хотите жизнь лучшую увидеть — берегите оружие, вами добытое, не выпускайте его из рук ваших. Война кончится — спрячьте его подальше и храните, соблюдая тайну. Придет время, не вам, так сыновьям вашим, не им, так внукам вашим будет с чем добывать себе свободу. Бережно копите силы ваши из рода в род.
В эту минуту Жак был похож на древнего галльского друида[103].
Он развел руки и, глядя куда‑то вдаль, сказал:
— Вижу — настанет день, когда, пройдя кровавый путь тяжелых испытаний, смерти, борьбы, выйдут вилланы на широкую дорогу, освещенную солнцем свободы, навстречу новой и мирной жизни! Истинно будет так!..
Дровосек говорил с большой искренностью и убеждением. Взгляд его излучал глубокое сострадание и любовь к простому народу, непоколебимую веру а победу правды над злом. Многие женщины слушали его, стоя на коленях, и крестились.
И вот в эти минуты Ив понял, что Жак–дровосек не колдун и не святой, а человек, понявший правду людскую. Отвратительными показались ему проповеди монахов и жалкими путаные нравоучения парижских философов.
Ив, почувствовав, что кто‑то положил руку ему на плечо, обернулся. Это был отец Гугон. Словно угадав мысли своего ученика, отец Гугон сказал, кивнув в сторону дровосека:
— Вот у кого следовало бы поучиться нашим городским клирикам.
Глава XX
РИМСКИЙ МОСТ
Вечером в широкой палатке епископа, разбитои в лесу под тенью двух огромных дубов в нескольких шагах от опушки, за которой в поле расположился епископальный отряд, шла довольно шумная беседа между епископом, рыцарем Жоффруа де Морни и рыцарем Раулем де Рокфлёром. Шум этот происходил от чрезвычайной крикливости рыцаря Жоффруа и громкого баса епископа. Кроме того, перед беседующими стоял стол, уставленный кружками и пятью кувшинами с вином, из которых три были уже пусты. Светильник на высокой железной подставке коптел, проливая тусклый свет на сидящих у стола и на дамуазо за спиной рыцаря Рауля, на постель с настланным медвежьим мехом и брошенным на него черным плащом, на меч, шлем, кольчугу и наперсный крест, висевшие на колу, вбитом в землю, на сапоги с длинными серебряными шпорами и глиняную миску на скамейке.
— Клянусь плешью королевского капеллана, — гремел епископ, — мне наскучило торчать на этом мерзком поле! Этот проклятый дю Крюзье никогда не вылезет из своего замка, а на приступ стен я не двинусь. Скоро осень, дожди, слякоть. Какого черта я буду торчать здесь из‑за вашей семейной распри! Хватит с меня! — И епископ ударил кулаком по столу так, что одна из кружек подскочила, выплеснув вино.
— О мессир! — воскликнул рыцарь Жоффруа. — Клянусь светлым раем господним, мне достоверно известно, что у дю Крюзье иссякли запасы продовольствия, в замке голод, а потайные ходы нами отрезаны. Ему остается только выйти из замка и либо принять бой, либо сдаться…
— Но когда, когда?! Вы слышите, мне это надоело! Я подожду еще пять дней и уведу свой отряд!..
— О мессир! Что вы! Как посмотрят на это рыцари? Что скажет король?
— А мне наплевать на вашего короля! — И епископ плюнул на пол.
Этот грубый разговор, грозящий перейти в ссору, раз–дражал рыцаря Рауля Великолепного. Его безбровое лицо сморщилось, веки почти сое сем закрылись. Он нервно теребил бородку, и золотой перстень на руке поблескивал желтой искоркой. Стоявший за ним дамуазо поправил голубой плащ, соскользнувший с плеча рыцаря.
— А пока, мессир, — продолжал рыцарь Жоффруа, — я предлагаю вам позабавиться и присоединиться ко мне для небольшой, но веселой прогулки. Верные мне люди сообщили, что по дороге, огибающей этот лес… Вы, наверно, знаете дорогу с древним римским мостом через реку?
Епископ утвердительно кивнул головой.
— Ну вот, по этой дороге через три дня вечером пройдет торговый караван из тридцати вьючных лошадей. Кожи, меха, еще что‑то, забыл. Словом, товар отменный и в большом количестве. Охраны почти никакой. Как раз. за мостом, если ехать отсюда, дорога идет вниз узким — заметьте, узким — скалистым проходом. Значит, им ползти в гору, а мы, проехав мост, спрячемся за скалами и оттуда стрелами покончим с охраной, а купцы на узкой дороге окажутся в ловушке, и мы с ними легко справимся. Убитых людей охраны зароем, как полагается в таких случаях, а затем проявим истинно рыцарское великодушие и отпустим купцов, предварительно получив имеющиеся при них деньги. Затем возьмем себе весь товар и двадцать шесть лошадей. O‑o! Четырех оставим им, опять проявив великодушие. Не забудьте, мессир, что у купцов—меховщиков и кожевников — водятся преимущественно золотые и серебряные денье и ливры. О–о!
Рыцарь Жоффруа сопровождал свои слова выразительными подмигиваниями, таращил и щурил глаза, сопел и надувал щеки, отчего топорщились его усы, очень удачно показал руками, как он покончит с охраной, а при упоминании о золотых и серебряных деньгах позволил себе слегка ткнуть пальцем в епископский живот. Он добился своего. Густые, насупленные брови епископа постепенно поднялись, холодные серые глаза сощурились, и сжатые злые губы изобразили подобие улыбки. Довольный успехом, Старый Орел залпом осушил кружку вина, крякнул, вытер губы бородой, встал и, получив согласие епископа помочь справиться с купцами, заявил, что ему пора ехать к своей ставке.
Во все время этого разговора рыцарь Рауль потягивал вино и с закрытыми глазами бормотал что‑то себе под нос.
103
Друиды — древние галльские и британские жрецы, поклонявшиеся природе и совершавшие богослужения в лесах. Помимо религиозных обрядов, они выполняли и судебные функции.