Иван Федоров

Князь Константин Константинович унаследовал от своих родных несметное богатство. Двадцать пять городов, десять местечек и шестьсот семьдесят селений входили в его владения. Они приносили миллион двести тысяч злотых дохода в год.

Свою молодость он провел, как обычно люди его круга, в удовольствиях и развлечениях светской жизни. Но в описываемое время он уже был увлечен общественной деятельностью. Это был один из тех чрезвычайно немногочисленных интеллигентных представителей западнорусского дворянства, которые примкнули к борьбе своего народа против ополячения. Богатый и могущественный князь скоро стал центром западнорусской партии.

Острожский убедился в необходимости воспользоваться, и в гораздо большей мере, чем до того, оружием, к которому усиленно стали прибегать иезуиты, — печатным станком. Князь сообщил Ивану Федорову, что решил напечатать библию, в которой испытывалась особая нужда, так как она была очень редка. У самого князя книги, во всяком случае пригодного экземпляра, не было. Он обратился за ней к царю Ивану IV, обрисовал нужду в ней, указал значение ее распространения в Западной Руси, и Иван IV прислал ему рукописную библию. Острожский предложил Федорову напечатать ее, но хотел поставить это дело основательно. Он решил достать еще несколько списков и издать наиболее точный, по тогдашним представлениям, проверенный текст. На это требовалось время, и Острожский предложил Федорову, пока будет идти предварительная работа, в виде вознаграждения за предстоящие труды, выгодную и почетную должность управителя (справцы) монастыря.

Среди имений князя Острожского находился также Дерманский монастырь. Согласно порядкам, введенным в Польше, монастыри принадлежали крупным феодалам, имевшим право назначать туда управителей по своему усмотрению. Однако долгое время права князя были ущемлены: управителем назначен был королевским указом дворянчик Михаил Дчуса, лицо светское, ставленник враждебной Острожскому католической партии. В начале марта 1575 года князь Острожский прогнал Дчусу из монастыря. Сделал он это обычным в те времена способом: наехал с вооруженными слугами и «выбил и выгнал» (как выражается сам Дчуса в своей жалобе) его из монастыря, посадив на его место Ивана Федорова.

Однако это место вовсе не оказалось таким спокойным, как полагал Федоров.

Не прошло нескольких недель, как Ивану Федорову пришлось принять участие в драках и разбойничьих наездах, обычных в панской Польше.

Теплые мартовские ветры быстро высушивают землю. Наступает пора сеять. Готовились к севу и принадлежавшие монастырю села. Иван Федоров энергично хлопотал по монастырскому хозяйству. Однажды в такой хлопотливый день к нему явилась толпа крестьян из соседнего села Спасова вместе со своими помещиками. С шумом и гамом окружили Федорова; больше всех кричали, наседая на справцу, паны Есек и Василий Спасовские. С трудом понял, наконец, Федоров из их крика, что крестьяне села Кунина, принадлежавшего Дерманскому монастырю, самовольно захватили и запахали землю спасовцев; а село Спасово вовсе не принадлежит его милости князю Острожскому, а всегда принадлежало и принадлежит ее малости вдове Ходкевичевой.

Это было то самое Спасово, помещики которого отличались своим разбойным нравом и безнаказанно теснили соседей, запугав их беззаконными насилиями и вооруженными наездами. Пока жив был Григорий Ходкевич, хотя и не обитавший в этих своих волынских владениях, спасовские паны оставались безнаказанными. После его смерти спасовцы вскоре должны были убедиться, что для них прошли хорошие времена. Соседи начали мстить своим стародавним обидчикам.

Но Иван Федоров хотел оставаться справедливым. Он внимательно выслушал жалобщиков и обещал удовлетворить их претензии. Спасовцы вернулись от него успокоенные. Однако об этом узнал князь Острожский и остался недоволен. Вызвав к себе Ивана Федорова, он указал на то, что спасовцы — старые забияки и обидчики; если их теперь теснят, то это их соседи только отстаивают свои права, незаконно присвоенные спасовцами; он, князь Острожский, всегда поддержит противников Спасова и справце своего монастыря предлагает поступать так же.

Настало время уборки. Спасовцы, полагая, что засеянное на их земле принадлежит им, скосили и сложили в копны хлеб, засеянный кунинцами. Кунинцы рассудили иначе: хлеб, ими посеянный, принадлежит, конечно, только им. Они решили свезти скошенный спасовцами хлеб к себе. Князь Острожский поддержал их. Но выяснилось, что спасовцы предусмотрительно оставили на поле охрану. Тогда князь прислал в монастырь своих вооруженных людей и велел Федорову ехать на спасовские поля отнимать хлеб силой. Произошло побоище. С этого времени взаимные набеги и побоища происходили до самой осени. Кунинцы врывались в село Спасово, избивали и грабили спасовцев. Спасовские паны ездили в город и, не осмеливаясь тягаться с самим могущественным князем, таскали в суд справцу монастыря, Ивана Федорова. Не очень приятно было известному и уважаемому друкарю идти на суд в качестве обвиняемого в разбое и грабежах, но еще тяжелее было ему участвовать в вооруженных налетах и присутствовать при избиении крестьян, когда целиком оправдывалась пословица «паны дерутся, а у хлопов чубы трещат». Разбойный нрав спасовских помещиков дорого стоил их крепостным. В конце концов, хлопотами Ивана Федорова тяжба между спасовцами и кунинцам, продолжавшаяся полтора года, была улажена в сентябре 1576 года.

Но должность справцы монастыря опостылела Федорову. Он лишний раз убедился, что не имеет ни призвания, ни способностей к подобного рода хозяйственным занятиям.

И он стал усиленно просить князя освободить его от этой должности, за которую готовы были драться столько любителей жить на чужой счет.

Типография еще не могла начать действовать. Рукописи, которая целиком удовлетворяла бы требованиям, еще не было в руках князя. Дать в набор московскую библию Острожский не решался, так как в ней были разночтения, вызывавшие недоумение. Некоторые советовали князю вовсе отказаться от намерения напечатать библию на славянском языке, убеждали, что намерение это несбыточное, даже опасное. Хотя князь, получив от Ивана IV книгу, и пригласил печатника, дело это из-за сомнений и колебаний приостановилось. Однако Острожский решился снова взяться за него. Он разослал людей в разные страны — в Турцию, где сохранились греческие монастыри, Болгарию, Сербию. Согласившись, наконец, на просьбы Федорова освободить его от обязанностей справцы, князь предложил ему отправиться в путешествие по дальним монастырям на поиски нужной книги. Это предложение Федоров принял охотно. Он имел опыт больших путешествий; еще во Львове, встречаясь с греческими купцами, усвоил он их язык. Наконец, самая цель путешествия привлекала его. Ему предстояло иметь дело с книжными людьми, предстояли интересные встречи и беседы, которые могли обогатить его ум, возвысить душу; это совсем не то, что разбойные наезды на несчастных мирных тружеников.

Иван Федоров отправился в путешествие. По дороге, в июне 1577 года, он зашел во Львов, повидался с сыном, затем отправился дальше. За несколько месяцев Федоров побывал в Валахии и Турции и в конце октября дернулся во Львов, а оттуда в Острог.

Посланные князем люди достали нужные книги.

Получив несколько списков библии, князь решил, что теперь уже можно приступить к изданию. Несколько человек засело за подготовку рукописи: из разных списков подбирали отдельные, наиболее удовлетворительные части. В этой работе участвовал и Иван Федоров.

Кроме того, он начал вместе с Гринем подготавливать типографию, отливать шрифты, готовить необходимые приспособления. В Остроге Федоров заключил с Гринем условие: он разрешил Гриню свободно заниматься теми ремеслами, которым Гринь у него обучился: малярным, столярным, резным, вырезыванием на стали. Гринь, в свою очередь, обещался никому без разрешения Ивана Федорова не делать шрифтов, не вырезывать букв. В хлопотах незаметно шло время. В 1579 году Федоров снова приезжает несколько раз весной и летом во Львов за бумагой и по другим нуждам острожской типографии. Денег у Федорова по-прежнему нет. Он пользуется своими кратковременными поездками во Львов и закладывает местному купцу еще сто сорок книг за ссуду в двести — двести двадцать злотых; закладывает и свою львовскую типографию, остававшуюся в бездействии.