Страница 35 из 43
Я надеюсь, что мистер К. здоров. Напомните ему обо мне и спросите его, видел ли он мое «Рассуждение о Стихе» в последних октябрьском и ноябрьском номерах Southern Literary Messenger… Я так деятелен теперь и чувствую столько энергии. Приглашения писать сыплются на меня каждый день. За последнюю неделю у меня было два предложения из Бостона. Вчера я послал статью в American Review: о «Критиках и Критике». Не так давно я послал в Metropolitan очерк под названием «Коттедж Лэндора»: там есть нечто об Анни, — появится это, как я думаю, в мартовском номере. В Южный Литературный Вестник я послал пятьдесят страниц «Заметок на полях», по пяти страниц на каждый месяц в текущем году. Я прочно договорился также с каждым журналом в Америке (кроме National Питерсона), включая один Цинциннатский журнал, называемый The Gentlemen's. Таким образом, вы видите, что мне нужно только твердо держаться в бодром настроении, чтобы выйти из всех моих денежных затруднений. Наименьшая цена, которую я получаю, это 5 долларов за «страницу Грээма», и я легко могу средним счетом написать 11/2 страницы в день, то есть заработать 71/2 долларов. Как только «денежные переводы» придут, я выйду из затруднения. Я прочел, что Годи объявляет какую-то мою статью, но я совершенно не ведаю, что бы это было. Вы просите меня, Анни, чтобы я указал вам какую-нибудь книгу для чтения. Видели ли вы «Регсу Ranthope» миссис Гор? Вы можете достать эту книгу в любом агентстве. Я читал ее последние дни с глубоким интересом и извлек из нее также и большое утешение. В ней рассказывается стезя одного литературного деятеля и дается справедливая точка зрения на истинные задачи и истинные достоинства литературного характера. Прочтите ее ради меня.
Но в одном пребудьте уверены, Анни, — от этого дня впредь я избегаю чумного общества литературных женщин. Это бессердечная, противоестественная, ядовитая, бесчестная тайна, без какого-либо руководящего принципа, кроме безудержного самопочитания, миссис Осгуд есть единственное исключение, которое я знаю… Поцелуйте от меня маленькую Кэдди и поклонитесь от меня мистеру Р. и всем.
В последние две недели у меня была чрезвычайно беспокойная головная боль…
[Подписи нет]
ЭДГАР ПО К АННИ
Четверг 8-го
Милая Анни, — моя мать как раз отправляется в город, где, я надеюсь, она найдет нужное письмо от вас или от Сары; но я уже так давно не писал вам, что я должен послать вам несколько слов, чтобы дать вам возможность видеть и чувствовать, что Эдди, даже когда он молчит, хранит вас всегда в своем уме и сердце — я был так занят, Анни, все время, с тех пор как я вернулся из Провиденса — шесть недель тому назад. Дня не пропускал я без того, чтобы не написать от страницы до трех страниц. Вчера я написал пять, а за день перед этим поэму, значительно более длинную, чем «Ворон». Я назвал ее «Колокола». Как мне хочется, чтобы Анни увидала ее! Ее мнение в этой области так дорого мне — во всем оно для меня есть нечто — но в поэзии особенно. И Сара тоже… Я сказал ей, когда мы были в В., что вряд ли я когда-либо знал кого-нибудь с такой острой способностью различения того, что есть действительно поэтическое. Пять прозаических страниц, которые я вчера кончил, называются — как бы вы думали? — уверен, что вы никогда не отгадаете, — «Прыг-Скок»! Подумайте только о вашем Эдди, который пишет рассказ с таким названием, как «Прыг-Скок». Вы никогда не догадались бы по названию о содержании (которое страшно), в этом я уверен. Он будет напечатан в одном еженедельнике в Бостоне… не очень почтенный журнал, быть может, с литературной точки зрения, но он дает столь высокую плату. Собственник написал мне, предлагая около 5 долларов за «Грэхэмовскую страницу», а я хлопочу о том, чтобы выйти из моих денежных затруднений, и потому принял предложение. Он дает также 5 долларов за сонет; приглашены миссис Осгуд, Парк Бенджамин и миссис Сигурни. Я думаю, что «Колокола» появятся в Американском Обозрении. Я не получил еще никакого ответа от миссис Уитман… Я полагаю, что ее мать перехватила письмо и никогда ей его не отдаст…
Милая мать говорит, что она напишет вам длинное письмо дня через два и расскажет вам, какой я хороший. Она в большом подъеме от моих планов и от наших надежд скоро увидать Анни. Мы сказали нашему домохозяину, что мы не наймем дом на следующий год. Не дозволяйте, однако же, мистеру Р. делать какие-либо устроения для нас в… или В., потому что, будучи бедны, мы так часто рабы обстоятельств. Во всяком случае, мы оба приедем и увидим вас, и проведем с вами неделю раннею весной или еще до этого, — но мы вам сообщим обо всем заблаговременно. Мать шлет свою самую сердечную-сердечную любовь вам и Саре, и всем. А теперь прощайте, моя милая Анни.
Ваш собственный Эдди.
ЭДГАР ПО К АННИ
Фордхем. Февраля 19-го, воскресенье
Нежный мой Друг и Сестра, — Я боюсь, что в этом письме, которое я пишу с тяжелым сердцем, вы найдете много того, что разочарует и огорчит вас, — ибо я должен отказаться от моего предположенного посещения, — и один Бог знает, когда я увижу вас и сожму вашу руку. Я пришел к этому решению сегодня, после того как перечел некоторые из ваших писем ко мне и к моей матери, написанные с тех пор, как я оставил вас. Вы не сказали этого мне, но я был способен уловить из того, что вы сказали, что мистер Р. позволил себе (быть может, не зная этого) подчиниться враждебному для меня влиянию, благодаря злокозненным для меня искажениям со стороны мистера и миссис… Но я чистосердечно признаюсь вам, милая Анни, что я горд, хотя я никогда не показывал себя гордым вам или вашим, и никогда не покажу. Вы знаете, что я поссорился с… только из-за вас и мистера Р. Интерес мой явно требовал, чтобы я сохранял с ними отношения; и, кроме того, они оказали мне некоторым услуги, которые давали им право на мою благодарность, до тех пор как я не открыл, что они трубили о своих благодеяниях по всему миру. Итак, благодарность, так же как интерес, могли побудить меня не оскорблять их; и оскорбления, которые нанесла мне самому миссис были недостаточны, чтобы заставить меня порвать с ними. И тогда лишь только, когда я услыхал их говорящими… что ваш муж есть все что угодно, достойное презрения… тогда лишь только, когда такие оскорбления были нанесены вам, кого я искренно и самым чистым образом любил, и мистеру Р., к которому я имел все основание относиться с симпатией и уважением, я встал и оставил их дом, и обеспечил непримиримую месть того худшего из дьяволов-врагов, что называется «женщина, которую презрели». Чувствуя все это, я не могу не думать, что мистер Р. поступает недобрым образом, когда он, в то время как я отсутствую и не способен защищать себя, продолжает слушать то, что эти люди говорят в поношение мое. Я не могу не думать, кроме того, что это самый необъяснимый пример слабости — тупости, — в которой когда-либо был повинен, в пределах моего знания, мужчина: женщин легче заманить в подобное. Во имя Бога, чего иного я мог ожидать в ответ на оскорбление, которое я нанес сумасшедшему тщеславию и самопочитанию миссис… как не тому, что она наполнит остаток дней своих раскапыванием всего мира, чтобы найти какую-нибудь клевету в ущерб мне (и чем лживее, тем лучше для ее целей) и в фабриковании обвинений там, где она не сможет найти их готовыми? Конечно, я не предполагал с ее стороны иной линии поведения; но, с другой стороны, я, конечно, не предполагал, что какой-либо человек, владеющий своим разумом, когда-либо захочет слушать обвинения, проистекающие из такого подозрительного источника… Не только я не навещу вас в но я должен более не посылать писем вам, и вы мне. Я не могу и не хочу иметь это на своей совести, что я вмешался в семейное счастье единственного существа в целом мире, которое я любил, в одно и то же время правдиво и чисто — я не только люблю вас, Анни, я восторгаюсь вами и уважаю вас еще более, — и Небу ведомо, нет ни одной частицы себялюбия в преклонении моем — я не прошу ничего для самого себя, я хочу только вашего собственного счастья — и благоприятного истолкования этих клевет, которые, во имя вас, я претерпеваю теперь от этой подлой женщины — и которые во имя вас, милая, я охотнейшим образом претерпел бы, если б они были умножены до стократности — клеветы эти, Анни, на самом деле, вовсе не ранят меня и не причиняют мне ущерба, кроме того, что они лишают меня вашего общества, — ибо вашей привязанности и уважения, я чувствую, они не могут лишить меня никогда. Что касается ущерба, который могут причинить мне лжи этих людей, не тревожьтесь об этом — это верно, что «Ад не имеет такой фурии, как женщина, которую презрели», но я уже встречался с таким мнением раньше, на гораздо более высоких основаниях; то есть из-за чего-то гораздо менее священного, чем то, что я чувствую как защиту вашего доброго имени. Я презрел миссис Э. — просто потому, что она возмущала меня, и до сего дня она никогда не прекращала своих анонимных преследований. Но к чему они свелись? Она не лишила меня ни одного друга из тех, кто меня знал и однажды доверял мне — ни, с другой стороны, не принизила меня ни на один дюйм в общественном мнении. Когда она дерзнула зайти слишком далеко, я тотчас возбудил против нее преследование (через ее жалких сообщников), и взыскал примерные протори и убытки — как, без сомнения, я сделаю тотчас, в случае, если Мистер — посмеет сказать хоть одно подсудное слово… Вы видите теперь, милая Анни, как и почему это, что моя Мать и я сам, мы не можем посетить вас, как мы предполагали… Моим намерением было попросить вас и мистера Р. (или, быть может, ваших родителей) дать возможность моей матери столоваться у вас, в то время как я буду на Юге, и я намеревался отправиться туда, после того как пробуду с вами одну неделю, — но все мои планы теперь расстроились — я взял коттедж в Фордхеме еще на год. — Время, милая Анни, покажет все. Да будет сердце ваше спокойно, я никогда не перестану думать о вас и буду хранить в уме два торжественных обещания, которые я вам сделал. — Одно я исполняю благоговейно, а другое (в этом да поможет мне Небо!) рано или поздно будет исполнено.