Том 1. Стихотворения

Вихорь-конь

В диком месте в лесу… Из соломы был низкий построен шалаш. Частым хворостом вход осторожно покрыт, Мертвый конь на траве перед входом лежит. И чтоб гладных волков конь из лесу привлек, Притаясь в шалаше, ожидает стрелок. Вот уж месяц с небес на чернеющий лес Смотрит, длинные тени рисуя древес, И туман над землей тихо всходит седой, Под воздушной скрывает он лес пеленой. Ни куста, ни листа не шатнет ветерок, В шалаше притаясь, молча смотрит стрелок, Терпеливо он ждет, месяц тихо плывет, И как будто бы времени слышен полет. Чу! Не шорох ли вдруг по кустам пробежал? Отчего близ коня старый пень задрожал? Что-то там забелело, туман не туман, В чаще что-то шумит, будто дальний буран, И внезапно стрелка странный холод потряс, В шуме листьев сухих дивный слышит он глас: «Вихорь-конь мой, вставай, я уж боле не пень, Вихорь-конь, торопися, Иванов уж день!» И как озера плеск и как полымя треск, Между пний и кустов словно угольев блеск, Что-то ближе спешит, и хрустит, и трещит, И от тысячи ног вся земля дребезжит. «Встань, мой конь, я не пень, брось, мой конь, свою лень! Конь, проворней, проворней, в лесу дребедень!» Страшен чудный был голос, конь мертвый вскочил, Кто-то прыг на него, конь копытом забил, Поднялся на дыбы, задрожал, захрапел И как вихорь сквозь бор с седоком полетел, И за ним между пнев, и кустов, и бугров Полетела, шумя, стая гладных волков. Долго видел стрелок, как чудесным огнем Их мелькали глаза в буераке лесном И как далей и далей в чернеющий лес Их неистовый бег, углубляясь, исчез. И опять воцарилась кругом тишина, Мирно сумрачный лес освещает луна, Расстилаясь туман над сырою землей, Под таинственной чащу сокрыл пеленой. И, о виденном диве мечтая, стрелок До зари в шалаше просидел, одинок. И едва на востоке заря занялась, Слышен топот в лесу, и внимает он глас: «Конь, недолго уж нам по кустам и буграм Остается бежать, не догнать нас волкам!» И как озера плеск и как полымя треск, Между пнев и кустов, словно угольев блеск, И шумит, и спешит, и хрустит, и трещит, И от тысячи ног вся земля дребезжит. «Конь, не долго бежать, нас волкам не догнать. Сладко будешь, мой конь, на траве отдыхать!» И, весь пеной покрыт, конь летит и пыхтит, И за ним по пятам волчья стая бежит. Вот на хуторе дальнем петух прокричал, Вихорь-конь добежал, без дыханья упал, Седока не видать, унялась дребедень, И в тумане по-прежнему виден лишь пень. У стрелка ж голова закружилась, и он Пал на землю, и слуха и зренья лишен. И тогда он очнулся, как полдень уж был, И чернеющий лес он покинуть спешил.

Телескоп

(баллада)

Умен и учен монах Артамон, И оптик, и физик, и врач он, Но вот уж три года бежит его сон, Три года покой им утрачен. Глаза его впалы, ужасен их вид, И как-то он странно на братий глядит. Вот братья по кельям пошли толковать: «С ума, знать, сошел наш ученый! Не может он есть, не может он спать, Всю ночь он стоит пред иконой. Ужели (господь, отпусти ему грех!) Он сделаться хочет святее нас всех?» И вот до игумена толки дошли, Игумен был строгого нрава: Отца Гавриила моли не моли, — Ты грешен, с тобой и расправа! «Монах, — говорит он, — сейчас мне открой, Что твой отравляет так долго покой?» И инок в ответ: «Отец Гавриил, Твоей покоряюсь я воле. Три года я страшную тайну хранил, Нет силы хранить ее доле! Хоть тяжко мне будет, но так уж и быть, Я стану открыто при всех говорить. Я чаю, то знаете все вы, друзья, Что, сидя один в своей келье, Давно занимался механикой я И разные варивал зелья, Что силою дивных стекол и зеркал В сосуды я солнца лучи собирал. К несчастью, я раз, недостойный холоп, В угодность познаний кумиру, Затеял составить большой телескоп, Всему в удивление миру. Двух братьев себе попросил я помочь, И стали работать мы целую ночь. И множество так мы ночей провели, Вперед подвигалося дело, Я лил, и точил, и железо пилил, Работа не шла, а кипела. Так, махина наша, честнейший отец, Поспела, но, ах, не на добрый конец. Чтоб видеть, как силен мой дивный снаряд, Трубу я направил на гору, Где башни и стены, белеясь, стоят, Простому чуть зримые взору. Обитель святой Анастасии там. И что же моим показалось очам? С трудом по утесам крутым на коне Взбирается витязь усталом, Он в тяжких доспехах, в железной броне, Шелом с опущенным забралом, И, стоя с поникшей главой у ворот, Отшельница юная витязя ждет. И зрел я (хоть слышать речей их не мог), Как обнял свою он подругу, И ясно мне было, что шепчет упрек Она запоздалому другу. Но вместо ответа железным перстом На наш указал он отшельнице дом. И кудри вилися его по плечам, Он поднял забрало стальное, И ясно узрел я на лбу его шрам, Добытый средь грозного боя. Взирая ж на грешницу, думал я, ах, Зачем я не витязь, а только монах! В ту пору дни на три с мощами к больным Ты, честный отец, отлучился, Отсутствием я ободренный твоим Во храме три дня не молился, Но до ночи самой на гору смотрел, Где с юной отшельницей витязь сидел. Помощников двух я своих подозвал, Мы сменивать стали друг друга. Такого, каким я в то время сгорал, Не знал никогда я недуга. Когда ж возвратился ты в наш монастырь, По-прежнему начал читать я псалтырь. Но все мне отшельницы чудился лик, Я чувствовал сердца терзанье, Товарищей двух ты тогда же расстриг За малое к службе вниманье, И я себе той же судьбы ожидал, Но, знать, я смущенье удачней скрывал. И вот уж три года, лишь только взойдет На небо дневное светило, Из церкви меня к телескопу влечет Какая-то страшная сила. Увы, уж ничто не поможет мне ныне, Одно лишь осталось: спасаться в пустыне». Так рек Артамон, и торжественно ждет В молчанье глубоком собранье, Какому игумен его обречет В пример для других наказанью. Но, брови нахмурив, игумен молчит, Он то на монаха, то в землю глядит. Вдруг снял он клобук, и рассеченный лоб Собранью всему показался. «Хорош твой, монах, — он сказал, — телескоп, Я в вражии сети попался! Отныне игуменом будет другой, Я ж должен в пустыне спасаться с тобой».