В нашем классе

— Повременить с рекомендацией, — сказал Димка.

— А вы, Ирина Николаевна, как думаете? — спросил Леня.

Ирина Николаевна вышла из-за стола и прошлась по классу:

— Я сейчас думаю вот о чем: о том, что у наших ребят появился совершенно другой подход к учебе. Видите ли, ребята, коммунизм нельзя сразу построить, чтобы так: заснул при социализме, а наутро проснулся, глядишь — коммунизм! Нам нужно его строить, а чтобы строить, надо знать. Планируя свое хозяйство, наше государство рассчитывает на каждого школьника, как на будущего строителя. И, положим, вот Парамонов, по государственному плану, как инженер должен ехать в 1955 году на строительство заводов автомобилей-самосвалов. А он в седьмом классе вдруг по лени остался на второй год! Теперь смотрите. Значит, он поедет на стройку на год позже, и, следовательно, тот участок, которым он будет руководить, на год позже войдет в строй. А значит, и задержится выпуск самосвалов. Иными словами, ленивый, плохой ученик, совсем и не думая об этом, задерживает строительство наших электростанций, наш рост. На стройках должны работать парамоновские самосвалы, а их нет. Но, безусловно, бить таких учеников никто не собирается. Мы им должны сообща помочь. И вот в выступлении Димы я чувствую заботу о слабых. Это хорошо. А насчет Толи Гагарина у меня тоже есть определенное мнение. Но я считаю, что в седьмом классе уже люди достаточно взрослые и голос класса подправлять мне не придется! Только всегда надо помнить, что все решения, касающиеся живого человека, должны быть обдуманны, серьезны. Пионерский отряд должен воспитывать ученика, а не унижать его достоинство несправедливым решением…

— Значит, голосуем первое. Кто за то, чтобы дать рекомендацию? — сказал Леня.

Ребята, переглядываясь, стали медленно поднимать руки. Вот взлетело их девять, десять, потом две тихо опустились.

— Так, — сказал Леня. — А кто против? — И, посмотрев на вновь взлетевшие руки, добавил: — Большинство. Вот видите, как иногда бывает. Формально мы его хотели рекомендовать, а на поверку вышло — нельзя!

В этот момент в классе внезапно послышался странный хруст.

В руках у Толи сломалась черная расческа. Он тупо посмотрел на два кусочка и пытался сложить их. Но они распадались. Потом он спрятал эти обломки в карманчик и, ни на кого не глядя, пошел к дверям.

Засунутая в дверную ручку ножка стула ни за что не хотела вылезать оттуда. Закусив нижнюю губу. Толя молча пытался вырвать ее. Однако стул не подавался.

Ребята испуганно переглянулись. Потом кто-то тихо сказал:

— Может, переголосуем, а? — И тут же сам поправился: — Да нет уж, решено!

Толю никто не удерживал на собрании. Он открыл дверь и ушел.

Сбор продолжался.

А в конце пионерский отряд постановил доложить совету дружины, что седьмой класс «Б» Диму Бестужева и Валю Сидорова в комсомол рекомендует единогласно.

XVIII

Борис Ефимович пришел из института домой в десятом часу вечера. Дверь ему открыла жена. Взяв пухлый портфель, она взволнованно сообщила:

— Боречка, у нас несчастье: Толю не приняли в комсомол.

— Не приняли? — удивился Борис Ефимович. — Но его, кажется, и не должны были сегодня принимать. Ты что-то путаешь.

— Нет, нет, это я точно знаю. Он сейчас вернулся с собрания и в твоем кабинете… плачет! — Толина мама покосилась на угловую по коридорчику дверь.

Борис Ефимович нахмурился и задумчиво погладил подбородок:

— Хорошо… Приготовь мне поесть. Я сейчас с ним поговорю.

Он повесил пальто и, заглянув в квадратное зеркало, висевшее в прихожей, поправил галстук.

Что могло произойти с сыном? Школьные дела у него, кажется, шли хорошо, и вдруг — не приняли в комсомол!

Борис Ефимович вошел в свой кабинет. Толя лежал на диване, уткнувшись в кожаный валик.

— А ну-ка, брат, что у тебя там случилось? — сказал отец, сев рядом.

Толя не отвечал.

— Поднимайся, поднимайся, — ласково потрепал его по волосам Борис Ефимович, а затем, как маленького ребенка, поднял за плечи и усадил рядом с собой.

Лицо у Толи было красное, глаза припухшие.

— Тебя действительно не приняли в комсомол?

— Да, — глухо ответил Толя. — Рекомендацию не дали.

— Подожди. Насколько мне известно, прием в комсомол — это одно дело, а рекомендация — другое. Так, значит, тебе не дали рекомендацию? А кто должен был дать?

— Наш отряд.

— И отряд не поддержал своего председателя?

— Да… — По Толиным губам пробежала легкая судорога. — Сказали — повременить.

— Значит, дело серьезное. — Борис Ефимович встал и прошелся по комнате. — Ну, а как же все это произошло?

Дверь бесшумно отворилась, и в кабинет вошла мама:

— Боря, ужин на столе. Я считаю, что мы немедленно должны идти в школу и поговорить с директором. Так нельзя с ребенком поступать. Если ты не пойдешь, пойду я…

— Хорошо, хорошо… утихомирься, — сказал Борис Ефимович. — Я готов пойти в школу, но должен же я сначала все выяснить!

— Тут выяснять нечего. Толя учится хорошо. Толя культурный мальчик — ты сам видишь, как он много читает и всем интересуется, — и он безусловно достоин, чтобы его приняли в комсомол. Я не хочу, чтобы на мальчике уже с детства появилось пятно.

— Оставь этот разговор! Никаких на нем пятен не появится. По твоим словам. Толя уже достоин, чтобы его приняли в комсомол, а вот видишь, у класса другое мнение — повременить. И Толя сейчас нам обо всем расскажет.

— Ужин остывает.

— Ничего, подождет.

Борис Ефимович открыл ящик письменного стола и достал из него трубку в виде человеческой головки.

Толя посмотрел на склонившееся над трубкой лицо отца и прерывисто вздохнул. Он помнил такой случай. Во дворе его всегда бил и дразнил Мишка Туманов, сын дворника. Он был сильнее, и поэтому Толе всегда приходилось убегать. Но однажды, когда Толя вышел во двор с отцом и встретил Мишку Туманова, то стукнул его без всяких разговоров по спине. Мишка посмотрел на Толю, а потом с размаху ударил его по уху.

«Папа!» — закричал Толя и кинулся к отцу — дескать, помогай!

Но тот даже и слова не сказал Мише. Он сжал Толину руку и тихо промолвил:

«За тебя я никогда не буду заступаться. Действуй сам. А самое простое — наберись храбрости и расквитайся. Но лучше всего живи с Мишей в мире, и вам во дворе будет веселее».

Толя понял тогда, что на отца можно рассчитывать не во всех случаях. Он принципиальный.

— Тут долго рассказывать нечего. — Толя поставил локти на колени и подпер ладонями голову. — Не рекомендовали, и всё!

— А ты поподробнее, не стесняйся. — Отец обнял Толю.

— Ну, сбор отряда начался сразу после уроков, — начал Толя. — Нас троих — меня, Димку Бестужева и Сидорова — должны были рекомендовать в комсомол.

— Вот тебе первое замечание, дружок, — сказал отец: — когда ты о ком-либо рассказываешь и упоминаешь о себе, себя ты должен упоминать в конце. Понял?

— Понял, — сказал Толя. — В общем, в классе сидели все ребята и Ирина Николаевна.

— Ирина Николаевна тоже была? — спросила мама, которая присела в кресло напротив Толи. — Она ведь к тебе хорошо относится.

— Да при чем здесь «хорошо относится»! — сердито посмотрел на нее Толя. — В комсомол не она рекомендует! Не перебивай! Значит, сначала все хорошо шло, меня хвалили. Да-а… а на собрании надо было, чтобы все шло на основе критики и самокритики. И вот… все вдруг напали на меня, и первый — Димка…

— Это какой Димка? — заинтересовалась мама. — Он к нам приходил?

— Приходил. Он тебе на швейную машину ремень надел.

— А-а, помню. Симпатичный мальчик. И что он говорил?

— «Симпатичный»! — горько усмехнулся Толя. — С него все и началось!

— Почему? — спросил отец.

— Кто его знает!

— Все-таки, на каком основании?

— Говорил, будто я его подбил в женской школе радиоузел сделать, а потом сказал по телефону, что делать не надо.

— Это было?

— Ну… было.