Богиня пустыни

— Почему именно мы? — спросила она, затем подняла голову, чтобы Адриан мог видеть ее губы. — Почему именно мы обладаем этим… даром?

У него не было на это ответа, как и тогда, когда она заглянула в его мысли. Он, очевидно, очень давно перестал спрашивать себя о причинах их необыкновенных способностей.

Но сейчас, когда она делала это абсолютно осознанно, она обнаружила в нем кое-что еще. Это было нечто нечеткое, непонятное, словно он пытался скрыть от нее часть своих мыслей, заслонял их от ее проникновения. Давал ли поцелуй право попытаться выведать все его тайны? Устыдившись, она прекратила свои исследования.

— Я охотно отправился бы с тобой, — сказал он.

Ее молчание затягивалось. Если бы она тотчас поддержала его намерение, то он, возможно, пошел бы на это. А так он сам поспешил отказаться от этой мысли, даже когда она промолвила:

— Ты можешь так поступить, если действительно хочешь этого.

Адриан покачал головой.

— Это было бы неправильно.

— Твоя мама не одобрила бы этого.

— Это не из-за матери. Это из-за нас.

Он не пояснил свою мысль, но, по-видимому, он полагал, что лучше было бы дать им возможность проверить свои чувства в течение предстоящих двух месяцев. Если оба будут чувствовать то же самое, что и теперь… что тогда? Она не знала этого и боялась, что у него тоже нет на это ответа. Выжидание. Да, это было просто: давай подождем…

— Тебе и твоему брату определенно есть о чем поговорить, — заметил он. — А когда ты вернешься, мы все обсудим друг с другом. Если ты все еще будешь этого хотеть.

Была ли у него какая-то информация об Элиасе? Обнаружил ли он у нее в мыслях всю правду? Но нет, он не смог бы сделать этого. В его поведении она тоже не находила никаких подтверждений. Она ощутила, что ее чувство стало еще сильнее.

Она молча кивнула, затем они снова поцеловались, на этот раз более страстно.

Покидая карету, Адриан держал ее руку в своей руке до тех пор, пока не должен был закрывать дверцу кареты снаружи.

Еще немного помедлив, он отдал кучеру и охранникам сигнал трогаться.

Сендрин неотрывно смотрела назад, но скоро они повернули, и за массивом Ауасберге скрылось все, что оставалось позади. Произошедшее казалось ей почти таким же невозможным и нереальным, как и то, что могло ожидать ее впереди.

Во время поездки она вспомнила о том, о чем однажды прочла: если бы солнце имело диаметр в один километр, то земля была бы величиной со зрелый апельсин.

И на самом деле, мир вокруг нее имел определенное сходство с апельсином. Цвет охры, желтый и оранжевый цвета доминировали в пространстве пустыни и света; даже лица ее троих сопровождающих, казалось, стали оранжевыми. Все дело было в солнце, но прежде всего в каменистой пустыне, которая безжизненно простиралась во всех направлениях. Казалось, что она окрашивала в свои цвета и людей, пересекавших ее.

Время от времени они встречали ослиные упряжки. Погонщики беседовали с санами на кои, одном из многочисленных туземных наречий. Иногда один из охранников рассказывал ей, о чем они узнавали от них: в большинстве случаев они получали подтверждение тому, что в этой местности уже давно не возникали беспорядки и что сражения гереро и немцев переместились на восток, ближе к окраинам Калахари. При упоминании о Калахари Сендрин вспомнила, о видениях своего сна. Руины в песке. Фигура, шагающая по бескрайней пустыне. Буря всех бурь.

Но все эти картины остались только в воспоминаниях. Больше не было никаких самопроизвольных видений, никаких горячечных снов, которые, казалось, были посланы небом. С тех пор как она попыталась смириться со своими способностями, пусть даже она плохо понимала их природу, и с тех пор, как она стала пытаться применять их целенаправленно, она научилась контролировать свои видения. Сендрин молилась, чтобы так продолжалось и дальше.

День за днем карета, раскачиваясь, катилась по второстепенным дорогам страны, по неровным песчаным колеям, разбитым копытами лошадей и колесами тележек. Часто им встречались ответвления от дороги, которые, казалось, вели в никуда, и дороги, исчезающие под песчаными дюнами или за холмами.

Ночи они чаще всего проводили на одиноких почтовых станциях, где пожилые мужчины за несколько монет предоставляли путникам кров и пищу, а также предлагали новости чужбины. Пища всегда была невозможной на вкус, но, как уверяли Сендрин ее провожатые, крайне питательной и самой подходящей для путешественников. Сендрин не стала справляться о том, из чего была приготовлена предлагаемая еда, предвидя, что ответы вряд ли ей понравятся.

На седьмой день они достигли Оутйо, базы защитного подразделения, вокруг которой сгруппировались дома и хижины небольшого поселения. Они переночевали в форте, помещения которого наполовину пустовали, большинство солдат были откомандированы на восток. Оутйо находился примерно на полпути до устья Энго, за которым возвышались юго-восточные отроги Каоковельда. В форте их предупредили об этой негостеприимной местности. Комендант рассказал Сендрин, что около пятидесяти лет тому назад в этот регион были посланы первые экспедиции, но до сих пор информация о нем была очень скупой. Неоднократно он выражал свое удивление по поводу того, что белая женщина пустилась в такую опасную поездку в сопровождении лишь троих чернокожих, и, наконец, заявил Сендрин о своем намерении воспрепятствовать ее дальнейшему путешествию. Она приняла решение: на следующее утро, на рассвете, выкрасть саму себя из этого форта. Но это оказалось излишним, так как комендант перед тем, как идти спать, предложил ей полдюжины солдат для сопровождения. Сендрин решила, что она должна поговорить об этом со своими охранниками, и те обрадовались такому подкреплению. Испытывая даже некоторое облегчение, она с благодарностью приняла предложение коменданта.

Таким образом, на следующее утро она продолжила свою поездку с эскортом, увеличившимся на восемь кавалеристов. Солдаты едва обменялись с Сендрин парой слов; большинство из них были явно раздосадованы столь неожиданным поручением. Вполне вероятно, что они рисковали своей жизнью — и это только ради того, чтобы неразумная молодая женщина удовлетворила свой каприз. Сендрин не могла обижаться на них за такое отношение к себе, но не собиралась ничего менять. Поездка должна была продолжаться, даже если лица ее защитников выражали неудовольствие.

На девятый день они ехали мимо странного скопления высоких остроконечных скал, которые не были похожи ни на одно другое природное образование, виденное Сендрин на Юго-Западе до сих пор. Один из солдат объяснил ей: это остатки окаменевшего леса, доисторических гигантов высотой около шести метров.

Им часто встречались дикие животные. Неоднократно они видели великолепных ориксов с длинными, прямыми как стрела рогами; однажды эти животные приняли столь эффектные позы, что, казалось, они сделали это специально для людей. Это зрелище произвело на Сендрин глубокое впечатление. Диких кошек она не видела ни разу, хотя некоторые из мужчин утверждали, что слышат, как те скользят в темноте возле разбитого для ночлега лагеря.

В этой заброшенной местности не было никаких почтовых станций, поэтому они ночевали в затхлых палатках, которые устанавливали солдаты. Однажды Сендрин проснулась утром от страшного шума и фырканья; вскоре путешественники обнаружили, что они разбили лагерь недалеко от слоновьей тропы. Четыре огромных толстокожих животных протопали за кустами всего в нескольких метрах от их палаток, за ними шел их детеныш, в два раза меньше своих родителей.

Самой большой опасности Каоковельда — столкновений с туземцами — им удалось избежать. Кроме кочующего вместе с небольшим стадом крупных рогатых животных и коз племени овахимба, которое вдали разбило свой лагерь, они больше не встретили ни единой живой души. Путешественники беспрепятственно миновали освещенные солнцем горы, рощи из сучковатых деревьев мопан и похожие на лагуны солевые болота, из которых выходили высохшие по краям русла рек.