Страница 114 из 121
Также тихо Гартвиг сказал:
— В десять лет, Маруся, женщина называется еще девочкой.
— Не говорите глупостей, — тихо, быстро ответила Маруся, — вы разве не знаете, что в восемь лет нас забавляют бабочки, цветы, а уж в десять посещают нас неясные мысли…
— Что? Что? Умер, умер… — заерзал от восторга Гартвиг.
— Маруся, ты что опять там? — отозвалась мать.
— Не я, мама, а мои соседи, они говорят такие вещи, что у меня уши вянут!
При общем смехе мать сказала:
— Господи, что за выражения!
И начала переводить по-английски насторожившейся гувернантке.
Гувернантка выслушала, внимательно посмотрела на уши Маруси и стала ей что-то говорить.
Маруся слушала ее с сонным лицом и, когда она кончила, спросила Карташева безразличным тоном:
— Вы понимаете по-английски?
— Нет. Маруся сказала:
— Это большое счастье.
— Почему?
Она тихо ответила:
— Потому что вы не понимаете, как я, сидящую около меня идиотку.
После этих серьезно и печально сказанных слов нежное безе, которое положил было себе в рот Гартвиг, пылью разлетелось во все стороны.
Гартвиг хохотал, зажимая рот салфеткой.
— Опять, Маруся! — лениво протянула мать, вставая из-за стола. — Кофе, господа, будем на террасе пить.
Поднялись все.
— Мама, я не виновата же, — ответила капризно Маруся, — что кавалеры мои не умеют держать себя за столом.
Гартвиг, всплеснув руками, говорил Марусе:
— Боже мой, боже мой, кому только достанется такое сокровище?
— Кому? Царю, — ответила Маруся и важно пошла благодарить отца и мать за обед.
Старик Ясневский прошел в свой кабинет. С ним исчезла чопорность и натянутость. Общество разбилось на отдельные группы.
Гартвиг с Карташевым сели в сторону и делились впечатлениями пережитого после окончания курса. Гартвиг служил в том правлении, председателем которого был Ясневский. Кроме того, он был представителем крупной заграничной фирмы, поставлявшей на русские дороги привилегированные тормоза. В общем и Гартвиг получал около десяти тысяч. И он тоже уговаривал Карташева переезжать в Петербург.
Бор-Залесский разговаривал со студентом. Жених с невестой ушли в парк. Мать встала и спросила:
— Кто хочет со старухой погулять по парку?
Раздались четыре «я».
— Я выбираю monsieur Карташева.
— Прикажете руку? — спросил Карташев.
Она махнула:
— Я слишком толстая и большая для вас: так нам удобнее будет.
Когда они пошли по аллее парка, она спросила:
— Вы товарищ Валериана Ивановича?
— Да.
— Вы дружны с ним были?
— Наши чертежные столы стояли рядом. Валериан Иванович был очень прилежный, я ленивый, он все знал, я ничего и пользовался его знаниями, а в минуты отдыха наслаждался его остроумным, метким разговором.
— Вы считаете его талантливым?
— Очень. Он один из самых выдающихся среди нас.
— А мой Януш?
— Он самый фундаментальный.
Мать покачала головой.
— Он такой серьезный: я боюсь, что он в конце концов…
Она сделала движение около головы.
— Ум за разум зайдет, — добавила она. — Лучше быть таким, как Гартвиг, и вы, кажется, такой же: не задумываться и брать, что дает жизнь. И все будут вас любить, и вам будет легко, и с вами будет легко. А уж с этими серьезными… у меня с ними вся жизнь прошла: и муж такой, и сын такой, и зять будет такой… У вас отец и мать живы?
— Мать жива, отец умер.
— Он тоже инженер был?
— Нет, военный генерал.
— А в семье мужа и отец его и дед его инженеры, Януш четвертое поколение инженеров. Матушка ваша где живет постоянно?
— В Одессе. Летом иногда уезжает в имение на границе Херсонской и Киевской, на реке Высе.
— Я слышу по голосу вашему, что вы любите это имение.
— Вообще деревню, хозяйство безумно люблю.
— Отчего же вы в таком случае не сделались агрономом?
Карташев пожал плечами.
— Карьера слишком маленькая. Быть управляющим…
— В своем имении.
— У матери, две тысячи десятин, имение это достанется сестрам.
— Почему сестрам?
— Это наше общее желание.
— Вы любящий брат. Много у вас сестер?
— Живых три.
— А братьев?
— Один.
— Старше вас?
— Нет, в последнем классе гимназии.
— Мизинчик и, следовательно, общий баловень и любимчик. Вы невесту выбрали с ведома родных?
Карташев рассказал и о невесте.
— Как фамилия ее?
Карташев назвал.
— Бывший посланник…
— Это ее отец.
— Он очень богатый, кажется, человек.
— Я не знаю. Я еще только еду к нему знакомиться.
— И большой чудак. Он женат на второй, и жена его ужасный урод, и он всем говорит, что выбрал урода. чтоб не мучиться ревностью. Его первая жена была красавица. Ваша невеста от первого брака?
— Да.
— И тоже красавица?
— Нет, ее нельзя назвать красавицей.
— Вы любите ее?
— Очень.
— Агнеса! — крикнула мать. — Ты знаешь, на ком monsieur Карташев женится?
— Мы с вашим тестем, — обратилась она к Карташеву, — как-то вместе в Ментоне провели зиму.
Когда все общество опять собралось вместе, Валериан Иванович обратился ко всем:
— Господа. Кто меня выручит? Ввиду скорой свадьбы моей невесте надо каждый день ездить в город, а у меня все время занято службой…
— И у меня, — развел руками Гартвиг.
— У нас с ним, — показал Бор-Залесский на студента, — тоже перед отъездом дела выше головы.
— А Артемий Николаевич не хочет, — сказала Агнеса Станиславовна.
— Очень хочу, и я почти свободен теперь.
— А я обещаю с вами говорить постоянно за это о вашей невесте.
— А я буду говорить вам о вашем женихе.
— Вот-то тоска будет, — рассмеялся Короедов.
— Нет, нет. Ни за что! Довольно с меня и времени его присутствия. Я должна отвлекаться, забывать о нем, как и всякий жених, как и всякая невеста.
Она задорно смотрела на всех.
— Совершенно верно, — кивнул разочарованно Бор-Залесский. — Всякий жених и всякая невеста прежде всего врут друг другу и надо время, чтоб придумать, что еще наврать.
— А когда станут мужем и женой? — спросил Короедов.
— Тогда, как поженятся, начинают приучаться опять говорить правду. И так как правда горька, то горечь и в отношения проникает, и тогда единственное средство опять же почаще разлучаться.
— Вы часто разлучаетесь с вашей женой? — спросила Агнеса Станиславовна.
— Постоянно.
— А зачем же вы берете ее с собой на изыскания?
— Чтоб сбросить ее где-нибудь там в пропасть. То есть, конечно, не я ее толкну туда, а она сама полетит. Потому что она у меня говорильная машина, и когда заговорит, то уж ничего не видит ни перед собой, ни под собой. Вот я ее и заведу, а подходя к пропасти, отстану, а когда она уже сорвется туда, подбегу, буду ломать руки и кричать: «Лизочка, Лизочка, куда же ты?»
— Вот я, когда познакомлюсь с вашей женой, — сказала Агнеса Станиславовна, — я передам ей, как вы отзываетесь о ней.
— Не удастся…
— Почему?
— Она у меня только сама говорит: других никогда не слушает. Чтоб заставить ее слушать, надо сделать вид, что секретничаешь от нее. Тогда она подслушивать станет. Раз так ухо себе в дверной щели прищемила.
— Но ведь это ужасно так отзываться о жене! Я думала, что хуже моего жениха по ехидности нет, но вижу, что вы в тысячу раз хуже его…
— Но ведь он же еще не женился на вас, а я уже год и четыре месяца женат. Так что не падайте духом: я по крайней мере уверен, что ваш супруг со временем меня за пояс заткнет.
— О, какой вы ужасный! Какая вы проза…
— Нет, не всегда. Когда выпью бутылку-другую шампанского, тогда и на меня посмотрите.
— Я бы очень хотела.
— А вот на свадьбе.
— А вы не буйны во хмелю?
— Наоборот: буен я в трезвом состоянии, а в пьяном виде я мил, любезен, очарователен! И я еще не встречал дамы, которая в таком моем состоянии не влюбилась бы в меня.