Богиня пустыни

— Фрейлейн Мук!

Голос Фридерики оторвал Сендрин от ее мыслей.

— Фрейлейн Мук, посмотрите! Сейчас мы на очереди!

— Сейчас наша очередь, — поправила ее бабушка и бросила на Сендрин укоризненный взгляд, вероятно означающий, что замечание должно было последовать от нее.

Сендрин сделала вид, что ничего не заметила, и посмотрела на трап, который через проем для поручней был спущен к поверхности воды. Действительно, большая часть пассажиров сидели в креслах-корзинах и были уже на пути к берегу.

Сендрин наклонилась, чтобы взять девочку на руки, как внезапно что-то заметила.

— Фридерика! — вырвалось у нее удивленно, когда из отворота пальто малышки показалась голова белого кролика. — Почему Калигула не в своей клетке? — она не переставала спрашивать себя, кто только подал Фридерике идею дать животному такое имя.

— Но ему, же страшно одному, — захныкала малышка. — Кроме того, что же будет, если клетка вдруг упадет в воду?

— А вдруг ты упадешь в воду?

— Тогда я смогу высоко держать Калигулу, так, что с ним ничего не случится.

Сендрин видела, что любая дискуссия бессмысленна и, так как баронесса не пожелала вмешиваться, оставила все как есть.

— Хотя бы держи его крепко. Похоже, что этот способ передвижения довольно неустойчивый.

Как выяснилось в скором времени, она оказалась права. Хлопот туземцам-носильщикам доставила, прежде всего, баронесса, из-за своих значительных габаритов. Те же, кто нес на берег Фридерику и стройную Сендрин, ухмылялись, высоко подняв корзины со своими седоками. Вместо того чтобы держаться за стенки корзины, Фридерика обеими руками обняла себя, опасаясь, что кролик может случайно выскочить из пальто. Сендрин бросала на нее тревожные взгляды, сама вынужденная при всех раскачиваниях и подкидываниях крепко держаться за подлокотники кресла.

Наконец они, оставшись сухими, достигли берега и мимо нескольких хижин и складов из гофрированной стали были доставлены прямо к таможенной станции. Туман, который поднимался с Атлантического океана и опускался на прибрежную пустыню, стал сейчас еще плотнее и постепенно лишил декорации экзотики.

После того как все формальности были улажены и они определились, какой багаж носильщики должны были доставить на вокзал, Сендрин подошла к Фридерике и ее бабушке-баронессе. Казалось, что вокруг маленького здания таможни клубился пар, видимость не превышала шести-семи шагов. Некоторые чернокожие, очевидно не нашедшие работы по переноске грузов, предлагали на ломаном немецком свои услуги по сопровождению вновь прибывших на вокзал. При этом выяснилось, что Сендрин была единственной, кто собирался сегодня продолжить путешествие.

Прощаясь, баронесса сунула ей в карман пальто целую пачку банкнот. Сендрин с радостью поблагодарила, кокетливо заметив, что в этом не было необходимости. Затем она подала руку Фридерике. За время путешествия она привязалась к девочке всей душой, и ей было грустно говорить слова прощания.

Фридерика вырвала свою маленькую ручку, она хотела на прощание рассказать стишок, как вдруг кролик вышмыгнул из ее пальто и молниеносно исчез в тумане, словно одно белое облачко растворилось среди других.

Сендрин тихонько выругалась, а малышка разразилась слезами. Баронесса тотчас стала упрекать обеих, и Сендрин увидела единственную возможность избежать выслушивания длинной тирады: необходимо было найти кролика.

— Подождите здесь, — сказала она, — я сейчас его поймаю.

С этими словами она бросилась на дорогу, оставив обеих в тумане.

Туман и пустыня, — до сих пор эти два понятия были для нее несовместимы. Она никак не ожидала встретить здесь нечто подобное. Засуху, обезвоженность — разумеется, палящее солнце — скорее всего, но туман?

Она двигалась, спотыкаясь, почти вслепую, в том направлении, куда ускользнул белый кролик, вокруг нее не было ничего, кроме клубов тумана, под ногами — светлый песок пустыни, по которому невозможно было определить, находишься ты на улице, на площади или бежишь по чьему-то палисаднику.

То там, то здесь из тумана показывались очертания людей, они оставались серыми и призрачными, как и дома ярко выраженного колониального стиля, украшенные башенками и высокими фронтонами. Казалось, что здесь нет узких переулков или дворов, только широкие площади, на которых стояли отдельные здания; никаких кварталов, никаких длинных улиц. Она вспомнила, что в Свакопмунде жило не более ста человек, по домашним меркам это было чуть более поселка. Постепенно в ее фантазии нарисовалась картина города духов, состоящего из пустых развалившихся строений, в которых водились привидения прежних хозяев.

Из тумана доносились стук дверей, резкие короткие и глухие продолжительные гудки локомотива. Вероятно, она была недалеко от вокзала, однако не могла разобрать, в каком направлении он находится. Не ее ли это поезд готовится к отправлению? У нее не было часов, и напрасно Сендрин спрашивала себя, как долго она блуждает в тумане. Плотный туман лишил ее не только зрения, но и чувства времени.

Она давно оставила надежду поймать животное и продолжала бежать лишь затем, чтобы успокоить свою совесть, как вдруг увидела кролика.

Похожий на снежок, он сидел у подножия лестницы, которая вела в магазин галантерейных товаров. Одно мгновение она помедлила, подумав о поезде, который может пропустить, но вспомнила о плачущей Фридерике. Благодаря деньгам баронессы в случае необходимости она сможет переночевать в гостинице и отправиться в путь на следующее утро. Ее новые работодатели наверняка не отправят ее после трехнедельного переезда домой только за то, что она опоздала. Расставив руки, она хотела схватить кролика, но внезапно он, уставившись на нее своими красными глазами альбиноса, заметил ее и шмыгнул в туман. Сендрин прокляла свою неудачу и продолжила преследование. Она успела пройти всего несколько шагов, как вдруг послышался оглушительный треск и кролик исчез из ее поля зрения. Там, где он только что сидел, был только песок в крови и клочки белого меха.

Она застыла и с усилием оторвала взгляд от песка. Слева, в нескольких метрах от нее, посреди улицы, практически невидимые в тумане, вырисовывались три фигуры, — это были мужчины в светло-серой униформе, в шляпах, широкие поля которых были загнуты с правой стороны. Стоявший посередине мужчина, выступив на шаг вперед, как раз засовывал револьвер величиной с ладонь под свою форменную куртку. На поясах всех троих мужчин висели сабли в серебряных ножнах.

Сендрин больше не обращала внимания на солдат. Руки у нее дрожали, ее бросало то в жар, то в холод, когда она присела рядом с пятном крови и медленно протянула к нему палец.

— Вам не следует этого делать, фрейлейн, — раздался мужской голос, а когда она подняла взгляд, оказалось, что к ней подошел тот самый мужчина, который выстрелил. Он был моложе ее — самое большее, ему было лет девятнадцать или двадцать. При других обстоятельствах его гладко выбритое лицо произвело бы на нее более приятное впечатление. Но, ради всех святых, он убил кролика Фридерики!

Она вскочила и, прежде чем он смог отреагировать, отвесила ему звонкую пощечину. Молодой солдат окаменел, а его веки начали нервно подрагивать. Двое других, его же возраста, оставались на месте и только переступали с ноги на ногу.

— Как вы посмели! — набросилась она на него, а затем импульсивно совершила такое, за, что по-драконовски наказала бы детей на своем занятии: она плюнула ему прямо в лицо.

Его веки стали подергиваться еще сильнее, и она обратила внимание, какими светло-синими, почти белыми, были его глаза. Когда он снял шляпу, оказалось, что у него белокурые волосы. Он безмолвно стер перчаткой ее плевок со щеки, затем снова надел шляпу, как, будто это были последовательные действия.

«Он растерян, — подумала она с горечью, — еще больше растерян, чем я».

Сендрин все еще продолжала дрожать всем телом от волнения и отвращения. Вдруг ей пришло в голову, что эти трое могли бы запереть ее за решетку, если бы захотели.