Страница 38 из 60
После настойчивых увещаний священника дю Крюзье согласился на замену Эвариста Ивом. Отец Гугон убедил его, что суд божий, установленный святым отцом папой, выше суда сеньорального — в нем судьей сам бог и исход его зависит исключительно от воли божьей. А людям, исполняющим ее, бог уготовит место в своем прекрасном раю. Скоро наступит день святого Эвариста. К этому дню и надо приурочить суд, чтобы святой — покровитель обвиняемого свидетельствовал за него перед лицом божьим. А если к тому же заменить тяжело больного ответчика его сыном, тем самым справедливо уравновесятся стороны и совесть рыцаря Рено будет чиста перед господом, который и вознаградит его за Такое отменное благочестие. Отец Гугон не забыл сказать и о том, что Ив был брошен бароном де Понфором в подземелье как заложник только потому, что он виллан дю Крюзье, а Ив сумел, рискуя жизнью, убежать из замка Понфор, тем самым посрамив сира Ожье в глазах всего благородного рыцарства Эти последние слова возымели особое действие на злорадного и честолюбивого дю Крюзье. Но, однако, несмотря на настоятельную просьбу священника выпустить больного Эвариста из подземелья до суда дю Крюзье отказался наотрез.
Время идет медленно, и тусклые ноябрьские дни ползут один за другим без солнца, унылые. Ночью Ив лежит с открытыми глазами и думает, думает. В завываниях ветра слышатся ему то голос отца, зовущего на помощь, то тоскливое мяуканье кота Ратона, запертого в холодном доме. То снова возникают зловещие образы и жуткие минуты пережитого, и тревога за исход предстоящего испытания. И накипает в сердце ненависть к рыцарской знати, злой, жестокой.
Измученный бессонницей, Ив засыпает только на рассвете.
Накануне дня святого Эвариста на пригорке между замком и деревней был установлен высокий деревянный крест. Под пригорком сколочен помост, на нем поставлена скамья[91]. В этот день Ив никуда не ходил — не хотелось слушать бессмысленные расспросы любопытных и слезливые причитания старух. Отец Гугон поручил Иву развести огонь в жаровне и как следует мешать угли, не давая им чадить.
— А когда истопишь, прилег бы Я слышал, ты ночью все ворочался, не спал. Пойду служить мессу, а потом навещу своих больных. Приду после полудня.
Первое наставление Ив исполнил добросовестно: угли в жаровне были размешаны и не начадили. А вот второе — уснуть — Иву не удалось. Заставить себя не думать о завтрашнем дне, о встрече с отцом, с Черным Рыцарем, Ив не был в состоянии. Отец Гугон, возвращаясь, увидел издали, что Ив сидит на скамье у церкви, опустив голову на руки. Ив не слыхал, как священник подошел к нему, и, только когда тот положил ему руку на голову, вздрогнул и выпрямился. Отец Гугон провел рукой по волосам своего ученика и, не сказав ничего, прошел в притвор.
День кончился в тревожном молчании, и отец Гугон и Ив понимали, что говорить не о чем и незачем — слова ничему не помогут…
Утром рано два дозорщика из замка пришли за Ивом. Отец Гугон снял со стены распятие, благословил им Ива и, приложив холодное железо к его губам, шепнул:
— Мужайся, мой мальчик, помни о несчастном отце.
Туман поднимался над рекой и полз на деревню и на дорогу к замку. Дозорщики привели Ива к пригорку с крестом. За ними следом пришел и отец Гугон Чуть свет сошлись сюда все деревенские Прибежали дети, приплелись старики. Близко подойти боялись, смотрели издали, как замковые слуги обивают алой материей скамью на помосте, застилают ею ступеньки и ставят шест с гербовым щитом сюзерена с черной медвежьей лапой. Слушали, как сенешал бранился, покрикивая на слуг. Между собою говорили тихо. Дети перешептывались — не дай бог, услышит злой «дядька аист». Так прозвали они длинноносого и длинноногого сенешала.
Обведя взглядом толпу, Ив увидел слепую Жакелину в ее жалком рубище Ива подвели ближе к помосту.
В толпе раздался глухой ропот. Расталкивая локтями людей, появился рыжий Жирар. Нагло взглянув на Ива, он прошел к помосту, где разговаривал сенешал с отцом Гугоном. Жирар снял шляпу, «смиренно» согнулся в низком поклоне и, протянув руки к священнику, попросил благословения, Сенешал оттолкнул его и крикнул:
— Ступай туда и стань рядом с ним! — и указал ру* кой на Ива.
Из толпы раздались одобрительные выкрики:
— Клянусь святым Эгидием, Жирара давно пора на виселицу!
— Колдун!
— Молчать! Разгоню по домам! — прикрикнул на них сенешал.
В это время из тумана возникли два всадника. Сенешал кинулся им навстречу, на ходу бросив толпе:
— Снять шапки!
Толпа мгновенно затихла.
Дю Крюзье был одет, как всегда на народе, во все черное. Вороной конь его шел медленно, тяжело ступая, то низко опускал гривастую голову, то вскидывал ее, бренча железками набора уздечки. Черный Рыцарь сошел с коня у помоста, бросив поводья подхватившему их экюйе. Сенешал еле поспевал за рыцарем, который взбежал по ступенькам, мельком взглянул на судившихся, сел на скамью и, отдав приказ сенешалу начать суд, плотнее завернулся в свой длинный черный плащ. Круглая, черного сукна шапка была надвинута на лоб.
Сенешал приказал дозорщикам подвести Жирара и Ива к помосту и поставить лицом к их господину. Подошел туда и отец Гугон с распятием в руках.
— На колени! — приказал сенешал судившимся.
Он развернул свиток и прочел, кто и почему, по решению сеньора, благочестивого рыцаря сира Рено дю Крюзье, предается суду божьему, что воля господа, давшего законы, да будет для истца и ответчика и для судей их священна и неоспорима и что по милостивому решению сира дю Крюзье призванные на суд будут подвергнуты наиболее легкой ордалии — испытанием крестом.
— Поторопитесь, святой отец, — сказал сенешал священнику.
Отец Гугон поднял руки над головами Ива и Жирара. В левой он держал крест, правой троекратно благословил их, произнося молитву. Сенешал приказал истцу и ответчику встать, развел их в стороны и, поставив возле каждого по дозорщику, заставил поднять руки и скрестить их над головой.
— Первый из вас, кто опустит руку или обе руки или упадет, указан будет перстом бога грозящего как виновный и подлежащий строгому наказанию.
Сенешал отошел к ступенькам помоста.
В тягостном безмолвии замерло все вокруг. В белесом тумане призраками стояли два высоких тополя. Низко клубились серые облака, тянуло от них зябкой сыростью.
Отец Гугон стал так, чтобы Иву хорошо было видно его.
Неподвижно сидел дю Крюзье. Неожиданно тишину пронизал голос слепой Жакелины:
— За Ивом — ангел, за Жираром — бес! Вижу! Вижу!..
По толпе снова пронесся ропот. Дю Крюзье выпрямился. Сенешал бросился к вилланам, тряся кулаками над головой, и заставил женщин увести Жакелину. Больше никто не проронил ни слова.
Отец Гугон многозначительно взглянул на Ива, хотел дать понять ему, какое впечатление должны произвести слова Жакелины на суеверного рыцаря Рено, хотел укрепить душевные силы Ива, всячески внушить ему уверенность в благополучном исходе испытания.
Глядя на коренастого, еще не старого Жирара, Ив побоялся, что не пересилит его. Гнетущая тоска бессонных ночей давила усталостью. Выкрик Жакелины и перехваченный взгляд отца Гугона побороли охватившее было его отчаяние, заставили Напрячь все силы Еще помогло одно. Ив взглянул на дю Крюзье, черного, сгорбленного, с горбатым носом, с упавшим, как хвост, концом черного плаща, посмотрел на материю, алой кровью стекающую по ступенькам помоста. Память подсказывала: где‑то уже видел он это…
Когда?..
И вспомнил. Ему не было еще десяти лет. Отец брал его с собой в лес у Мерлетты, где работал у богатого угольщика. В тихую погоду дым просачивался сквозь хвою и землю, закрывавшие угольные ямы, и наполнял лес сизой дымкой. Однажды, выйдя на Поляну, Ив остановился в испуге. На конской падали, обглоданной зверьем, сидел большой черный ворон и отрывал клювом куски мяса. По вздутому боку дохлой лошади с ребра на ребро стекала кровь. Ив прижался к отцу. Отец громко свистнул. Ворон с куском мяса в клюве улетел.
91
В отличие от суда сеньорального, закрытого, происходившего в еамке сеньора, суд божий происходил на площадях городов, в деревее вне стен замков.