Страница 4 из 18
— Что это?
— Не знаю, ребята, понятия не имею… Она Веркина…
— Экспонометр? — попытался угадать Робинзон, нетерпеливо сдвигая с места рычажок.
— Не тронь, Ярка, не тронь! Ты ведь не знаешь, что это за штука, — прошипел Ирка.
Робинзон согласился, захлопнул крышечку и вернул пудреницу Петронилу, тот сунул ее в карман штанов.
— Верни Вере. Неизвестно еще, что это такое.
Мальчишки уже спускались по лестнице, как вдруг Ирка заметил, что Петронил побледнел и замер на месте.
— Ребята, она щекочется! — Зубы у него стучали, и он хватался рукой за карман. — Попробуйте сами!
Ирка взял коробочку, положил ее на руку и вдруг почувствовал, что ладонь у него начала чесаться. Казалось, будто кто–то дробненько постукивает изнутри по крышке пудреницы. Ирка передал ее Робинзону, а Робинзон заявил, что эта вибрация напоминает ему прикосновение к проводам, по которым идет очень слабый электрический ток.
— А теперь не звонит, а трещит. Что с пей? Может, сейчас взорвется?
— С какой стати Вера будет прятать у себя опасную вещь?
— Ребята, пожалуйста, остановите ее, пусть не трещит, пусть хотя бы не трещит! — в отчаянии умолял Петронил.
Робинзон решительно открыл крышку и, после непродолжительного колебания нажав зеленую кнопочку, положил пудреницу на ступеньку.
Время шло, а ребята ждали.
Потом наконец Петронил отважился и нагнулся к пудренице. И тут же глаза у него полезли на лоб и руки судорожно вцепились в край каменной ступеньки.
Он хотел что–то произнести, но это ему не удалось, и он так и замер с раскрытым ртом.
— Что случилось? — испуганно спросил Ирка.
— Ребята, — хрипло выдавил из себя Петронил, — она говорит!
Робинзон решительно открыл крышку и положил пудреницу на ступеньку.
ГЛАВА ПЯТАЯ,
из которой становится известно, что пудреница не только говорит, но даже свистит.
Ребята наклонились к пудренице, и она вдруг заявила Петронилу:
— Не открывай!
Это было сказано тихо, но отчетливо. Насмерть перепуганный Петронил только смог пробормотать: «Я не…» — но коробка не слушала его и продолжала нести что–то непонятное.
— Я… я не знаю… — попытался выдавить из себя Петронил.
— Не трогай, не трогай! — снова цыкнула на него коробка.
И Петронил, умолкнув, бессильно развел руками.
Долго стояли мальчишки над пудреницей, не обращая внимания на идущих мимо людей, и только удивленно переглядывались. Но пудреница молчала.
— Это не радио, — отважился наконец шепнуть Робинзон. — Я сначала подумал, что это радиоприемник. Я читал, есть такие крохотные приемнички, величиной со спичечную коробку.
Снова стало тихо. Ирка о чем–то упорно размышлял. Петронил выглядел перепуганным, а мысли его витали далеко. «Радио или не радио, каким образом такая вещь могла очутиться у Веры?»
Наконец Ирка обратился к Петронилу:
— А что ты услыхал с самого начала? Ну, самое первое.
Петронил проглотил слюну и открыл рот:
— Погоди, что же это было? Кто–то сказал: «Отдай это Всеведу. Или отвези на…» Петронил умолк и задумался. Робинзон попробовал пошутить:
— А может, Долговязому, Толстому и Остроглазому?
Но Петронил не обратил на него внимания.
— …на какую–то улицу. Начинается на «м», позабыл… Это фамилия знаменитого художника…
— Манес[2], — выпалил Ирка.
Петронил все еще вспоминал, а Ирка продолжал:
— Маржак!
— Нет, не Маржак. Я даже не знаю такого художника.
— Наверное, Манес. Ну конечно, Манес. Улица Манеса! — воскликнул Петронил. «Отвези это на улицу Манеса!»
Ребята помолчали.
— А кто, собственно, тебе все это говорил? — спросил Ирка. — И вообще, что это? Какая–нибудь рация?
«Слушайте, — тихонько окликнул их Робинзон и присел на ступеньку.
Там кто–то свистит, — прошептал Ирка и храбро взял пудреницу в руку. Свист вдруг резко оборвался. Ирка протянул ее Петронилу и заметил: — А свистит–то плохо, фальшивит!
И начал сам высвистывать какой–то веселый мотив. Долго еще стояли ребята на лестнице у музея. Петронил умоляюще смотрел на друзей: что они посоветуют?
Ирка вздохнул:
— Поехали домой. Верни ее сестре, может, она объяснит тебе, в чем дело.
И вдруг неожиданно Робинзон начал размахивать у них перед носом своим каменным топором.
— Нет, — запротестовал он, — нет, пошли на улицу Манеса. Ведь пудреница нас просила. Пошли, и все.
Ирка попытался вспомнить, где эта улица находится.
Потом стали спрашивать у прохожих. Удивительно, но им сразу объяснили: «Тут неподалеку, где начинаются Винограды». И ребята согласились с Робинзоном.
— Рукой подать, — сказал регулировщик на перекрестке и кивнул в сторону музея.
— Главное, не надо ехать на трамвае, обрадовался Робинзон (у него оставалось всего шестьдесят геллеров на обратную дорогу).
ГЛАВА ШЕСТАЯ
рассказывает о том, как Робинзон исправил надпись на афише и что из всего этого вышло.
«Подать рукой» — это было, конечно, преувеличение. А впрочем, улица оказалась не очень далеко.
И вот ребята наконец стоят в начале длинной, серой, скучной улицы. На стене дома табличка: «Улица Манеса».
— Я бы не сказал, что здесь нас ждут, — заметил Робинзон и переложил топор из одной руки в другую.
Ребята ничего не ответили. Наконец Ирка двинулся вперед. Ребята последовали за ним. Они шагали вдоль сумрачных домов. Рядом с простыми, строгими зданиями стояли дома, богато украшенные скульптурами, лепными украшениями в виде гирлянд цветов и позолоченными надписями на фронтонах, но однообразная серая окраска, облупившаяся штукатурка и мрачные подъезды делали их скучными и навевали грусть.
Но вот серое однообразие домов и тротуаров нарушила веселая пестрая стена, на которой теснились афиши. Строго говоря, это был деревянный забор между двумя домами. Петронил еще издали попытался разобрать большие красные буквы на самой яркой афише.
— Ц–и–р… цирк…
Какой цирк?
— П–при–бы–вает…
Но какой?
— Старая афиша, — махнул рукой Робинзон, — она тут с осени висит.
Они прошли еще несколько шагов и остановились.
— «Прибывает цирк Буш».
— Так и будем здесь топтаться? — громко спросил Ирка, в нетерпении поглядывая на уходящую вдаль улицу.
— А относились ли эти слова вообще к нам? Откуда и кому известно, что у меня есть эта штука? — И Петронил достал из кармана пудреницу.
Между тем Робинзон, которому всегда есть до всего дело, вытащил огрызок карандаша, одним махом зачеркнул слово «прибывает» и вывел крупно: «уехал». «Цирк уехал».
— Так, — удовлетворенно молвил он и добавил огромный восклицательный знак.
— Ой!
Это крикнул Петронил. И не без причины. Для того чтобы соорудить под восклицательным знаком точку, Робинзон так стукнул по афише зажатым в руке карандашом, что доска оторвалась и свободным концом едва не угодила Петронилу по лбу. Робинзон потерял равновесие, но тут же снова возвратился в исходное положение. А в общем ничего особенного не случилось. Петронил даже не упрекнул Робинзона.
Оторванная доска все еще слегка раскачивалась. Робинзон отодвинул ее, всунул в щель голову и в удивлении закричал:
— Посмотрите, ребята, вот это да!
Теперь стало ясно, что забор, оклеенный разноцветными афишами, закрывал пустырь. Во время войны здесь бомба угодила в дом. Остались лишь стены, подвалы да груды кирпича. Пустырь порос травой и лопухом. Тут и там стройные акации тянули к солнцу ветви, густо облепленные гроздьями белых цветов.
Робинзон заинтересовался. Он огляделся и, так как улица Манеса была пустынна, неожиданно ловко проскользнул в сад. Доска качнулась и закрыла лазейку. Ирка и Петронил переглянулись и пожали плечами. Но через мгновение они все трое уже были на пустыре. Робинзон в восторге бегал по остаткам фундаментной кладки и вопил:
2
Манес Йозеф (1820—1871) — выдающийся чешский художник