Страница 32 из 117
1840-e годы
Богатырь*
По русскому славному царству, На кляче разбитой верхом, Один богатырь разъезжает И взад, и вперед, и кругом. Покрыт он дырявой рогожей, Мочалы вокруг сапогов, На брови надвинута шапка, За пазухой пеннику штоф. «Ко мне, горемычные люди, Ко мне, молодцы, поскорей! Ко мне, молодицы и девки, — Отведайте водки моей!» Он потчует всех без разбору, Гроша ни с кого не берет, Встречает его с хлебом-солью, Честит его русский народ. Красив ли он, стар или молод — Никто не заметил того; Но ссоры, болезни и голод Плетутся за клячей его. И кто его водки отведал, От ней не отстанет никак, И всадник его провожает Услужливо в ближний кабак. Стучат и расходятся чарки, Трехпробное льется вино, В кабак, до последней рубахи, Добро мужика снесено. Стучат и расходятся чарки, Питейное дело растет, Жиды богатеют, жиреют, Беднеет, худеет народ. Со службы домой воротился В деревню усталый солдат; Его угощают родные, Вкруг штофа горелки сидят. Приходу его они рады, Но вот уж играет вино, По жилам бежит и струится И головы кружит оно. «Да что, — говорят ему братья, — Уж нешто ты нам и старшой? Ведь мы-то трудились, пахали, Не станем делиться с тобой!» И ссора меж них закипела, И подняли бабы содом; Солдат их ружейным прикладом, А братья его топором! Сидел над картиной художник, Он божию матерь писал, Любил как дитя он картину, Он ею и жил и дышал; Вперед подвигалося дело, Порой на него с полотна С улыбкой святая глядела, Его ободряла она. Сгрустнулося раз живописцу, Он с горя горелки хватил — Забыл он свою мастерскую, Свою богоматерь забыл. Весь день он валяется пьяный И в руки кистей не берет — Меж тем, под рогожею, всадник На кляче плетется вперед. Работают в поле ребята, И градом с них катится пот, И им, в умилении, всадник Орленый свой штоф отдает. Пошла между ними потеха! Трехпробное льется вино, По жилам бежит и струится И головы кружит оно. Бросают они свои сохи, Готовят себе кистени, Идут на большую дорогу, Купцов поджидают они. Был сын у родителей бедных; Любовью к науке влеком, Семью он свою оставляет И в город приходит пешком. Он трудится денно и нощно, Покою себе не дает, Он терпит и голод и холод, Но движется быстро вперед. Однажды, в дождливую осень, В одном переулке глухом, Ему попадается всадник На кляче разбитой верхом. «Здорово, товарищ, дай руку! Никак, ты, бедняга, продрог? Что ж, выпьем за Русь и науку! Я сам им служу, видит бог!» От стужи иль от голодухи Прельстился на водку и ты — И вот потонули в сивухе Родные, святые мечты! За пьянство из судной управы Повытчика выгнали раз; Теперь он крестьянам на сходке Читает подложный указ. Лукаво толкует свободу И бочками водку сулит: «Нет боле оброков, ни барщин; Того-де закон не велит. Теперь, вишь, другие порядки. Знай пей, молодец, не тужи! А лучше чтоб спорилось дело, На то топоры и ножи!» А всадник на кляче не дремлет, Он едет и свищет в кулак; Где кляча ударит копытом, Там тотчас стоит и кабак. За двести мильонов Россия Жидами на откуп взята — За тридцать серебряных денег Они же купили Христа. И много Понтийских Пилатов, И много лукавых Иуд Отчизну свою распинают, Христа своего продают. Стучат и расходятся чарки, Рекою бушует вино, Уносит деревни и села И Русь затопляет оно. Дерутся и режутся братья, И мать дочерей продает, Плач, песни, и вой, и проклятья — Питейное дело растет! И гордо на кляче гарцует Теперь богатырь удалой; Уж сбросил с себя он рогожу, Он шапку сымает долой: Гарцует оглоданный остов, Венец на плешивом челе, Венец из разбитых бутылок Блестит и сверкает во мгле. И череп безглазый смеется: «Призванье мое свершено! Недаром же им достается Мое даровое вино!» вернуться