Мартлет и Змей

Танкред уже почти пожалел о том, что попытался спровоцировать эльфа, но теперь увидел, что все-таки добился своего – остроухий действительно будет думать, что ему, барону Теальскому, известно о делах Черного Лебедя гораздо больше, чем есть на самом деле. Это станет его подстраховкой на случай, если союзники вздумают им крутить. И пусть для этого он отчаянно рисковал своим осведомителем…

– Все верно, лорд Танкред, вы ничего не упустили…

– Но это долгосрочный план. Есть более насущные вопросы. – Танкред Огненный Змей осторожно заглянул в глаза собеседнику, надеясь почувствовать подвох, но эльфийский саэгран был по-прежнему непроницаем. – Как скоро я могу рассчитывать на вашу помощь? Если дурак Сноббери пронюхает…

Тут эльф напрягся, медленно повернул голову в сторону открытого окна и застыл, словно заметив что-то недоступное обычному взгляду:

– Нас подслушивают.

– Не может быть! – Танкред изумленно приподнял бровь. – Я поставил магические барьеры!

– Не стоит слишком полагаться на магию, ее легко обмануть… – Саэгран Черного Лебедя вскочил, выхватив из ножен меч.

Танкред тоже поднялся, попытавшись при помощи магии обострить свой слух. Едва заклинание сорвалось с губ, он тоже услышал. Услышал шаги по крыше. Кто-то только что стоял на карнизе за окном!

– Он был здесь! – Эльф уже выглядывал в окно. – Я чувствую его запах!

– Весьма интересно, – пробормотал барон.

– Надеюсь, это не ваши штучки, лорд Танкред. – Голос Неллике превратился из мелодичного в резкий и грубый. Саэгран внимательно разглядывал в руках обрывок прочной веревки, ловко пойманный в последний момент, – неведомый шпион резанул по канату ножом, убегая, но эльф успел подхватить тонкую петлю в воздухе. Он вернулся к камину и сел в свое кресло. – Если вы думаете таким образом надавить на нас, то милорду Найллё это очень не понравится.

– Надеюсь, столь незначительное происшествие не омрачит нашей дружбы, дорогой гость, – парировал барон. – Я сам разберусь с этим досадным недоразумением.

Он дернул за сигнальный колокольчик над камином, и практически сразу в зал вбежал стражник в черно-багровой тунике.

– Командира стражи ко мне! Живо! – рявкнул Танкред.

Командир охраны замка Бренхолл был близким родственником барона, будучи женатым на младшей из двух дочерей его брата, покойного Джона Бремера, что, впрочем, никоим образом не уберегло верного вассала от гнева Танкреда. Как только маркиз Луазар вошел в гостиную, на него моментально обрушилось все недовольство барона:

– Сегренальд! Как это понимать?! – Голос Танкреда гремел. – В моем замке королевский шпион, и он до сих пор жив!

– Я… Я немедленно разберусь с этим, Танкред.

– Конечно, разберешься. – Барон зловеще усмехнулся, сплетая в руке небольшой огненный шар.

Еще секунда – и шар отправился в путь, на встречу со своей жертвой. В последний момент лепестки пламени развернулись в воздухе полыхающим бутоном, немного не долетев до перепуганного до смерти командира охраны. Тот успел закрыть лицо руками, получив сильные ожоги кистей, и застонал от боли.

– Я даю тебе последнюю возможность доказать свою верность. – Барон был явно удовлетворен произведенным эффектом. – Перекрыть все выходы из замка немедленно! Патрули на стены и под стены тоже! Пересчитать всех! Проверить каждого! Выполняй.

Маркиз Луазар, сжав зубы от боли, почтительно поклонился и выбежал, из коридора тут же послышались крики и приказания – командир стражи замка вымещал злобу на подчиненных. Барон улыбнулся, обратив взгляд на собеседника-эльфа, который все это время провел в кресле, повернувшись спиной к двери:

– Итак, предлагаю продолжить наш разговор, благородный ал Неллике. Прошу вас простить мне эту неловкую ситуацию. Вы позволите? – Барон протянул руку, чтобы забрать у эльфа найденный тем обрывок веревки.

– Конечно, лорд Танкред. Я не сомневаюсь, что этот инцидент будет исчерпан и вражеского лазутчика постигнет заслуженная кара…

Маленькая синяя птица высоко парила в хмуром осеннем небе над замком Бренхолл, кружа среди вспухших, будто от болезни, налившихся чернотой туч. Перышки и раздвоенный хвост ее отливали глубоким сапфировым блеском; у крылатого создания не было лапок – лишь два клочка мягкого пуха на их месте. Время от времени птица опускалась ниже, почти касаясь острыми, точно ласточкиными, крыльями зубцов на стенах, каминных труб и шпилей. Затем она направлялась к черепичным крышам и окошкам чердаков, где почти задевала перьями бешено крутящиеся на северном ветру кованые голуби-флюгеры, судя по всему, принимая их за своих собратьев. Прекрасное пернатое существо очень хотело бы поиграть с ними, сорвать эту неведомо зачем усевшуюся на крыши и башни стаю в воздух, повести ее за собой высоко в небо, туда, где вот-вот уже должны были засверкать молнии и взорваться оглушительные громовые раскаты. Сердце небесного шторма было единственным местом, где оно могло почувствовать себя дома. Но птица понимала: штормового гнезда ей не видать еще множество гроз, потому что вернуться ей не позволят. Она не корила тех, кто повелевал ею, – как можно упрекать ветер за то, что он треплет облака в небе, или же приближающуюся зиму за то, что скоро на землю хлопьями полетит снег? Есть те, кто парит среди туч, и есть те, кто отдает им приказы.

Тут птица заметила в открытом окне второго этажа башни замка две фигуры – мужчину и женщину. Интересно, что они там делают, эти не умеющие ни летать, ни понимать возвышенную музыку трелей создания? О чем говорят? Быть может, они расскажут что-нибудь интересное? Повинуясь чутью и тонкому слуху, птица устремилась к распахнутым витражным ставням. А там, в едва освещенной и заставленной массивными комодами комнатушке, и в самом деле происходил весьма интригующий разговор.

Широкоплечий мужчина в свободной белой рубахе с закатанными до локтей кружевными рукавами сидел на краю кровати, которая занимала почти третью часть свободного места; синий камзол с отделкой серебром на воротнике и манжетах лежал у него на коленях. У мужчины было открытое честное лицо, сейчас, правда, перекошенное от боли. Длинные волосы сходились в хвост, перехваченный синим ремешком. Лицо мужчины то и дело кривилось, а губы сжимались – было видно, что он страдает.

Большие и глубокие женские глаза были полны ласки и заботы. Леди лет примерно тридцати, красивая, но очень печальная, склонилась над раненым, поставив перед собой табурет, на котором были тесно расставлены различные флаконы, зелья из трав и лекарственные смеси. Ее сиреневое платье полностью отвечало столь редкой в провинции столичной моде: длинный подол, высокий поясок, широкие рукава с кружевными манжетами. Все это дополняла убранная наверх высокая прическа с жемчужной сеточкой.

– Я знала, что все это добром не кончится. Вспомните мои предчувствия, Сегренальд, они не обманывали!

Теплые женские руки осторожно коснулись обожженных кистей маркиза, втирая в них лечебную мазь. Но даже такое аккуратное действие отозвалось резкой болью – вспухшая волдырями кожа пылала, словно ее только что сунули в раскаленное масло. Но помимо боли душу жгло жестокое унижение – родственник безжалостно расправился с ним в присутствии чужака.

– Только не говорите ничего Луизе, умоляю. – Казалось, мысль о том, что молодая жена, носящая под сердцем его ребенка, узнает о случившемся, заботила Сегренальда гораздо сильнее, чем ожоги. – Ей сейчас совсем нельзя волноваться…

– Эх, Нальди, Нальди, ну что же вы так неосторожно? Ведь можно было как-то и поберечь себя, поостеречься. Но вы неисправимы и всегда за все желаете отвечать сами, на свою беду!

– С ним невозможно быть осторожным, Софи. Это все равно что сидеть на сундуке, полном алхимических зелий, – никогда не знаешь, что произойдет в следующую секунду, но при этом одно ты усвоил прекрасно: ничего хорошего тебя точно не ждет…

Леди Софи, прекрасный облик которой несколько портили ранние, не по годам, прорезавшие лицо морщины, старый кривой шрам на левой скуле да несколько свежих царапин на щеках, лишь тяжело вздохнула – без сомнения, кузина барона сама чувствовала то же самое: за долгие годы, проведенные в замке Бренхолл, она так и не сумела свыкнуться с жестоким и циничным нравом своего кузена. Пока был жив старший из братьев Бремеров, Джон, всегда оставалась надежда, что в последний момент глава семьи вступится за своих родственников, случалось даже, что он так и делал, одергивая не в меру распалившегося Олафа, гораздо реже – Танкреда. Но теперь, со смертью старого барона, вся семья оказалась во власти у Огненного Змея, который придерживался своего собственного, зачастую весьма бессердечного понимания фамильной верности и родственной любви.