Страница 54 из 71
Степень связанности местных властей с советской системой управления и вообще с «советскостью» существенно выше, чем центрального правительственного аппарата и президентского окружения. Что, впрочем, неудивительно, поскольку названные круги формировались по принципу назначения, и туда в принципе могли быть взяты дееспособные «новые» люди, а губернаторы избирались, и избирались фактически наиболее закоснелым в советском образе мысли населением (при весьма малой избирательской активности на местных выборах в целом этот контингент на выборы приходил всегда). Характерно также отсутствие существенной разницы между губернаторами и их ближайшим окружением, тогда как таковая между, скажем, министрами (тоже в большинстве людьми «номенклатурными») и их заместителями была довольно велика (опять же потому, что губернаторы лично назначали своих заместителей, а министры — нет). Таким образом, возможность появления качественно «новых» людей через центральный аппарат была во всяком случае существенно выше, чем через губернаторство. Да и не было случая, чтобы кто-то из видных «реформаторов» правительственного уровня вышел из избранных губернаторов.
С наступлением путинского периода распространилось представление о двух этапах, на которых правили разные люди: в 90-е «антисоветчики-западники-либералы», а затем «патриоты-государственники», 90-е вскоре и официально были прокляты как время «не тех» людей. Между тем, люди-то были те же самые. Все эти годы власть находилась в руках советской номенклатуры, которая использовала и выдвигала на вид тех или иных «публичных политиков» в зависимости от того, как складывались для неё обстоятельства. Когда важнее было произвести впечатление вовне — следовало потрясти Чубайсом, когда внутри — спрятать его под стол. Правили одни и те же. Только находясь в разных обстоятельствах, они вели себя по разному. Например, во внешней политике не потому же в свое время сдавали все позиции, что появился, как чертик из табакерки, Козырев и стал чем-то заправлять, а потому, что при том, с чем они остались к 1992, никакое другое поведение было невозможно, а для этой роли идеально подходил Козырев. При первой возможности вести себя более независимо его убрали.
Конечно, к началу 2000-х годов во власти появились люди, которых в 80-х годах представить там было невозможно (тот же Сурков, например), но в общей массе это всего лишь исключения (и они не делают погоды), да и то как раз преимущественно последних 10 лет, а не 90-х гг. Тут играет роль прежде всего возраст, тогда их в силу этого было меньше: если в последние годы во власть приходит человек 35 лет, то понятно, что ни секретарем, ни даже инструктором райкома он побывать не мог успеть (хотя в большинстве случаев в КПСС вступить успевал). Любят также говорить о приходе во власть «из бизнеса», но при ближайшем рассмотрении обнаруживается что это в большинстве весьма специфические «бизнесмены»: советские министры, приватизировавшие свои министерства и главки (было министерство такой-то промышленности — стало ЗАО или ОАО во главе с тем же лицом), сделавшие то же самое директора и т.п., или читаем в биографии: «в 1992 г. уволился из КГБ в чине подполковника, в 1993 г. приобрел банк». Побыв несколько лет в 90-х президентами банков и компаний, но новой сущности от того не приобретя, они стали назначаться руководителями государственных органов, а по смещении снова возглавляли какие-то АО — «круговорот воды в природе».
Наконец, даже те немногочисленные шуты, которые в 90-х были на виду и, как по недоразумению считают, «управляли страной», и сами по себе вовсе не были антикоммунистами или антисоветчиками (равно как и гайдаризм никакой не «капитализм», а современный НЭП). Они критиковали Совдепию лишь в той минимальной степени, в какой правление тех, кто их привлек, было по необходимости основано на некотором дистанцировании от неё (но это они рекомендовали Ельцину не делать резких движений против коммунистов, это они вместо упразднения 7 ноября заменили его «Днем согласия и примирения» и т.д.).
Едва ли в обозримом будущем состав политической элиты сменится настолько, что в нём будут преобладать лица (или их дети), не принадлежавшие к советскому истеблишменту, учитывая отказ от люстрации и особенно наметившуюся тенденцию к ограничению доступа новых людей в состав административного аппарата. Возникновение действительно новой элиты возможно лишь в случае таких политических изменений, которые будут означать формирование совершенно новой российской государственности.
Что же касается интеллектуального слоя в целом, то состав его даже несколько ухудшился, поскольку после 1991 г. наиболее конкурентоспособная его часть получила возможность уехать за границу, чем и воспользовалась в весьма широкой степени, а большинство остальных ожидала дальнейшая деградация. Впрочем, уже ко времени «перестройки» лица интеллектуального труда находились у нас в стране в положении худшем, чем где бы то ни было, так что состояние их престижа и материальной обеспеченности следствие не столько последних десяти лет, сколько предшествующих семи десятилетий правления советской власти. Другое дело, что в ходе реформ не были использованы те возможности для относительного повышения статуса и обеспеченности интеллектуального слоя, которые объективно открывались после формальной ликвидации советской власти и отказа от её наиболее одиозных идеологических доктрин. Власти этим не озаботились, а сам советский интеллектуальный слой (здесь не имеется в виду пресловутая столичная интеллигентская «тусовка»), лишенный внутреннего единства и понятий о личном и корпоративном достоинстве не способен был к отстаиванию своих интересов.
Разумеется, некоторые его группы и отдельные представители не только не оказались на обочине жизни, но весьма преуспели. Большая часть управленческого слоя нашла себя в бизнесе и в новом государственном аппарате. Этот же аппарат, ещё более разросшийся по сравнению с советским временем, впитал в себя и обеспечил сносное существование ещё некоторой части интеллектуалов. Другая их часть нашла свое место в обслуживании бизнеса и (несколько поредев числено после августовского кризиса 1998 года). Однако все эти группы вместе взятые составляют лишь незначительное меньшинство всего интеллектуального слоя, причем качественно — далеко не лучшую его часть.
Высказывалось мнение, что, подобно тому, как в период социалистической трансформации была создана новая «пролетарская» интеллигенция, так сейчас происходит процесс становления новой буржуазной интеллигенции, представители которой, «найдя свое место в системе всеобщего разделения труда», окажутся «крепкими профессионалами, умеющими оказать действительно услугу». Такая перспектива предполагает, по крайней мере, рост абсолютного уровня благосостояния интеллектуалов, хотя и сводит их роль до обслуживания предпринимательских интересов частных лиц, лишая интеллектуальную деятельность самоценности. Но едва ли и она верна для оценки судеб интеллектуального слоя в нашей стране в первые десятилетия XXI века, поскольку не сообразуется ни с направлением социально-политического развития страны, ни с наличным составом этого слоя, ни с тенденциями его воспроизводства.
Представить себе будущую Россию страной «капиталистической анархии» довольно трудно. Этот опыт, нанеся экономике страны максимально возможный урон, уже исчерпал себя. Очевидно, что Россия в любом случае будет отличаться весьма важным местом государства во всех сферах жизни общества. Соответственно играть решающую роль в определении состава, статуса и степени благосостояния интеллектуального слоя будет опять же государство. Вопрос только в том, чем оно при этом будет руководствоваться. Затем, при определении перспектив придется считаться и с тем фактом, что тот избыточный и в целом низкокачественный интеллектуальный слой, который был подготовлен советской властью, сам по себе никуда не денется. Наконец, по большому счету, никуда не делась и сама советская власть, поскольку не только руководящие должности по-прежнему были заняты коммунистической номенклатурой, но и базовые взгляды на развитие страны в большинстве сфер жизни (и прежде всего в образовательной) не изменились. Совокупность этих обстоятельств позволяла надеяться на улучшение ситуации.