Набег

Подскочив к Рюрику, Айша мельком оглядела ого.

— Волк освободил меня. Ты не видел Бьерна?

— Там, — Рюрик оставил меч, махнул рукой куда то за деревянное божество.

Сердце Айши подпрыгнуло радостным котенком.

— Я оставила Кьятви за холмом, — вспомнив про старого хирдманна, сказала болотница. Рюрик сузил светлые глаза.

— Что с ним?

— Он ранен. Мой заговор пока держит в нем жизнь.

Мальчишка соскользнул с сундука, постучал кулаком по крышке, сказал, обращаясь к Хеммингу:

— Приглядишь?

— Угу, — тряся перед лицом длинной рубахой с золотой вышивкой по вороту, буркнул тот.

Рюрик сунул в рот два пальца, свистнул, подзывал своих воинов. Сменив род и став воспитанником конунга Олава Гейрстадира, мальчишка обзавелся собственным небольшим хирдом. А Бьерн подарил ему драккар. После бури у Рюрика не осталось ни драккара, ни хирда, однако некоторые из тех, кто приносил ему клятву верности, уцелели. Бьерн выловил их из воды сразу после бури. Двое умерли, а остальные по-прежнему почитали Рюрика своим хевдингом.

Огибая идола, Айша запрокинула голову, разглядывая его деревянные лица. Северное она уже видела, далее шло восточное. Оно казалось более мягким и дружелюбным, чем северное. Пухлые губы бога скрывали улыбку, но в узких прорезях глазниц таилось сокрытое глубоко внутри коварство. На плече бога сидел орел. Мастер постарался, вырезая голову птицы, — хищный круглый глаз казался живым, из приоткрытого клюва летел беззвучный крик.

Следующее, южное лицо Свентовита сияло счастьем, даже древесина на нем была светлее, чем на других местах. Большие глаза взирали на мир с удивлением и радостью, рот был приоткрыт, как у изумленного ребенка, руки сложены на груди, ладонь в ладонь. В пальцах правой руки виднелся знак воинских почестей крест с круглым навершием, усеянным рунами.

Западного лица бога Айша не увидела, очутившись перед распахнутыми воротами священной конюшни, в которой переминался в полутьме белый гадальный конь Свентовита. Этого коня по весне выводили из стойла, украшали его гриву зелеными ветками и вели через ряды склоненных к земле копий. Если конь спотыкался или начинал шаг с левой ноги — людей ожидали беды и несчастья. Зато шаг с правой служил хорошим знаком.

У дверей конюшни сидел на корточках Бьерн. Он откинул голову, прислонившись затылком к стене. Бой окончился, и силы будто ушли из ярла, даже лицо его заметно осунулось. Глаза Бьерна были закрыты, согнутые в локтях руки сжимали клевец. Железное лезвие поблескивало под дождевой моросью, отбрасывало на щеки ярла светлые пятна бликов. На его лбу осел пепел, серой порошей запутался в черных волосах.

Робея от охватившего ее чувства, Айша подошла ближе. В ее груди что-то сжалось, перевернулось.

— Прости… — склоняясь к ярлу, прошептала она. — Ты ведь остался не из-за драккара, а из-за меня. Я знаю… Чтоб они не добрались до меня, после того как Рагнар напал… Но я не хотела, чтоб все так вышло.

— Ступай к пристани. — Бьерн провел по лицу ладонью, словно снимая с него невидимый налет, окинул Айшу равнодушным взглядом. — Все кончилось. Мы идем за Рагнаром. Он будет ждать нас у входа в Лабу.

Ноги Айши подкосились, она упала на колени в грязь подле ярла.

— Зачем? Зачем тебе идти за ним'?

— У нас договор. — Бьерн оперся на обушок клевца, отряхнул одежду. — Рагнар вернет Гюду после того, как и помогу ему взять золото франков.

— Но он предал!..

— Предал? — Брови ярла удивленно приподнялись. — Нет, он никого не предавал. Он не обещал варгам мира, а мне — защиты.

Айша не понимала, от чего ей больнее: от настойчивого желания Бьерна вернуть Гюду или от злости на Красного конунга.

— Он убийца, — уже в спину Бьерну произнесла она.

Ярл обернулся. Его волосы казались седыми из-за осевшего на них пепла.

— Я тоже, — сказал он.

Старого Кьятви принесли на корабль. Айша перевязала ему рану, промыв ее морской водой из фляги и прочистив края каленым ножом. У нее нс было трав, необходимых для лечения, но оставались заговоры и память об уроках, полученных ею еще в детстве в спокойных глубях Приболотья. Сидя над укрытым шкурой стариком, она без конца шептала, отдавая его боль то ветру, то воде, то деревьям, столь редким в здешних местах. Кьятви ее заговоры мало помогали. Лицо хирдманна осунулось, стало бледным, нос заострился, кожа обтянула костлявые скулы. Редкие седые волосы слиплись на висках, борода свалялась клочьями. Руки Кьятви лежали поверх шкуры — узловатые, старые и некрасивые. Одну Айша сжимала в ладонях, чтоб удержать блуждающую в сумеречной стороне душу раненого. Дважды к ней подходил Бьерн, смотрел свысока, хмурился. Почему-то под его взглядом Айша чувствовала себя виноватой, в голову лезли мысли о хвити, о своем предназначении, о предсказании старого колдуна, лежащего нынче под камнем в Каупанге. До самого конца Финн не переставал называть ее хвити — Белой женщиной, вестницей смерти, проводницей людских душ в иной мир. «Тьма обретет жизнь в капище четырехликого бога», — предрекал он. На острове варгов она увидела четырехликого бога и почуяла дыхание тьмы. Смерть коснулась острова своим крылом. Может, Бьерн думает, что все случилось из-за нее?

Айша любила Бьерна, но не понимала его. Она убеждала себя, что вовсе не надо понимать мужчину, которого любишь, что достаточно радоваться его близости и ждать его внимания. Чего еще могла желать от ярла безродная приболотная девка? Она жила, чтоб любить его…

Волны всплескивали под дружными ударами весел, слабый ветер холодил шею, остров варгов таял, смешиваясь с серой равниной озера. Мысли Айши текли, сливались с ровным бегом драккара, а губы шевелились, выговаривая привычные с детства заклинания. Постепенно берега сузились, драккар вошел в реку, что несла свои воды меж невысоких гладких холмов. Хирдманны заговорили об эрулах.

— Эй, Гримли, как думаешь, Красный сдержит слово? — донес до Айши чей-то вопрос порыв ветра. Ответа Гримли она не услышала, но внутри незнакомый доселе, поганенький голосок шепнул: «Пусть не сдержит. Пусть уйдет, предаст. Пусть заберет княжну>. Но, вопреки чаяниям Айши, в широкой заводи на равнине, там, где веселая Бойца впадала в величественную Лабу, драккар Бьерна поджидало войско Красного конунга. После недолгих приветствий и ленивой похвальбы воинов друг перед другом корабли двинулись дальше.

Полдня пути по Лабе показались Айше нескончаемо долгими. Вдоль реки тянулись ровные, пологие берега с одинаково темными полосами полей, изредка встречались редкие рощицы, еще реже — небольшие села с горбатыми домами и людьми, чьи лица были так же серы, как и одежда. Хирдманны разглядывали незнакомые места, подшучивали над испуганными жителями, врассыпную кидавшимися прочь от берега при виде чужих кораблей, судачили о великой битве с варгами, о добыче, взятой из озерной крепости, о скором приходе в Гаммабург — большой город саксов, где, по уверениям Рагнара, их ждали хороший стол, мягкие постели и женские ласки. Упоминая о женщинах, Харек косился в сторону Рюрика, широко ухмылялся и, хлопая мальчишку по плечу, обещал:

— Женщины саксов пресны, как речная вода, за то послушны, как коровы. Они то, что надо для первого раза. Тебе понравятся!

Рюрик наливался багровым румянцем, кусал губы, однако терпел. Вместо него Хареку отвечал Гримли, воин из Вестфольда, посланный конунгом Олавом для пригляда за мальчишкой, или скальд Тортлав. Ответы Гримли были коротки и резки, Тортлав, наоборот, говорил пространно, витиевато и непонятно. Ни тот ни другой унять Волка так и не могли.

— Подберем тебе бабенку постарше, чтоб знала, чем ублажить воина, — продолжал посмеиваться над Рюриком желтоглазый. Потный и красный от стыда мальчишка сидел вполоборота к Айше, его нижняя губа тряслась. Гримли открыл было рот, чтоб достойно ответить Хареку, когда в пальцах Айши дрогнула рука старого Кьятви и послышался его хриплый голос:

— О да, Волк. Такую же опытную, как была у тебя, когда ты впервые решился взять женщину. Или это она решила взять тебя? Не помню, но, кажется, она была большой и сильной, та женщина. Намного сильнее тебя в то время.