Тайна Высокого Замка

— Заткни ей рот! — брезгливо морщась, хлестнул перчаткой по лицу ребёнка обер-ефрейтор.

— Пе-е-етр-ри-ик! — жалобно звала Мария.

— Жидёнка киньте в машину, а сами оставайтесь здесь. Мальчишка вернётся, схватить!

— Слушаюсь, герр обер-ефрейтор!

Доктор и Медведь уже были примерно в ста шагах от ворот виллы пани Стожевской, когда оттуда выехала машина. Из машины раздавался детский плач.

— Машина без номера… — прошептал Медведь. Он кое-что смыслил в этих делах. — Гестапо… только у них и бывают без номера… Вот беда! Ковальчуки прятали у себя еврейскую девочку… видно, кто-то донёс… Неужели и Петрика тоже схватили?

— Да, опоздали мы с тобой, сынок, — с сожалением вздохнул доктор.

Они повернули назад и дошли до угла, когда вдруг увидели бегущего Петрика.

У Медведя отлегло от сердца.

— Веди его сейчас же на улицу Льва… Улица Льва, дом семнадцать… квартира один… — тихо проговорил доктор.

— А что там сказать?

— Доктор прислал…

И высокий, сутулый, с гладкими седыми волосами, выбивающимися из-под шляпы, доктор зашагал по направлению к Стрелецкому парку. Он шёл туда с тем, чтобы пройти мимо ворот виллы, откуда выехала гестаповская машина. Ему нужно было убедиться, нет ли там чьих-нибудь наблюдающих глаз.

К счастью, у ворот не было никого.

— Петрик… гестапаки увезли куда-то Марцю…

— И Ганю схватили?

— Сам понимаешь…

— Но как же это?.. Неужели донесла пани Рузя?..

— Куда? — удержал Петрика Медведь. — Хочешь, чтобы и тебя слапали?

Сломленный, Петрик покорно шёл за товарищем без слёз и жалоб. Иной за всю свою жизнь не испытает того, что в этот страшный один день пережил мальчик.

Глава двенадцатая. Панне Ванде грозит опасность

Поправляя перед трюмо причёску, Ядвига Стожевская с напускным равнодушием спросила:

— Казимеж, кто эта женщина, с которой тебя сегодня видели в пассаже Миколяша?

— Немка, ты её не знаешь, — зевнул Данцигер, удобно развалившись на оттоманке.

— Лжёшь! — потемнела Ядвига. — Это была панна Ванда, бывшая певичка из бара «Тибор»! Ты опять-с ней встречался…

— Пани шпионит за мной?

Ядвига порывисто открыла портсигар и закурила.

— Я не позволю меня обманывать!..

— О, майн готт! — с развязной наглостью расхохотался Данцигер. — А что пани Ядвига, собственно говоря, хочет от меня? Разве она забыла, что мы с ней не венчались в кирхе, под звуки органа?

Ядвига властно скрестила руки на груди, и глаза её засветились коварством.

— Ах, вот как! А что пан скажет, если вдруг шефу гестапо станет известно, что оберштурмбанфюрер СС, старший следователь гестапо Данцигер — не немец?.. А всего лишь — тайный агент дефензивы Казимеж Войцех! М-мм?

Она торжествующе ждала мольбы о прощении. «Что, съел? — говорил её взгляд. — Теперь ты, Казимеж, поведёшь себя совсем по-другому».

Негромко, с явной издёвкой Данцигер спросил:

— Разве пани не знает: кто сочувствует евреям, карается как преступник? А пани Стожевская укрывала в своём доме не только еврейского ребёнка, но и детей расстрелянного партизана Михаля Ковальчука…

— Что?! — ужаснулась побледневшая Ядвига. — И это говоришь ты?.. Ты, заставивший меня держать их в моём доме?!

— Пани теряет драгоценное чувство юмора! — обворожительно улыбался рот Данцигера, тогда как глаза оставались колючехолодными. У пани есть доказательства, что я заставил её прятать в этом доме партизан?

— Рафинированный подлец!

— Между прочим, если пани Стожевская без трагических сцен покинет мой дом, я обещаю не преследовать её.

— Твой дом?.. — почти задохнулась Ядвига.

Однако в этот же вечер, роняя злые слёзы, она поспешно укладывала в чемодан самые необходимые вещи. И, наконец, положив перед Данцигером ключи, Ядвига Стожевская покинула свой дом, подобно ящерице, бросающей собственный хвост, попавший в зубы к хищнику.

Утром следующего дня превосходное настроение Данцигера омрачилось. Он был смущён ледяной холодностью своего шефа.

— Вы съели не один пуд соли с этими бандитами, а тайных ключей к их сердцам так и не смогли подобрать! Это не делает чести немецкому разведчику! — выкрикивал шеф. От спокойного и бесстрастного вида, который шеф гестапо бригаденфюрер СС Кацман старался всегда сохранять, не осталось и следа. Со злобной иронией он бросил в лицо Данцигеру: — Оберштурмбанфюрер, скажите, не за то ли вашу шею украшает вот этот рыцарский крест, что в дистрикте Галициен больше не существует никакой «Народной Гвардии»?! Не за то ли, что больше не существует никакого партизана Искры со своим сбродом?!

Оправившись от минутного замешательства, Данцигер ответил:

— Но, мой бригаденфюрер, я был совершенно убеждён, что Михаил Ковальчук и главарь партизан Искра — одно лицо. Уничтожив всю его группу…

— Никакого чёрта мы не уничтожили! — окончательно взорвался бригаденфюрер. — Здесь дело не в одном или двух главарях! — Запинаясь и выговаривая украинские слова с сильно немецким акцентом, шеф прочёл лежащую перед ним на столе листовку. — «Народная гвардия имени Ивана Франко» живёт и борется! Продажные души твердят, что нас нет, нас уничтожили. Но разве есть такая сила, чтобы уничтожила народ?

Фашисты забирают наших жён, детей, братьев на каторжные работы, а продажные украинские буржуазные националисты твердят: «Так нужно, это наши освободители». Гитлеровцы гонят цвет нашей молодёжи на войну, на убийство родных братьев, а бандеровцы и им подобные предатели говорят: «Иди, слушайся, это наши освободители!» Да, немецкие оккупанты действительно освобождают нас от имущества и от жизни, чтобы, когда нас не будет в живых, поселиться на наших плодородных землях и господствовать тут. Можем ли мы, украинцы, с этим согласиться!..»

Данцигера словно насквозь прошил острый взгляд шефа.

— А может быть, оберштурмбанфюрер, мы должны признаться, что покончить с «Народной Гвардией» вне нашей возможности?! И этот гнусный сброд, это грязное отребье будет безнаказанно пускать под откос наши воинские эшелоны?! Сжигать склады с продовольствием?! Нападать на лагеря и освобождать русских военнопленных?!

Данцигера всего передёрнуло при одной мысли об этом. Незачем было говорить шефу, тот и сам отлично знал, какой ценою Данцигеру удалось покончить с Ковальчуком и его людьми. Данцигер не сомневался, что Ковальчук играл далеко не второстепенную роль в действиях этой превосходно законспирированной подпольной организации, издающей под самым носом гестапо свои газеты и листовки, из которых львовяне узнают истинную обстановку на фронтах…

— Чего вы добились от дочери Ковальчука?

— Она в больнице, мой бригаденфюрер. Тиф.

— Ну, а эта ваша панна Ванда? Допустим, хитрая полька действительно не знает главарей подполья… Но кто скрывается под кличкой Искра — она знает! Привезите эту штучку сюда…

— Пока этого делать нельзя, мой бригаденфюрер, — осторожно возразил Данцигер. — На днях она отвозит в Ровно «русского командира», якобы бежавшего из Яновского лагеря.

— В Ровно? О, это интересно, — насторожился шеф. — Понимаю, где сатана сам не сможет, впереди себя женщину пошлёт. Старо, как мир… Но эффект может быть самым неожиданным… Кто этот «русский»?

— Наш разведчик Конрад Мюнцер.

— Превосходно, — смягчаясь, заговорил шеф. — Итак, я вижу, вы тоже пришли к убеждению, что центр «Народной Гвардии» следует искать не здесь, а в Ровно. Это очень крупная, широко разветвлённая организация. Доказательством тому могут служить их дерзкие, хорошо продуманные операции. Вы сами поедете в Ровно, не передоверяйте другим.

Но гестаповцы ошибались. Партизанская организация «Народная гвардия имени Ивана Франко», которая не давала оккупантам покоя, не была ещё связана с генеральным штабом партизанского движения, не имела она никакой связи и с партизанскими соединениями, оперировавшими в лесах на Волыни.

Данцигер не сомневался, что панна Ванда, попавшая в расставленные им тенёта, явится тем «заветным ключиком», который откроет ему дверь в партизанское подполье.